- Очаков с лёту, по-казацки, не взять, - императрица взяла слово, и офицеры почтительно умолкли. - Штурму быть. Но, прежде вам, господа мои, следует знать ещё кое-что. Третьего дня были пойманы лазутчики из Очакова. Допросив их, я приказала поручику лейб-гвардии Геллану тайно отправить в крепость наших лазутчиков из числа его роты и из числа запорожцев, кои, переодевшись, за янычар сойти могут. Наблюдение извне показало, что в крепость они проникли удачно. Далее они имели приказ разведать подходы к арсеналу и затаиться до начала штурма... Полагаю, господа, вам не следует объяснять, что они сделают, как только поднимется стрельба.

- Если только, ваше императорское величество, Мустафа-паша не изловил их и не велел удавить потихоньку, чтоб мы и далее на них надеялись, - возразил мнительный Миних, вечно сомневавшийся в способностях окружающих.

- Это вы, Христофор Антонович, плохо турок знаете, - генерал Румянцев возразил уже ему, фельдмаршалу. - Поймали бы наших - давно б мы уже видели их головы на кольях. Любят они таково врагов устрашать.

- Верно, - кивнула Раннэиль. - Сведения запорожцев также подтверждают, что турки не склонны к сложным комбинациям в тайной войне, предпочитая действовать прямо и грубо. Из чего вовсе не следует, что нам будет легко. Однако помешать нашим разведчикам за стенами может только случай. Будем рассчитывать не только на милость божию, но и на их немалое умение. Итак, подведу итог нашего совета, господа. Сигналом к началу штурма послужит огонь прамов Днепровской флотилии, что сейчас скрытно подходят к стенам крепости. Сенявин известил, что приказ им получен. Ночь пасмурная, заметить раньше времени их не должны. Артиллерии вести огонь по батареям противника. Пехота выдвигается на исходные позиции, и с рассветрм четырьмя колоннами берёт форштадты. Каждый третий плутонг при том должен иметь на руках фашины для форсирования второго рва, прочие огнём прикрывают их. И только после взятия второй линии укреплений следует сосредоточить огонь артиллерии на крепости. Стрелять калёными ядрами, навесом. Пускай турки повоюют с пожарами. Таков план без учёта действий наших лазутчиков, мы не знаем точно, когда они смогут выполнить приказ. Но, когда бы ни выполнили, наша задача значительно облегчится.

Господа генералы переглянулись: о лазутчиках они извещены не были, будь она неладна, эта секретность. Но план императрицы имел шансы на успех. Каждый мысленно признал, что сам бы действовал аналогично.

- Драгунам же, - добавила Раннэиль после полуминутного молчания, - следует быть наготове. В любой момент турки могут совершить внезапный налёт, выскочив из любых выходов крепости. Задача конницы - не только отбить атаку, но и попытаться захватить ворота. Не получится - бог с ними, отступить. Получится - пехота пойдёт на подмогу... Ясна ли задача, господа мои?

- Яснее некуда, ваше величество, - проговорил Миних. - И пушки исправны, и зарядов к ним достаточно, и патронов у солдат полны сумки, и офицерам приказы сейчас передадут. Одного не хватает: ясной цели. Просто крепость взять? Так мало ли тех крепостей было и будет? Солдат должен знать, ради чего рискует жизнью.

- Пётр Алексеич, царствие ему небесное, слово напутственное говорил, - напомнил генерал Леонтьев. - И про отечество, и про долг, а под конец всегда добавлял: "А ещё там вино и бабы!" Ты уж прости, матушка.

- Сего мало, - альвийка слабо улыбнулась. - На вине и бабах далеко не уедешь. За то пускай в Европе воюют, а нам не пристало голову под пули подставлять ради будущей попойки. Иное следует сказать, и я знаю, что.

Она перехватила взгляд сына: мальчик цепко следил за каждым словом, за каждым жестом, и глядел хмуро. Ему тоже не нравилась матушкина склонность к войне, и этим своим взглядом словно напоминал: мол, нас у тебя трое теперь, а с Наташкой вовсе четверо. И не для того, мол, батюшка запрещал ей в драки ввязываться, чтоб она сложила голову в первой же кампании по его смерти. Раннэиль знала о долге перед детьми - и перед мальчишками, и перед трёхмесячной дочерью. Она обязана жить ради них.

Так и будет. Правда, чтобы выжить, не обязательно сидеть в палатке, пока идёт сражение.

Но сперва нужно взять Очаков, притом не затягивая осаду. И слово напутственное сказать, такое, чтобы солдаты точно знали, за что не стыдно помереть.

И это тоже будет. За час до рассвета.

За три часа до рассвета колонны уже изготовились к штурму, ожидая начала артиллерийского "концерта".

На небе - ни звёздочки, всё обложено облаками. Ветер шелестел в траве, и то был почти что единственный звук, слышимый Раннэиль: дисциплина в армии на высоте, сказано готовиться молча - ни шороха лишнего не издали. Только где-то пофыркивали лошади и изредка доносилось приглушённое позвякиванье.

Альвы отличались не только отменным слухом. Они почти неосознанно умели выбирать такие места, откуда их лучше всего услышат. Раннэиль, обходя одну из колонн, приметила хороший маленький холмик. Отсюда её голос без препятствий "скатится" вниз, к солдатам, но почти не будет слышен на турецких укреплениях. Очень хорошо. Именно то, что ей сейчас надобно.

Она встала в намеченном месте. Ночной ветерок шевелил распущенные в знак скорби волосы, казавшиеся во мглистых сумерках белыми.

- Братья мои, - она не слишком повысила голос, но солдаты её услышали. - Там Очаков, - рука взметнулась, указывая в сторону крепости, - эта язва на теле матери нашей, России. И ранее пытались мы выбить врага, но не возмогли. Рано было. А нынче - пришло время! - Раннэиль приподнялась в стременах. - Кто-то скажет, что крепость сильная? Да, сильная. Но мы сильнее любой крепости, оттого что за нами - правда! Ибо не за владетеля мы нынче сражаемся, а за саму Россию!

Она всей кожей ощущала, как её простые слова поднимают в солдатских душах нечто новое. Или порядком подзабытое старое. В сумраке, бывшем для её глаз не таким непроницаемым, она видела лица близстоящих офицеров. Двое из пятерых немцы, но, чёрт побери, их усатые физиономии отражали те же чувства. Сражаться за родину, а не за личные интересы коронованных особ - Европа о такой роскоши стала подзабывать.

Словно отвечая на её слова, загрохотали пушки на реке. То прамы Днепровской флотилии салютовали туркам полным бортом. Пехота в ответ разразилась громогласными криками.

- С богом, братья! - Раннэиль радостно улыбнулась - впервые с того дня, как овдовела - и выхватила меч. - На позиции!..

...Иной раз лучший способ выжить - это не прятаться за чужими спинами, а попросту не дать себя убить. Раннэиль бросилась в бой не потому, что пришла такая блажь. Смерть первого императора отозвалась среди армии неподдельной скорбью: вот уж кто обожал Петра Алексеевича, и был предан ему до конца, так это служивые. Войско пребывало в несколько подавленном состоянии. Нужно было дать понять солдатам, что дух Петра жив.

И после, когда турецкий арсенал взлетел на воздух, забрав и жизни четверых диверсантов, и около шестнадцати тысяч янычарских душ, когда двухбунчужный Мустафа-паша и сераскир Яж-паша были вынужден капитулировать, а капитуляцию - в довершение позора - принимала женщина, для солдат российских всё стало предельно ясно.

- Слава богу, - говорили они, крестясь. - Пётр Алексеич помер, да тень его с нами осталась.

Тень императора.

Раннэиль снова почувствовала, что живёт, а не существует исключительно из чувства долга.

Пресловутая "старуха с косой" больше не маячила поблизости. Тень императора победила собственную смерть.

Она знала, что взятие Очакова станет кое-кому в Европе поперёк горла. Но две недели спустя не в Версале, а в Потсдаме прозвучали слова, которым суждено было аукнуться годы спустя.

- Они становятся опасными, - именно так кронпринц Карл-Фридрих отреагировал на новость с юга. - Вам не кажется, папенька, что на Россию следует надеть крепкий ошейник?