При слове «кровью» командир вновь испытующе посмотрел на нас. «Кровь! — подумал я. — Откуда же кровь?» В моей трещащей голове с бешеной скоростью неслись мысли, одна другой романтичнее, я бы даже сказал: торжественнее. Очевидно, возвращаясь из деревни, мы попали в засаду. Десять, нет — двадцать, нет — пятьдесят немцев из-за прикрытия открыли ураганный огонь. Но мы с Уольтером перебили всех и взяли в плен их лейтенанта. Да, но чья же это кровь? (Мы подорвались на мине, машину перевернуло… Но кто же тогда мог поставить её на колёса? Немцы, что-ли? Что за чушь… — Кровь! — Может быть, Уольтер ранен? Или я? Стоя смирно, руки по швам, я ощупал свои бедра. Кажется, ничего. Бедра, как бедра. Локтями я попытался ощупать ребра. Благодаря американскому пайку, их трудно было найти, но всё же мне показалось, что я чувствую одно или два ребра. Как будто и они были в порядке. Я с опаской покосился на Уольтера. Он стоял так же как и я, вытянувшись в струнку и слегка покачивался, как бы от сильного ветра. — Ага, подумал я, он контужен… Впрочем нет, покачивание скорее от угощения кузенов… — Тут мысли мои были прерваны голосом командира, продолжавшего чтение: «Примечание: при осмотре грузовика в нем нашли: — одного теленка, двух свиней, восемь гусей, четырнадцать уток, две дюжины кур и некоторое количество вина и спиртных напитков. Кровь оказалась вином, вылившимся из разбитой бутылки…».

— По моим сведениям, — сухо сказал командир, — винной батареи хватило бы на неделю для победной выпивки роты солдат. Даже американской роты… — Положив донесение на стол, он на мгновение задумался и неожиданно улыбнувшись, произнес: «Ладно». Потом, пошарив под столом, достал бутылку американского виски.

— На этот раз пронесло, но впредь… Немецкий лейтенант оказал нам и вам тоже большую услугу… За что вы хотели бы выпить?

Уольтер ответил было трафаретом: за победу, мол, идеалов над тиранией, но командир поморщился.

— Нет, не то — это мы знаем. А за что бы вам особенно хотелось сейчас выпить, очень хотелось бы, одним словом…?

Уольтер нахмурился, надулся и мне казалось, что я даже слышу, как он думает. «За Мари!» — ответил он, наконец, покраснев.

Полковник чокнулся с ним и объявил, что хотя и не знает Мари, но думает, что это стоящий тост.

Пришла моя очередь. Зная, что слова о победе и мире его не удовлетворят, я молчал и бессмысленно улыбался: — Знаете что? — произнес полковник, — выпьем за картофельные поля!

— Ну да, — объяснил он в ответ на наши вопросительные взгляды, — за картофельные поля, которые сокращают путь, — и подмигнул.

Мы оживленно выпили, потом выпили за крестьян, потом за деревню, потом еще и еще…

Возвращаясь в часть, мы упрашивали подснежников вторить: мы орали «Лили Марлен».

Когда мы соскочили с джипа, раздался залп, другой, третий…

Сквозь деревья увидели мы десятка два наших товарищей, стрелявших вверх. «Самолеты», мелькнуло у меня в голове. Но почему все стоят во весь рост, без всякого прикрытия, а не бегут врассыпную, как мы обыкновенно поступали? Вот сейчас услышу я страшный, нарастающий визг пикирующего самолета. Сейчас, как сорвавшиеся цепные псы, залают пулеметы. Почему мне не страшно? Потому что я герой, или, может, это просто действие виски? Тут к нам подбежали бойцы. Они каким-то образом уже знали о результате нашего дела. Это был салют в нашу честь. Нас окружили, каждый считал своим долгом похлопать нас по плечу. Не знаю, как Уольтеру, но мне основательно намяли бока, а плечи горели, как будто я провел целый день на пляже французской Ривьеры.

Потом нас усадили на ящики с боеприпасами и взводный с сержантом прислуживали нам. Нас поили, потом кормили, потом опять кормили, поили, поили, поили… В большую солдатскую кружку наливалось вино, мар, спирт, коньяк. Словом — «коктейль».

Потом… если бы все пушки нашей и вражеской артиллерии оказались в десяти шагах от нас и совместно вели ураганный огонь, я очень сомневаюсь, что они смогли бы разбудить двух спящих солдат.