— Том, прекрати. Если тебя это и впрямь так напрягает, то помоги ему сейчас. Сильно сомневаюсь, что одного разговора со старым другом достаточно, чтобы снова прийти в себя.

Томас опять послушно кивает. У него хорошая подруга. Она его отлично понимает. Он по-настоящему любит ее. Он чаще всего казался ей младшим братиком. Его надо защищать и направлять на нужный путь.

Томас встает с кровати. Резко, будто пробудился от плохого сна. Томас целует Терезу в макушку и, опять ничего не говоря, уходит.

Нужно следовать ее советам.

***

Ночной город кажется безмерно холодным. И даже не потому, что не греет ни свитер, ни теплая куртка, ни шарф. Ночной город — отстраненный. В нем много людей, в такое время всюду горят фонари, по дорогам несутся машины и выползают из домов стайки народа. Но сам город безразличен. Когда идешь по такому в одиночку, лучше замечаешь подобные вещи.

А еще в городе так много света, что тускнеет небо. Неоновые, переливающиеся всеми цветами вывески, ослепляющий свет фар, стоящие поодаль друг от друга одинокие фонари — они затмевают собой всю яркость звезд. От веснушчатого небесного лица остается только темное полотно.

Может быть, Ньют грузит себя этими мыслями, чтобы как можно меньше думать о матери. Меньше всего ему сейчас хочется одному шагать по чересчур оживленным улицам и трястись от холода. Меньше всего ему хочется кутаться в шарф и периодически подносить ладони ко рту, чтобы хоть немного согреть дыханием.

Руки Ньюта всегда холодные. Но в обычной ситуации он научился этого не замечать. Однако когда ты весь превращаешься в ледышку, вид сине-фиолетовых пальцев раздражает.

Ньют привык скрываться от мира за волосами. Это — его личное спасение от пронзающих взглядов. Ему всегда кажется, что на него смотрят осуждающе. С отвращением. Иногда — с неприязнью. Вот-вот набросятся и повезет, если не убьют. Каждый взгляд для него — пуля. Сам он уже — решето. Пробит сквозными, изрезан прошедшими вскользь. Это невыносимо.

Ньют смотрит на носки черных ботинок, и по обеим сторонам от его лица — шторы из волос. Ньют держит руки в карманах и не заметно для всех сжимает в кулаки. Ньют вдыхает холодный ночной воздух и чувствует, как тот опаляет легкие. Вокруг них — кольцо из стальных шипов. Вокруг шеи — затянутая удавка. Она — поводок. Этим поводком пользуется мать, таскает сына по своей прихоти как собачонку.

Конечно, так думать о матери нехорошо. Но он ведь так устал.

Окраина города встречает Ньюта чьими-то криками и вторящим их визгами. Звон бьющихся бутылок. Пение падающих осколков стекла. Ликующий вой. Копошение, какая-то потасовка.

Ньют поспешно проходит мимо агрессивной на вид компании. Его провожают внимательными взглядами. Липкими. Несущими запах перегара. Из таких взглядов сложно выпутаться. Эти взгляды — пиявки. Пьют кровь и не желают отлепляться.

Владельцы взглядов говорят что-то. Негромко, вполголоса. Но Ньют слышит. Он морщится. Похабщина. Не удивлен. Он уже так долго ходит в такие места, что подобное его не впечатляет.

У входа уже знакомого бара его ждет человек. Длинная, вытянутая фигура. Раздражающая усмешка. Пылающий огонек сигареты, зажатой меж длинными губами. Длинный же нос. Все длинное. Его издевательство тоже длинное.

— Я даже не хочу знать, откуда у тебя мой номер, — бросает Ньют. Он колеблется, когда ему протягивают руку. Рукопожатие выходит несколько скомканным. Длинные пальцы теплые, но оттого еще более противные. Хочется вытереть ладонь. А лучше вымыть с каким-нибудь отбеливателем. А еще лучше отрубить, чтобы не ощущать этого прикосновения.

Но Ньют ничем не выражает своих эмоций. Он просто прячет руку в карман снова.

— Но мне все-таки интересно, зачем ты позвонил?

Дженсен цыкнул языком. Его сигарета полетела на землю. У самых ног Ньюта умирает ее огонек. Ньют смотрит на него слишком долго, будто ждет ответа именно от этой беспомощной затухающей икорки, не от мужчины.

— Подумал, тебе не захочется опять искать мать по всему городу, — хмыкает Дженсен. Почему-то он настроен дружелюбно. Ньюту это не нравится.

— Мне казалось, раньше тебя это не сильно заботило, — отвечает. Шоколадные глаза прищурены. В них — подозрение. В них — недоверие.

— Так было раньше, — Дженсен только пожимает плечами. Ньюта не покидает ощущение, что его разыгрывают. Дженсен хлопает Ньюта по плечу. — Не переживай так. Сейчас ее выведут.

Ньюту неуютно. Он не понимает, почему мужчина ведет себя так, будто они закадычные друзья. Ньют ждет, что сейчас вместо его матери появится какой-нибудь наемник или псих с тесаком. Но ничего подобного. Даже компания стоящих поодаль в хлам пьяных мужиков больше не смотрит на Ньюта так враждебно. Они не смотрят на Ньюта вообще.

— У нас опять долг? — поинтересовался Ньют. Молчать ему не хотелось, он и сам слабо представлял почему. Дженсен — не самый интересный собеседник из возможных.

— На самом деле да. Но небольшой в этот раз. Твоя месячная зарплата его легко покроет.

— Ты даже знаешь, сколько мне платят, — вздыхает Ньют и трет пальцами переносицу. Глаза режет будто солью, все тело требует обеспечить его положенным ему сном хотя бы в четыре часа. Но Ньют вынужден торчать на холоде и ждать мать.

— Я все про тебя знаю, — смеется Дженсен. Он вновь прикуривает. Ньют морщится от горького дыма и пытается дышать не слишком глубоко. Травиться дымом ему не нравится, но выбор как ни крути невелик. — Вдруг ты не захочешь отдавать долг.

— Приведи мне еще хоть один пример, кто платит тебе в такие короткие сроки.

Ньют недоволен. Он часто удивлялся, как им удавалось справляться с этим, да еще и так быстро. Мать проигрывалась не сильно, это было странно, это настораживало, но такие долги были еще терпимыми. Более крупные мать брала на себя. Остальное отдавал Ньют.

Он чувствовал, что, балансируя на самом краю, они с матерью скоро сорвутся в бездонную пропасть. Это бесило, но он никак не мог это контролировать. Бессилие. От него хотелось ползти на стену.

— Ты прав, — усмехается мужчина. За его спиной хлопает дверь. Он оборачивается. — Вызвать вам такси? Ты ее сам не дотянешь.

— Поймаем, — Ньют мотает головой. Светлые локоны кидаются на лицо, перечеркивая его резкими штрихами.

Он забирает у вышедшего из бара мужика мать. Придерживает ее за плечи. Снова. Как делал множество и множество раз. Иногда изо дня в день. Ему чудится, он слышит, как щелкнули на запястьях его неизменные оковы. Ему снова трудно дышать. Ему все надоело.

Дорога до дома запоминается плохо. В окне машины мелькают огни. Появляются из ниоткуда, ослепляют на несколько секунд, а потом снова исчезают в никуда. Шумят проезжающие мимо авто, сигналят друг другу, а потом, визжа, уносятся вдаль.

Под боком у Ньюта — тепло. Мать жмется к нему, как маленький ребенок. Она уже почти спит, ее качает, она что-то несвязно бормочет. Ньют ее не слушает. Он ее уже никогда не слушает. Мать висит на нем, держится изо всех сил, цепляется крепкими пальцами. Ньют ощущает себя утопленником. На его шее удавка. К удавке привязан тяжеленный булыжник. Ньют идет ко дну. Легкие сводит, их прокалывают стальные шипы. Перед глазами темнота.

Тьма коридора обволакивает его сразу, стоит только открыть дверь. Она похожа на вату, думает Ньют. Она помогает забыться.

Ньют опять сидит в комнате матери на полу. Он обнимает колени. Он слушает ее мученические стоны. Он ждет, когда она уснет.

Ньют засыпает и сам. Кто-то заставляет его подняться на ноги и перейти наверх, к себе. Кто-то укрывает его одеялом и говорит, что Ньют дурак. Ньют соглашается. Он дурак. Он тонет. Он засыпает.

***

Ньют чувствует себя странно под пристальным взглядом Минхо. Минхо необычайно тих с утра. Он даже не разбудил друга с дикими криками, как делал всегда. Минхо не обозвал друга соней. Нетерпеливый неусидчивый Минхо терпеливо дождался, когда проснется друг. Минхо заботливо заварил Ньюту красного чая и спокойно сел за стол напротив друга.