Роуэн подняла брови. Счастливая девочка! Она же покинула дом при совершенно других обстоятельствах. Те шесть месяцев между арестом с крошечным пакетиком кокаина во время антинаркотического рейда в клубе и самолетом до Таиланда стали настоящим адом. Она надеялась, что блохи с тысячи верблюдов нашли прибежище в нижнем белье Джо, чертова ублюдка, подсунувшего кокаин в задний карман ее джинсов!

После двух месяцев в тюрьме ее приговорили к четырем месяцам общественных работ. К счастью, тогда ей еще не было восемнадцати, поэтому запись о правонарушении скрыли от общественности, но не от семьи, которая отреагировала не очень хорошо. Отец кричал в отчаянной злости, мать охладела и отдалилась, старший брат, плотно сжав губы, выражал неодобрение. До конца года они еженедельно читали лекции, чтобы направить ее на путь истинный, устроили домашний арест после реальной тюрьмы. Их чрезмерная забота переросла в гиперопеку. За всеми перемещениями Роуэн следили, и чем больше было лекций и давления, тем сильнее хотелось бунтовать, крепло решение сбежать из дома.

Она пыталась объясниться, но только лучшая подруга Калли понимала, как ей больно из-за того, что правдивую историю о подставе приняли за ложь. И Роуэн решила стать отвязанной тусовщицей. Побеги, вечеринки, сигареты, в ход шло все, что соответствовало обвинениям родителей, особенно матери. А еще она планировала уход из дома.

Это случилось на следующий день после последнего школьного экзамена. Каждый год, с самого рождения Роуэн, бабушка покупала ей в подарок на день рождения доли в паевых трастах. На деньги от продажи этих долей Роуэн приобрела билет до Таиланда.

Все, кроме Калли, были в ярости, думали, она испугается трудностей, подожмет хвост и прибежит домой. Да, первый год было непросто, одиноко, иногда откровенно жутко, но она справилась. И к ней пришел успех.

Теперь без денег, после депортации, возвращаться домой, поджав хвост, не хотелось. Это означало потерять свободу и осесть в родительском доме этаким отпрыском-неудачником. Отсутствие денег и активы не имели значения, в глазах родных она все равно безответственная и глупая, запутавшийся растерянный подросток.

– Кому собираешься звонить? – прервала Кэт размышления Роуэн.

– У меня два варианта. Батарейка в мобильнике села, а все номера там. Наизусть знаю только телефон родителей и лучшей подруги Калли.

– Голосую за лучшую подругу.

– И я бы поступила так же, только она здесь больше не живет. Здесь остался ее старший брат, а он меня недолюбливает.

Кэт с любопытством подалась вперед:

– Почему?

– Ну, мы с Себом никогда не могли найти точек соприкосновения. Он консервативен, все продумывает, а я ветреная и взбалмошная. Он очень богат, а у меня временные финансовые трудности.

– А чем он занимается?

– У его семьи огромное количество недвижимости в Кейптауне, и он ею управляет. А еще занимается компьютерами, что-то там с ними очень сложное. У него компания, которая обеспечивает интернет-безопасность. Он – красивая шляпа. Нет, не то.

Кэт вдруг выпрямилась:

– Ты хочешь сказать – белая шляпа? Хакер?[1]

– Точно! И, по всей видимости, один из лучших в мире.

– Святая макрель! Вот это круто! Я сама немного повернута на компьютерах!

– Вот и он тоже. Совершеннейший гик, мы с ним все время враждовали. Он учился по книгам, а я на улице. И ему здорово от меня доставалось.

– Почему?

– Наверное, я никогда не могла добиться его внимания. Взглянет, покачает головой, скажет, как я достала, и покажет средний палец. И чем хуже я себя вела, тем меньше внимания он на меня обращал. – Роуэн намотала черную кудряшку на указательный палец.

– Похоже, тебе ужасно не хватало его внимания.

– Милая, мне недоставало внимания от всех. В общем, ты умерла бы со скуки, если бы я стала вспоминать обо всех ссорах с Себом. – Роуэн улыбнулась. – Ладно, пусть это будет тебе уроком, Кэт. Итак, запомни, у тебя должна быть заначка наличными. Делай как я говорю.

– Удачи, – пожелала Кэт.

Роуэн помахала в ответ. Удача ей однозначно понадобится.

Себ Холлис резко сел на кровати, откинул в сторону простыни и стеганое одеяло, не в силах выносить прикосновение смятой ткани к коже. Он переживал фрагменты ночного кошмара, задержавшегося на периферии памяти, но, как ни старался, не мог убедить себя в том, что дрожит от холодного воздуха. Вот уже шесть дней ему снился один и тот же сон. Его, связанного по рукам и ногам, обездвиженного, задыхающегося, кидали к алтарю и заставляли жениться.

«Слава богу, это только сон», – первая мысль после пробуждения.

Он потер шею. Взмок, как гейзер, во рту сухо, как в пустыне Калахари. Поморщившись, на ощупь стал искать стакан с водой на прикроватном столике. По привычке повернул голову, ожидая увидеть лицо своей девушки на соседней подушке. Вспомнил, что Дженна уехала в Дубай, и с облегчением осознал, что снова свободен. Не нужно объяснять ночной кошмар, видеть, как ее лицо искажает боль. Несмотря на карьеру, Дженна, как и большинство женщин, имела потребность утешать. А у него не было желания слушать кудахтанье над собой.

К тому же обсуждать сны, эмоции, мысли, желания совсем не здорово. Этого не будет. Никогда.

Он спустил ноги с огромной кровати и натянул беговые шорты, распахнул дверь на балкон и вдохнул соленый аромат позднего лета, ли ранней осени? Первые краски нового утра разливались над деревьями, окаймлявшими его имение Авельфор.

Себ мог бы обосноваться где угодно, но ему нравилось жить неподалеку от Кейптауна, на самом краю континента, в местечке, угнездившемся между двумя горами и морем. Вдалеке, за огромными волнами, свойственными этой части западного побережья, простиралась суровая серо-зеленая ледяная Атлантика, гнетущая, беспокойная, переменчивая. Хотя, может, он просто переносил свое отвратительное настроение на еще не проснувшееся море.

Дженна. С ней связаны безумные сны о свадьбе. Не потому ли, что он рад распрощаться с ней? Вырваться из отношений, которые, Себ знал, катились в никуда, а она возлагала на них надежды? Он часто и, как мог вежливо, говорил, что не свяжет себя обязательствами, однако она надеялась, что он передумает, попросит ее не уезжать из страны. Казалось, не имело значения, что они договаривались об отношениях без обязательств, поскольку Себ признался, что не способен на это. Вроде бы она понимала.

Женщины! Боже! Иногда они слышат только то, что хотят слышать.

Себ склонил голову, когда тишину раннего утра разбило уверенное и гулкое рычание «ягуара», свернувшего на подъездную дорожку Авельфора. «Ну вот, опять», – подумал он. Двигатель смолк, хлопнула дверца, и через несколько минут на дорожке показался отец.

То, что проблемы с женщинами не у одного Холлиса, утешало слабо. По крайней мере, его трудности только у него в голове. «Я снова одинок», – напомнил он себе. И это плюс.

– Снова повержен в прах? – спросил сын.

Отец резко поднял голову, бросил сумку на дорожку и хлопнул себя по бедрам:

– И когда я только усвою урок?

– Понятия не имею. Что не так с этой?

– Она хочет ребенка, – грустно отозвался Пэтч Холлис. – Мне шестьдесят, к чему сейчас ребенок?

– Мужик, ей двадцать восемь лет! Конечно, она должна была захотеть ребенка! Ты сказал ей, что сделал вазектомию?

Отец жестом указал на сумку:

– Потому-то я и вернулся. Она просто с катушек слетела!

– Э-э-эм. А зачем было уходить? Это твой дом, и ты не женат. – Себ прищурился, когда ему в голову пришла ужасная мысль. – Ты же не женился на ней потихоньку?

Пэтч отвел взгляд:

– Нет, но был близок к этому. Сын взъерошил волосы и тихо выругался.

– Не ругай меня. Ты ведь тоже чуть не женился на своей золотоискательнице, – парировал Пэтч.

Себ признавал справедливость укола.

Вообще говоря, он был огорошен, когда в ответ на предложение подписать добрачный контракт его невеста Бронвин отказалась. К брачному контракту, как, впрочем, и ко всему, Себ подошел с умом, рационально. Это у него компания, дом, деньги и прочие материальные ценности. И это ему в случае развода предстояло отдать половину. Бронвин этого не понимала. Он ее любит, а значит, поделится с ней всем. Да, он любил Бронвин, хотя и недостаточно сильно, чтобы в случае развода выплачивать ей половину стоимости дома, который принадлежит четырем поколениям его семьи.