Нет, когда-то он был вполне приличным бродником. И достаточно авторитетным. Да и судьба у него так же была вполне обычной. Сначала полгода погулял по первому горизонту, как и все новички страстно мечтая о том, чтобы у него пробудилась природная чувствительность к хасса. Потом, опять же, как и всем новичкам (ну, почти), ему надоело ждать, когда это, наконец, произойдет, и он, опять же, как это случалось в девятьсот девяносто девяти случаях из тысячи, сделал себе первый узор, позволявший чувствовать хасса и управлять им на начальном уровне. Воодушевленный появившимися ощущениями и возможностями, Бродлер спустился на второй горизонт, а потом даже сунулся на третий. Не один, конечно, а с командой Клубня. И вот на третьем что-то произошло. Что именно – никто не знал, но после того, как у шлюза Клоссерга появился Угрюмый Той, волочивший на плечах впавшего в кому Бродлера, который тогда еще носил бродяжью кличку Груша, и сообщил, что они двое – все, что осталось от команды Клубня, Бродлер сильно изменился. Сначала он перестал соваться не только на третий, но и на второй горизонт, а немного погодя его стало очень сложно затянуть в рейд даже по первому. Большую часть времени Бродлер просто торчал в поселении, шляясь по барам и постепенно пропивая все, что накопил за не слишком долгую бродяжью карьеру. А когда креды закончились, понес в лавки оружие, снарягу и все остальное. То есть он как бы завис в пространстве, прекратив строить обычную карьеру большинства бродников: полгода-год на первом горизонте, ожидая, проявится ли или нет природная чувствительность к хасса. Затем разочарование, первый узор, после которого можно уже соваться на второй и, для особо рискованных, на третий горизонт. Затем еще года два-три на этих горизонтах, за которые можно полностью овладеть первым уровнем хасса и скопить денег на второй узор, с которым появляются ненулевые шансы попастись на четвертом, пятом и, при большой удаче, шестом горизонте.

Девяносто процентов бродников, которые сумели дожить до этого момента, на том и останавливалось. Ибо третий узор стоил совсем уж сумасшедшие деньги, а без него переходить на более низкие горизонты не имело никакого смысла. Ну а ниже десятого-одиннадцатого с узорами лезть было вообще глупо. Нет, по слухам, существовала возможность сделать себе четвертый узор, который давал возможность заполучившему его оперировать хасса на четвертом, а иногда даже на пятом уровне. Но тот стоил совсем уж запредельно. Хотя некоторые лаборатории транссистемных корпораций и исследовательские станции, висящие над Комом, и готовы были оплатить имплантацию четвертого узора почти любому, сумевшему добраться до третьего, но контракт при этом был составлен таким образом, что человек, согласившийся на подобную «благотворительность», на двадцать лет оказывался в настоящем рабстве. Да и, по слухам, четвертый узор, хоть и позволял оперировать хасса на соответствующем уровне, но при этом вызывал очень болезненные ощущения. Так что подавляющая часть бродников ограничивалась вторым узором и не стремилась к большему. На этом уровне бродник уже зарабатывал столько, что начинал себя чувствовать в Коме с относительным комфортом. Ему уже вполне хватало денег на постепенный апгрейд снаряжения и кое-какие немудрящие развлечения от посиделок в баре до даже посещения борделя. А большего многим было и не надо. Тем более, что шанс получить обратный билет из Кома им все равно не светил. Так и жили… пока Ком их не убивал. Ну да Ком – вещь жесткая и цену за свои сокровища требует немалую, причем не кредитными единицами, а единственной настоящей платой – кровью и жизнью…

Так вот, Бродлер перестал двигаться обычной дорожкой бродников, но и не уходил из бродников, окончательно оседая в поселении, как обычно поступали остальные неудачники либо те, кому надоело шляться по горизонтам, а так и ошивался по барам Клоссерга, практически не высовывая носа за периметр. Единственным периодом, когда он несколько оживлялся, были дни, когда сюда, в Клоссерг, спускалось свежее «мясо», то есть «снаружи» приходил очередной транспорт со свежезавербованными, и в их поселении появлялись новички, по тем или иным причинам захотевшие стать бродниками… ну или принужденные к этому выбору. Тогда он выпячивал грудь, надувал щеки и щедро делился с испуганным «мясом» своим «богатым опытом старого бродника», меняя его на выпивку и закуску. Более того, в первую декаду после прибытия «мяса» Бродлер мог даже выползти за пределы поселения и совершить короткую прогулку по его окрестностям во главе куцей сборной команды новичков, гордо именуя все это «рейдом». Естественно, не за бесплатно. Но это продолжалось максимум один саус. А потом до новичков постепенно доходило, что у «старого опытного бродника» трясутся руки и слезятся глаза, что в так называемом рейде они смогли раздобыть только несколько пуков травы, красная цена которой – одна кредитная единица, что этот «опытный ветеран» одет в такую же снарягу начального уровня, что и они, только совсем уж потрепанную, и вообще не имеет дальнобойного оружия. Поэтому Бродлеру опять переставали платить и наливать, и он снова впадал в некое полукоматозное состояние до прибытия следующего «мяса», торча в барах без гроша в кармане и перебиваясь случайным благоволением вернувшихся из рейда бродников. Вот и сейчас он дремотно мочил обвисшие усы в купленной какой-то доброй душой кружке пива и оживился лишь тогда, когда Андрей сообщил о финансовых результатах своего последнего рейда.

– Во как! – уважительно покачал головой Громила. – Скопил-таки.

Андрей молча кивнул, наматывая на шомпол кусок ветоши. В принципе, Громила был неплохим парнем, и в другое время землянин был бы не против почесать с ним языком, но не в этот раз. Он собирался быстро почистить оружие, уговорить кружку пива с яичницей, да завалиться в койку. Устал. Так что спустя еще два-три односложных ответа до Гардинга, наконец-то, дошло, что Найденыш сегодня не настроен на разговор, и он отвернулся. Зато к оружейному столу подошел сам хозяин бара.

– Привет, Андрей, – поздоровался Толстяк Кемми, опуская на стол перед землянином кружку с пивом. – Кушать будешь?

– Привет, Кемми, буду яишенку, соскучился по твоей фирменной, – улыбнулся Толстяку бродник.

– Это мы быстро, – улыбнулся тот в ответ. – Тебе из двенадцати яиц или поменьше?

– Шести хватит. Не хочу перед сном набивать пузо до отказа.

Яичница подоспела как раз к тому моменту, как Андрей покончил с дробовиком и «ручником». Толстяк приволок ее сам, выказывая уважение старому клиенту. Но, поскольку Андрей уже покончил с чисткой, они с Толстяком плавно переместились за столик.

– Вечером Астрая выступает, подойдешь? – поинтересовался хозяин бара, когда землянин принялся за яичницу. Андрей на мгновение замер, потом вздохнул и покачал головой:

– Нет, Кемми: что было – то прошло.

Толстяк вздохнул:

– Понятно… а на сколько у меня задержишься?

Бродник, жуя, задумался. В принципе, деньги пожить спокойно дней шесть-семь или даже декаду у него есть, но вот появление в Клоссерге Астраи, пожалуй, делает эти планы слабо выполнимыми. В основном в отношении «спокойно». Значит, следовало линять.

– Да пару ски – отосплюсь, закуплюсь и тронусь. Ну, если ничего более денежного не подвернется.

– Поня-ятно, – протянул Толстяк. Некоторое время они сидели молча. То есть просто сидел именно хозяин бара, а бродник продолжал поглощать яичницу.

– Слушай, а Неваляшка здесь? – спросил Андрей, покончив с яичницей и опрокидывая себе в глотку остатки пива.

– Неваляшка сделал себе узор, – негромко ответил Толстяк. Землянин замер, прекратив есть, затем с натугой сглотнул не до конца пережеванное и тихо спросил:

– Когда?

– Позавчера, – так же тихо ответил хозяин бара. – И сразу же ушел в рейд.

– Один?

– Один, – согласно кивнул Толстяк. Они снова помолчали.

Неваляшка был последним из относительно старых бродников, который не делал себе узора, как и Андрей, страстно мечтая, что у него проснется-таки природная чувствительность к хасса. Он прибыл в Клоссерг всего через два месяца после того, как здесь появился сам Андрей. И продержался дольше всех. Ну, исключая, естественно, самого землянина. Все остальные из его партии «мяса» уже давно сделали узор. И только он все ждал и ждал…