Остаётся самая малость. Догадаться (кто-то искренне считает, что военная кафедра готовит будущих юристов на выдающихся полководцев?) как сделать так, чтобы не было Харькова. Причём срочно, потому как на дворе — апрель. А бодяга закружилась вроде как бы и в мае.

Охрененная точность, а главное — знание деталей! Осталось придумать, как подобную ересь красиво оформить. Например, агентурное сообщение Ставке Верховного Главнокомандующего от весьма информированного агента в немецком генштабе (о котором не знает как Берия, так и любые другие спецслужбы СССР): «Этой весной в Харьков ходить нельзя, потому что тогда немцы вас до Мамаева кургана погонят!». В подобное не поверил бы даже и сам Фёдор, не имевший никакого отношения к любому силовому ведомству даже в бытность свою студентом начала XXI века — сейчас он, пусть и временно, и не по своему желанию, имел определённое отношение к армии. Вариант с внезапным прозрением или визитом какого нибудь Горного Старца (нет гор? Болотный Старец тоже не плох!) отпадал по аналогичной причине…

Решение пришло под утро, когда, после долгой ночи, занятой бесплодными размышлениями, немолодой, худощавый генерал начал проваливаться в сон. Оно было настолько неожиданным и наглым, что имело шансы на успех. Какие именно шансы, вскочивший и спешно перебирающий в мыслях детали внезапного озарения (чтобы не дай бог не упустить пришедшую на грани сна и яви идею), генерал не прикидывал — Фёдор Евгеньевич Упрямцев, студент 4го курса юрфака БГУ, 1990го года рождения, беспартийный, не судим — всё равно он ничего в этом не понимал. Да это было и не важно.

Изобразив вызов с самого верху и приказав в режиме максимальной секретности подготовить штабной самолёт со всеми необходимыми документами к вылету, генерал успел привести себя в порядок, надеть парадный мундир со всеми орденами и медалями, а затем, жизнерадостно и покровительственно оглядывая солдат и адъютантов, проследовал на аэродром. Приподнятое настроение, которое уловили и штабные, и солдаты, и аэродромная обслуга, вселяло во всех необъяснимую уверенность в скором и успешном окончании этой проклятой войны.

Вылетел он один — вернее, один если не считать лётчика, славного малого, помнящего ещё Испанию. Лётчику пассажир, несмотря на то, что его (пилота) подняли ни свет ни заря для секретного вылета с командующим на борту, понравился — генерал был в отличном настроении, «по секрету» сообщил пилоту, что если всё пройдёт как положено, то тому дадут как минимум медаль да и вообще, показался полностью своим парнем. Настоящий, не штабной генерал, подумал про себя лётчик, теперь понимая, почему того так уважают подчинённые. Генерал с интересом, но так, чтобы не отвлекать от полёта, спрашивал его о службе, о семье и даже интересовался, как, пусть и в общих чертах, управлять самолётом.

Старший лейтенант госбезопасности Тюфякин во главе поднятого в ружьё караульного взвода бежал со всех ног. Неизвестный самолёт, успешно провороненный аэродромными постами ВНОС по причине неработающих моторов, бесшумной ласточкой пролетел над взлётно-посадочной полосой и вроде бы как сел за просекой, на грунтовку. Тюфякин обливался потом при мысли о том, что было бы, если бы этот самолёт оказался бомбардировщиком, и собирался — даже если тот, по вполне здравому предположению командовавшего взводом старшего сержанта, окажется неисправным нашим — взгреть вносовцев по самое не балуйся! То, что самолёт управлялся, было очевидно — планируя, тот развернулся для более удобной посадки.

«Может, бак пробили, и пришлось пытаться дотянуть до ближайшего аэродрома?» — думал старлей, не забывая подбадривать сонных бойцов. «Или штабист заблудился? Черт, пока соображал, не заметил — есть на нём пробоины или нет…»

Выбежав на грунтовку Тюфякин обмер. Чуть не столкнувшие его бежавшие сзади бойцы отреагировали примерно так же.

— Товарищ старший лейтенант? — спросил высокий, худощавый человек в генеральской форме, протягивая ладонь для рукопожатия. — В самолёте находятся секретные документы, немедленно обеспечьте охрану и, как можно скорее, организуйте их доставку в Москву…