– Не… По-другому как-то. Герман говорит, это были такие люди, которые вообще ни фига не делали, даже не работали, молились только. Им ихние главные головы морочили – и они все отдавали, что у них было. И вообще во всем слушались. Им скажут убить кого-нибудь – убьют. Скажут с собой покончить – покончат. Представляешь, какие придурки?

– Может, сектанты?

– Ну, может… Не помню. В общем, когда все случилось, тут как раз эта их банда стояла. Собрание было какое-то, со всей страны понаехали. Взрослые, как везде, почти все сгорели, а который остался – у него жена сгорела. И крыша поехала из-за этого.

– Что? – не понял Кирилл. – Какая крыша? Куда поехала?

Лара расхохоталась.

– Блин, помрешь с тобой! Никуда, просто говорят так. Чокнулся он, – пояснила она. – Ну, с ума сошел. Решил, что это их бог наказал – из-за того, что они со своими женщинами сексом занимались. И до сих пор так думает. Девчонок он всех выгнал, и они умерли, а может, он их даже сам перебил – это сейчас уже никто не знает. А пацанов оставил. Они, конечно, выросли давно, старше нас. И теперь, получается, у них поселок – человек двадцать, но там ни одной женщины нет. Герман тому уроду сто раз объяснял, что бог тогда, получается, весь мир наказал – а тот будто и не слышит. Твердит – «мы несем кару господню», и хоть ты тресни. Герман, когда еще один ходил, дневал в Киржаче, но, говорит, паршиво там. Прям, говорит, как будто давит все! И кормят погано. В общем, мы в Киржач на дневку даже не просимся. Тем более, нас с Олеськой они бы все равно не пустили. Потому что мы – скверна. Это значит, плохие, – с важностью пояснила Лара слово, которое, вероятно, сочла Кириллу неизвестным – хотя как раз его-то он знал. В отличие, например, от понятия «заниматься сексом» – которого не знал, но переспрашивать постеснялся. – Наши над ними ржут, а этим по фигу…

Кирилл слушал жуткую историю и поражался беспечности, с которой звучал рассказ.

Некто – человеком это чудовище не назовешь – в угоду своим странным и явно психопатским наклонностям то ли убил, то ли выгнал на произвол судьбы – учитывая обстоятельства, разница невелика – десяток, а то и больше, маленьких девочек! А оставшимся с ним, когда-то тоже маленьким, мальчикам, на всю жизнь изуродовал психику! И Герман, командир адаптов, об этом знает – и общается с сумасшедшим выродком? Как ни в чем не бывало? А Рэд и другие ребята преспокойно ведут с ним товарообмен – яблоки, лимоны, что-то там еще…

Ох. Яблоки и лимоны!

Кирилл очень любил и то, и другое, а лимоны мог поглощать прямо дольками, удивляясь прочим обитателям Бункера, которых перекашивало от одного только зрелища. Любовь Леонидовна говорила, что тут налицо нарушение кислотного баланса – дисфункция, конечно, но неопасная, наоборот, натуральные витамины очень полезны. Так вот, откуда любимые «витамины» появлялись в Бункере!

Кирилла даже в пот бросило. Неужели Сергей Евгеньевич все это знал? И ничего не делал? Ведь Цепь составилась около десяти лет назад, эти мальчишки, которых сейчас превратили в сектантов, были тогда совсем маленькими. Их ведь сто раз можно было забрать из Киржача! Не к Герману отвезти, конечно – тому со своими бы управиться, – но есть ведь другие поселки. Как же так…

– Ты чего? – встревожилась Лара. – Морда – как будто на змею наступил. Тошнит, что ли?

– Нет… Спасибо. Просто устал. Ты иди, пожалуйста. Я посплю.

– А ноги? Давай, массаж сделаю?

– Не надо. Спасибо. – Кирилл боялся, что не сдержится и начнет задавать вопросы, которые задавать не следует. – Хорошего отдыха.

– И тебе. – Лара, собрав посуду, в недоумении вылезла из палатки.

А Кирилл сжался в комок, и долго так пролежал.

Он только сейчас начал понимать, что имел в виду Сергей Евгеньевич, когда говорил: «Ты встретишь там другую жизнь. Совершенно не похожую на ту, которой живем мы. Она наверняка тебя шокирует, скорее всего, напугает…»

«Я не боюсь!» – Кирилл тогда казался себе очень храбрым.

«Это ты сейчас не боишься. Здесь, в Бункере, мы создали для вас мир, в котором нечего бояться. А там, на поверхности, тебе не раз станет страшно. И больно, и отвратительно… Каждое из поселений Цепи развивалось по своим законам, и далеко не везде эти законы совпали с общечеловеческими. Диким – тем всего понадобилось несколько месяцев, чтобы скатиться в каменный век. Человек, как ни жестоко это звучит, гораздо ближе к животному, чем кажется. Он с удивительной охотой дичает. Подчиняется более сильному, зарастает грязью, перестает контролировать свои чувства и желания. Ведь это так легко и приятно – поддаться гневу! Или страху! Уйти от ответственности, сломаться, говоря себе – он сильный, он меня заставил! Я бы этого не сделал, но что я могу – против него… Ты можешь быть очень сильным физически, но подспудное желание повиноваться сидит в каждом. Каждому хочется, чтобы кто-нибудь думал и решал за него: такова природа человека. И именно тем ты и отличаешься от животного – тем, что побеждаешь свою природу. Преодолеваешь ее. Учишься мыслить и принимать решения, бороться с собственной ленью, страхами, желаниями. Но, к сожалению, далеко не все представители рода человеческого готовы к подобной борьбе».

Кирилл тогда важно кивал – уверенный, что уж он-то готов к чему угодно.

А сейчас… Сейчас картина мира, до сей поры такая знакомая и понятная, стремительно поворачивалась другой стороной. Кирилл лежал и думал.

Рэд появился в палатке уже почти засветло. К тому времени у Кирилла был готов вопрос, с которого собирался начать беседу. Аккуратно выведать, предпринимал ли Сергей Евгеньевич попытки спасти несчастных мальчишек. Непонятно, для чего, но почему-то очень хотелось убедиться, что предпринимал.

– Скажи, пожалуйста, а откуда в Киржаче лимоны?

Рэд не удивился ни вопросу, ни тому, что Кирилл не спит.

– Эти убогие в доме живут, где раньше префектура была, – вытаскивая из рюкзака спальник, пробурчал он.

Кирилл, покопавшись в памяти, вспомнил, что такое «префектура». И догадался, что пренебрежительное «убогие» – состоящее из одних лишь представителей мужского пола население Киржача.

– До того, как все случилось, там дерево росло, лимонное. Прямо в доме, в здоровом таком горшке. Для красоты. Потом они из косточек новые деревца вырастили. Большие уже, мне вот так. – Рэд показал по плечо. – Герман говорит, что ему точно не светит, а вот если кто из нас еще лет хотя бы десять протопчется – может, и новый урожай попробует.

– Герман сам еще не старый, – обескураженно пробормотал Кирилл. Вроде бы подготовился к разговору, но от такого цинизма слегка растерялся. – Ему жить да жить…

Рэдрик вместо ответа поглядел непонятным долгим взглядом, но ничего не сказал. Принялся раздеваться.

Снаружи почти рассвело, ткань палатки удерживала ультрафиолет, однако свет пропускала отлично. И Кирилл вдруг заметил на бурой спине Рэда, на его руках и плечах темно-коричневые пятна. При искусственном освещении они сливались с кожей, а сейчас отчетливо проступили.

– Что это?

– Где?

– Ну, вот… Разводы.

Рэд попытался рассмотреть спину, явно не понимая, о чем речь.

– Да где?

Кирилл неловко указал на голое плечо.

– Вот… И вот.

– А-а. Так это от солнца, они у всех такие. Ну, то есть, у нас – у всех. Кто больше по солнцу шарился – у тех больше, кто меньше – у тех поменьше.

– Я не замечал.

Рэд хмыкнул.

– А ты нас вообще замечал?

– Конечно! Вы же все у нас учились. И каждую неделю приходили, с продуктами.

– Мы-то приходили. Вот только тебя я ни разу не видал! Хотя, между прочим, целый год на вашу школу угробил. И потом, вы ж на свет не выползаете. А при лампочках ожоги плохо видны.

Ответить тут было нечего. До сих пор Кирилл действительно с адаптами не общался.

Никто им с Олегом и Дашей этого не запрещал, просто расписания занятий не совпадали. Когда у Кирилла с друзьями наступал перерыв, адапты занимались. И наоборот. В свободное время воспитанники Германа гуляли на стадионе, а троица из группы раннего развития «Солнышко» – около бывших испытательных стендов, с противоположной стороны, бункерный ремесленник Тимофей оборудовал там для них детскую площадку.