И банды по городу болтаются. У нас лишь один боекомплект и то не в машинах, а в прицепленных вагонах, как НЗ – давно уже не бывало ситуаций сорок первого, когда выгрузили в чистом поле, и в бой, а в уставе как раз на такой случай требование осталось. Округ транспорт выделил, послали снарядами загрузиться на склад, так по пути какие-то напали, обстреляли, прорываться с боем пришлось, двое бойцов ранено. После чего всем окончательно стало ясно, что тут война, так что к бою готовились по полной. Даже «горыныча» сгрузили и поставили тут же, на площади перед вокзалом – на случай массовой пехотной атаки, огнесмесь сбодяжили из бочки бензина и масла, на несколько выстрелов хватит. Цистерна соляра на товарной станции нашлась, приказом из округа реквизировали. Продсклад тоже наличествует, так что стало веселее – и БК, и топливо, и еда есть, нормально воевать можно, не как в сорок первом.
Ночь прошла спокойно, хотя в городе несколько раз слышалась редкая стрельба. Спать пришлось по-фронтовому, в машинах, или на брезенте поверх мотора, или в пакгаузах товарной станции. Под утро послышался шум самолетов – наши, «дугласы», шли на посадку в Жуляны рядом. Надо думать, не пустые идут – но нам ничего не сообщали. Затем нам рассказали, что в городе «бандеровцы» взяли и сожгли здание ЦК! От такого нервы у всех на взводе. А уже к вечеру ближе, часам к четырем пополудни, к вокзалу вышла толпа.
«Бандеровцы»? Так видели мы тех гнид в Берлине, в немецкой форме против нас, даже не воевали, а выстрелят из-за угла, и бежать. Что тоже опасно, если стреляют из фауста. А тут больше на первомайскую демонстрацию похоже – красные знамена, портреты Ленина и Сталина! Идут и кричат: «Не стреляйте, солдатики, мы свои, пропустите лишь, дайте на вагоны глянуть!»
Какие вагоны, нах? Это позже я узнал, что людям, нашим советским, сказали – со Львова уже подогнали на станцию вагонзаки и будут всех по списку или просто по подозрению грузить в Сибирь, как раскулаченных везли! За все беспорядки, за то, что на площади у ЦК было. А у меня приказ – не пускать! А толпа прет, не слушает. И что делать?
Снайперы – были. На крыше и чердаке вокзала. Причем знакомые с подлой немецкой манерой в атаку идти, нашими мирными прикрываясь. Вот только фрицы это в своих мундирах делали, в толпе легко различимых, на опытный фронтовой глаз! А здесь – где бандеры, как выглядят? Оружия на виду ни у кого нет!
А они идут. До оцепления уже дошли, на машины лезут, бойцов за автоматы хватают – «убери зброю, солдатик, мы свои». А у нас приказ – не пропускать! А в толпе не только мужики, женщин и подростков тоже вижу! Что делать – сомнут ведь! Нас тут, у вокзала, четыре самоходки, «горыныч» и две роты автоматчиков (и то одна неполная, без одного взвода). То есть пехоты – полторы сотни человек всего. Против толпы в тысячу, а то и в две!
После нам смершевцы сказали – на волоске все висело! Так как в толпе были боевики, в том числе и малолетние, из львовского детдома. Которые должны были, если все же прорвутся на станцию – поджигать вагоны, особенно цистерны, заблокировать пути. Чтобы никто больше здесь разгрузиться не мог. Но мы-то этого не знали, ну не встречались ни с чем похожим за всю войну! Отчего проволоку не натянули на площади, спирали Бруно? Так не было у нас проволоки, мы же не саперный батальон! И не учили нас, как с гражданскими воевать и беспорядки усмирять, мы же не жандармерия, это у капиталистов, я слышал, есть такие – строем, с дубинками и щитами, как римский легион. А мы – или стреляем, или никак!
Первые выстрелы были наши, но – в воздух, в надежде толпу все же остановить. И тут же раздалась еще стрельба, откуда-то позади толпы. Крики «по своим стреляете, сволочи», и потасовка сразу в нескольких местах цепи, у солдат пытаются оружие отобрать. И тут, ясно видел, двое или трое мелких, не взрослые, мальчишки, бутылки бросают, выхваченные из-за пазухи, и соседняя самоходка горит!
Вот тут Скляр и не сдержался. В «горыныче» на семь человек два люка и бак с огнесмесью под ногами – выскочить, если что, не успеешь никак! Три струи огня, прямо по толпе, страшный визг и вой обожженных и паника. Тут уж, если и были бандеровцы-зачинщики в рядах, им бегства никак было не остановить! И выстрелы откуда-то по нам – рядом со мной пуля в броню лязгнула, не спутаешь ни с чем! Я в люк нырнул, ну вот, бой пошел, это знакомо уже – и от того, что враг под мирных замаскировался, он врагом быть не перестанет. И началась стрельба, уж это в нас с фронта в рефлексы было вбито, при нападении стреляй, все прочее – потом. Как подобает пехоте, четко обученной взаимодействию с танками – увидев угрозу, давить огнем, не дожидаясь никакой команды, иначе фауст в броню влетит. Пулеметы ударили длинными очередями, на расплав стволов – цель обширная и совсем рядом. А с такого расстояния по массе людей – одна пуля прошивает сразу нескольких.
Помню парня лет семнадцати, как он к нам бежал, с бутылкой в руке, по чистому месту и телам, рядом не было уже никого на ногах. Целых две или три секунды бежал, лицо перекошено, кажется, кричал что-то – и очередь накоротке его буквально разорвала, и бутылка разбилась и вспыхнула. Помню упавшего солдата, красная лужа вокруг головы растекается. Помню, как кто-то из экипажа сгоревшей машины по земле катается, пытаясь с себя пламя сбить. И вся площадь впереди телами усеяна, кто-то еще шевелится, а большинство уже нет.
И эта картина была для меня страшнее боев в Берлине. Там были немцы, здесь – свои. А Скляр поседел – хотя было ему всего двадцать три, причем из этого полтора года на войне, с октября сорок второго под Сталинградом.
Доложили в штаб. Все как было – подверглись нападению вооруженной толпы, потеряли одну машину, экипаж успел выскочить, хотя все с ожогами. Атака отражена огнем, с большими потерями для напавших. Получили втык: «Как допустили! Надо было сразу стрелять, не жевать интеллигентские сопли – против вас безусловно враждебный элемент. И в следующий раз не ловите ворон!» Кажется, там не поняли, что «огонь» здесь означало буквально.
И больше никто не пытался нас прощупывать! Знаю, что было что-то подобное за переездом, на углу Шевченко, где застава из полка охраны штаба округа, погиб командир батальона и десяток бойцов, сожгли БТР. И в панике ретировались, когда на помощь выдвинулся взвод от нашей второй батареи с автоматчиками на броне. А у вокзала и товарной станции остаток этого дня и весь день следующий было тихо, даже снайперы не стреляли.
Двадцать четвертого июня стрельба шла уже по всему городу. К вечеру усилилась, местами переходя в настоящий бой. Но к нам уже подошла морская пехота, и мы знали точно, где бандиты и сколько их – в Киеве наших советских людей было все же больше, и они активно нам помогали. С утра 25 июня и мы пошли вперед, как в Берлине, штурмовыми группами по улицам, по дворам – но нашим калибром стрелять пришлось редко, буквально в паре мест, где бандеровцы, заняв оборону, огрызались огнем. Зданий было жаль, Киев до сих пор не восстановил все разрушенное, хотя пострадал куда меньше, чем Берлин или Зеелов. Но как правило, бандеровцы не принимали бой, а старались убежать, спрятаться и ударить в спину. Город был разбит на сектора, сектора на кварталы, пойманных подозрительных гнали в спешно оборудованный фильтрационный лагерь на Труханов остров посреди Днепра. Но военное положение в Киеве было отменено лишь в начале июля – поскольку бандеровцы и их пособники пытались, поодиночке и группами, пробиться на запад.
Я этого не видел, поскольку уже 28 июня наша бригада получила приказ грузиться и следовать по назначению. Никто из нас не был отмечен за участие в этом деле – впрочем, и наказан тоже. Про тот бой у вокзала нас подробно расспрашивал СМЕРШ, от них мы и узнали про хитрый бандеровский план, и нам сказали, что мы все сделали правильно… вспоминая этот день, я пытаюсь придумать, а как можно было бы по-иному, с теми средствами и в той обстановке – и не нахожу. В июле мы, прибыв на Урал, получили пополнение – и сюрпризом было, что на новых машинах красовался наш знак «святого воинства»: голова русского витязя в остроконечном шлеме – эти танки и самоходки тоже были подарком Церкви, взявшей шефство теперь уже над бригадой. И был месяц на полигоне, слаживание подразделений в единый организм или механизм и изучение силуэтов и тактико-технических данных новейших японских танков «Чи-то» и «Чи-ри» (аналоги «пантеры» и «тигра», даже внешне похожи – но все ж слабее и пушка, и броня), старые же машины «Ха-го» и «Чи-ха» вызывали у нас после боев в Европе лишь смех, рядом с ними даже немецкая «тройка» смотрелась как вундерваффе! Впрочем, если мы теперь назывались тяжелой бригадой прорыва – то и воевать нам в основном предстояло не с японской бронетехникой, а с долговременной обороной. Потому приданный нам второй батальон был даже не мотострелковым, а штурмовым. И нашим назначением был, как оказалось, не Забайкальский фронт – нам не пришлось идти через пески Гоби и горы Хингана – а Первый Дальневосточный. И тогда мы не могли знать, что освобождение Китая от японской оккупации после перерастет в Китайскую войну. И я получу все же генерал-майора – вместо возвращения в свой Тамбов.
