Я хотела сказать, что он уже шумит и, наверное, разбудил кого-нибудь, но он проскользнул внутрь, прежде чем я успела открыть рот. Я осмотрелась, пытаясь понять, куда же мы все-таки пришли, но затем мысленно пожала плечами и все же последовала за ним. Тем более что у него был пакет, полный еды.

Поняв, где мы находимся, я широко улыбнулась.

Это был манеж. De Amsterdamse Manege. До чего же красивое место. Несмотря на возраст помещения, о нем тщательно заботились: стены были покрыты белой штукатуркой, а пол покрывали галька и сосновая стружка. На стенах висела дюжина эмблем и гербов. А по периметру подворья отдыхали лошади в старинных стойлах. Они мирно и сонно свесили головы над дверями, словно крючки для одежды у камина. Джек взял меня за руку и повел к первому стойлу.

– Эту лошадь зовут Яблочко, – сказал он, прочитав табличку на голландском.

– Привет, Яблочко, – сказала я.

Я погладила ее гриву и щеку. Эта лошадь была прекрасна, не как те, загнанные и хромые, которых можно увидеть на американских манежах, и я медленно обхватила ее руками. От нее пахло всем добрым и светлым.

– Мой дедушка приходил сюда после войны, – прошептал Джек с немного влажными глазами, поглаживая Яблочко одной рукой. – Он писал об этом месте, но я не был уверен, что оно сохранилось. Он говорил, что лошади давали ему надежду после всего, что ему пришлось увидеть на войне. Он всегда уделял особое внимание животным и детям. Этому месту он присудил три звезды. Это его высшая оценка.

– Как ты узнал, что это именно здесь?

– Никак, честно. Он просто писал об этом месте в своем дневнике. Я сотни раз перечитывал его записи, но сомневался, что лошади по-прежнему здесь. В смысле, конюшня. Я знал примерный район города, и Раф сказал мне, что слышал что-то о манеже здесь. Та женщина из пекарни дала мне последнее направление, и вот мы здесь.

– В детстве я немного ездила верхом.

– Я рад, что тебе нравятся лошади, – сказал он.

– Я люблю животных, – сказала я и подошла ко второму стойлу. – Всегда любила. Как эту зовут?

– Сигнет, думаю. Это значит Лебеденок.

Я достала телефон, чтобы сфотографировать лошадь, но Джек остановил меня.

– Не могла бы ты не фотографировать? – спросил он.

Я опустила телефон.

– Почему нет?

Он медленно опустил руку на нос Сигнет. Его голос был серьезным, но мягким.

– Я не хочу обесценивать этот момент, – сказал он. – Или превращать его в обычное фото. Я просто хочу быть здесь с лошадьми, вот и все. И с тобой. Ненавижу, когда люди фотографируют все на свете. Это значит, что то, что происходит сейчас, больше никогда не повторится, словно сделать фото – единственное, что мы можем. Выставить их в Facebook. Но из-за этого мы забываем о своих чувствах в этот момент. Во всяком случае, это лишь мое мнение.

– Ты хоть что-нибудь фотографируешь?

Он пожал плечами, покачал головой.

– Я хочу запомнить этот момент рядом с тобой, – сказал он. – Хочу помнить Сигнет, запах кофе, навоза и лошадей. Я хочу думать о том, как дедушка был здесь, о радости и облегчении, которые ему приносили лошади. Я не знаю. Может, это немного глупо.

– Не думаю, что это глупо, Джек.

Я посмотрела на него. Мне нравилась его новая, другая сторона.

Погладив лошадей, мы взобрались на стог сена в самом центре подворья. Пошел небольшой дождь, и сено свалили под навес. Мы залезли на самый верх и уселись поудобнее. Сено незабываемо пахло неизведанными полями, дождем и мягкими движениями лошадей. Что может быть лучше? Мы ели багеты, эклер и все остальное. Вкус еды казался непревзойденным, и мне просто не верилось, что все это происходит со мной.

– Довольно неплохое первое свидание, – словно прочитав мои мысли, сказал Джек.

– Одно из лучших в моем списке. Так значит, это свидание?

– А как бы ты это назвала?

– Эми сказала бы, что это интрижка.

– И все-таки я думаю, что это своего рода свидание.

– Ладно.

– Ты надолго в Европе? – спросил он, сменив тему.

– Еще недели две-три. Осенью мне нужно возвращаться и приступать к работе. Меня взяли в одно учреждение.

– Куда?

– В Банк Америки.

Он взглянул на меня.

– Мы можем это поправить, – сказал он.

– В этом нет нужны.

– Ты уверена? Тебе не пойдет деловой костюм.

– Больше подойдет костюм судьи?

– Что правда, то правда.

Наши провода немного пересеклись. Я не знала, почему или что это значило, но почувствовала, что мы оба думаем об одном и том же, переоцениваем вещи. Я вспомнила, как он рассказывал о редакторе, который называл его бунтарем.

Джек посмотрел на меня, отодвинул пару тюков сена назад и придвинул парочку по бокам, сделав для нас маленький диван. Он откинулся назад и, обхватив меня руками, прижал к себе. Я положила голову ему на плечо, гадая, как же он поступит в момент огромного соблазна, но он оказался умнее. Повернув мое лицо к себе, он поцеловал меня и прижал еще ближе, несмотря на то что ближе было некуда.

– Будь рядом со мной, – прошептал он.

– Ты хочешь спать здесь?

– Ну, можно было бы уснуть в постели, но мы делали это тысячу раз. А так мы можем поспать в объятиях друг друга, рядом с лошадьми, в Амстердаме, и запомнить это до конца нашей жизни. Разве стоит говорить об этом?

– Это твой принцип?

– Что-то в этом роде.

– Ты не ищешь легких путей?

– Я просто хочу прочувствовать все на свете. Насладиться жизнью. Это банально?

Мне не давали покоя его слова по поводу Банка Америки, но я поняла его немного лучше.

– Я все еще принимаю решение, – осмелилась сказать я.

Немного позже наше дыхание стало ровным и синхронным, и аромат сена заполнил все вокруг.

Я проснулась от запаха сигаретного дыма. Не сразу поняла, где нахожусь. Джек спал рядом со мной. Дождь лил еще сильнее. Постепенно ко мне начали возвращаться воспоминания о прошлой ночи. Я села, слегка запаниковав. Я не имела понятия, который час, и была уверена лишь в одном: прошлой ночью мы гладили лошадей. Тучи заслоняли солнце, так что даже примерно нельзя было предположить, утро сейчас или вечер. Вопрос происхождения сигаретного дыма озадачивал меня до тех пор, пока я не поняла, что кто-то курит внизу, под навесом, возможно, во время обеденного перерыва. Тогда я услышала чьи-то голоса. Джек медленно сел рядом со мной и, прижав палец к губам, расплылся в улыбке.

– Мы в ловушке, – прошептал он и чуть не расхохотался.

– Который час?

Он пожал плечами.

То ли десять, то ли миллион мыслей пронеслись у меня в голове. Во-первых, мне нужно было пописать. И срочно. Сено придало мне вид сумасшедшей. Я потрогала рукой волосы – они торчали во все стороны. Казалось, мои губы и горло были покрыты шоколадом, а пальцы были жирными и грязными из-за лошадей.

Затем я вспомнила об Эми и Констанции. Посмотрела в телефон, но девочки мне не писали.

И было лишь шесть сорок восемь утра. Вот что еще мне сообщил телефон. Брайан оставил голосовое сообщение, но мне не хватило смелости прослушать его.

– Как мы выберемся отсюда? – спросила я Джека.

– Просто слезем. Мы не сделали ничего плохого.

– А как насчет взлома с проникновением?

– Сделаем вид, что только закончили заниматься сексом, – сказал он, широко улыбнувшись, смял бумажный пакет и оглянулся вокруг. – Всем нравятся парочки. Тем более что они могут сделать?

– Они могут вызвать полицию.

– За то, что двое занимаются сексом в стоге сена?

– Но мы не занимались сексом.

– Но ты хотела.

Я толкнула его в плечо. Он засмеялся. Мы услышали шаги внизу и мужской обеспокоенный голос.

– Кто там? – крикнул он.

По крайней мере, мне показалось, что он сказал именно это. Он кричал на голландском.

– Мы уснули, – ответил Джек. Он повторил слово «спать» на немецком.

Затем второй голос присоединился к первому, и это значило, что самое время слезать и расплатиться за свои поступки. Может, они подумали, что мы бездомные. Может, решили, что мы воры. Джек слез первым. Он повернулся и помог мне спуститься. Двое мужчин – один молодой, второй старый – сделали пару шагов назад и повернулись, чтобы посмотреть на нас.