Он спрашивает Ганапати, не болен ли тот. Ганапати отмахивается от его тревожных расспросов, мол, носит халат для тепла, вот и все. Но он по-прежнему сомневается. Теперь, когда он узнал о бананах, он смотрит на Ганапати по-новому. Ганапати крошечный, как воробушек, и совсем бесплотный. Лицо у него очень худое. Если он не болен, то по крайней мере голодает. Подумать только: в Брэкнелле, в самом сердце графств, окружающих Лондон, человек голодает, потому что не умеет себя накормить.

Он приглашает Ганапати к себе на ленч завтра, дав ему подробные инструкции, как добраться до дома майора Аркрайта. Потом он уходит, ищет магазин, открытый в субботу днем, и покупает то, что там могут предложить: хлеб в полиэтиленовой упаковке, мясную нарезку, замороженный зеленый горошек. На следующий день в полдень он накрывает на стол и ждет. Ганапати не появляется. Поскольку у Ганапати нет телефона, он ничего не может поделать — разве что доставить еду в квартиру Ганапати.

Это абсурдно, но, возможно, именно этого хочет Ганапати: чтобы ему доставили еду. Как и он сам, Ганапати испорченный умный мальчик. Как и он, Ганапати сбежал от удушающей заботы матери. Но, судя по всему, вся энергия у Ганапати ушла на бегство. Теперь он ждет, чтобы его спасли. Ему нужно, чтобы пришла мать или кто-то близкий и спас. Иначе он просто зачахнет и умрет в своей квартире, полной мусора.

В «Интернэшнл компьютерз» должны об этом узнать. Ганапати доверена ключевая задача — логика программ, планирующих работу. Если Ганапати выйдет из строя, весь проект «Атласа» застопорится. Но как же объяснить «Интернэшнл компьютерз», в чем беда с Ганапати? Как могут в Англии понять, что приводит людей из дальних уголков земли сюда, чтобы умереть на сыром несчастном острове, который они ненавидят и с которым их ничто не связывает?

На следующий день Ганапати, как обычно, сидит за своим столом. Он не обмолвился ни единым словом насчет того, почему не пришел на ленч. В столовой, во время ленча, он в хорошем настроении, даже возбужден. Рассказывает, что купил билеты лотереи, выигрыш в которой — «Моррис мини»^[38]. Ганапати купил сто билетов — а что еще делать с большим жалованьем, которое ему платят в «Интернэшнл компьютерз»? Если он выиграет, они смогут вместе ездить в Кембридж, чтобы проверять программы, на машине, вместо того чтобы садиться на поезд. Или отправиться на целый день в Лондон.

Уж нет ли во всей этой истории чего-то, что он не понимает, чего-то индусского? Не принадлежит ли Ганапати к касте, которой запрещено есть за столом западного человека? Если так, то что он делает в столовой «Помещичьего дома» с тарелкой трески с картофелем фри? Может, следовало сделать приглашение на ленч более официальным и подтвердить его в письменном виде? А что, если, не придя к нему, Ганапати любезно избавил его от смущения, которое он испытал бы, увидя на пороге гостя, которого он пригласил под влиянием минуты, но который на самом деле ему не нужен? Не произвел ли он впечатления, приглашая Ганапати, что это не настоящее приглашение, а просто жест, и со стороны Ганапати было проявлением вежливости принять этот жест, не доставляя пригласившему хлопот с угощением? Равносильна ли воображаемая трапеза (холодное мясо и горошек с маслом) в их отношениях с Ганапати холодному мясу и горошку, которые действительно съедены? Осталось ли все между ним и Ганапати, как раньше, или стало лучше, или — хуже?

Ганапати слышал о Сатьяджите Рее, но не видел его фильмов. По его словам, только незначительная часть индийской публики заинтересовалась бы такими фильмами. В целом, говорит он, индусы предпочитают смотреть американские фильмы. Индийские фильмы все еще слишком примитивны.

Ганапати — первый индус, с которым он знаком, если можно назвать знакомством игру в шахматы и беседы, в которых Англия сравнивается с Америкой (не в пользу первой), плюс один нежданный визит в квартиру Ганапати. Разговоры, несомненно, были бы интереснее, если бы Ганапати был интеллектуалом, а не просто умным. Его удивляет, что можно быть таким умным, как специалисты в компьютерной индустрии, и не иметь при этом никаких других интересов, кроме автомобилей и цен на дома. Он считал, что это просто проявление пресловутого филистерства английского среднего класса, но и Ганапати не лучше.

Не является ли безразличие к миру следствием слишком частого общения с машинами, которые производят впечатление мыслящих? Что бы с ним было, если бы в один прекрасный день он ушел из компьютерной индустрии и снова присоединился к цивилизованному обществу? Потратив столько энергии на игры с машинами, смог бы он отстаивать свою точку зрения в беседах? Приобретет ли он что-нибудь за годы работы с компьютерами? Научится хотя бы мыслить логически? Не станет ли к тому времени логика его второй натурой?

Ему бы хотелось в это верить, но он не может. В конечном счете у него нет уважения к любой форме мышления, которая может воплощаться в контурах компьютера. Чем больше он имеет дело с компьютерами, тем больше это кажется ему подобием игры в шахматы: маленький тесный мирок, подчиненный придуманным правилам, который засасывает мальчиков с определенным восприимчивым темпераментом и делает их полубезумными, такими же полубезумными, как он, они ошибочно полагают, будто играют в игру, в то время как на самом деле игра играет ими.

Он может сбежать из этого мирка, еще не поздно это сделать, — либо примириться с ним, как делают молодые люди вокруг него, один за другим: женятся, приобретают дом и машину, довольствуются тем, что может предложить реальная жизнь, целиком отдаются работе. Он с досадой наблюдает, как хорошо срабатывает принцип реальности, как под воздействием одиночества прыщавый мальчик женится на девушке с тусклыми волосами и толстыми ногами, как все, независимо от того, насколько они разные, в конце концов находят партнершу. Не в этом ли его проблема, и на самом деле все просто: он все время завышал свою стоимость на рынке, считая, что должен выбирать из скульпторов и актрис, в то время как на самом деле ему следует довольствоваться воспитательницей детского сада или продавщицей из обувного магазина?

Брак — кто бы мог подумать, что у него возникнет желание жениться, пусть и совсем слабое! Он не собирается сдаваться, пока еще нет. Однако тешится этой мысль долгими зимними вечерами, ужиная сосисками с хлебом у зажженной газовой плиты майора Аркрайта и слушая радио, в то время как за спиной в оконное стекло стучит дождь.

19

Идет дождь. Он и Ганапати одни в столовой, играют в карманные шахматы Ганапати. Как всегда, Ганапати побеждает.

— Тебе надо ехать в Америку, — говорит Ганапати. — Здесь ты только зря теряешь время. Мы все теряем время.

Он качает головой.

— Это не реалистично, — отвечает он.

Он не раз думал о том, чтобы попытаться найти работу в Америке, и решил не делать этого. Разумное и правильное решение. Как программист он не обладает особыми талантами. Пусть у его коллег из команды «Атласа» и нет продвинутых степеней, но их мышление четче, чем у него, они быстрее схватывают компьютерные проблемы и решают их находчивее, чем он когда-нибудь сможет. В дискуссиях он с трудом отстаивает свою точку зрения, ему всегда приходится притворяться, будто он понимает, тогда как на самом деле он не понимает, а потом разбираться самому. Зачем американскому бизнесу такой, как он? Америка — это не Англия. Америка жесткая и безжалостная: если каким-то чудом он обманным путем получит там работу, его быстро выведут на чистую воду. Кроме того, он читал Аллена Гинсбурга, читал Уильяма Берроуза. Он знает, что делает Америка с художниками: сводит их с ума, сажает в сумасшедший дом, выдворяет из страны.

— Ты бы мог получить там стипендию в университете и заняться исследовательской работой, — говорит Ганапати. — Я получил, и у тебя не будет с этим проблем.

Он пристально смотрит на Ганапати. Неужели Ганапати действительно так наивен? Идет холодная война. Америка и Россия состязаются в завоевании сердец и умов индусов, жителей Ирака, нигерийцев, университетские стипендии — в числе приманок, которые они предлагают. Сердца и умы белых не представляют для них интереса, особенно сердца и умы немногочисленных неприкаянных белых в Африке.