Жаклин не поверит ему по той простой причине, что он сам себе не верит. Он не знает, во что верит. Иногда ему кажется, что он ни во что не верит. Но в конечном счете остается факт, что его первая попытка жить вместе с женщиной обернулась неудачей, позором. Он должен снова жить один, и это будет немалым облегчением. Однако он не может вечно жить один. Иметь любовниц — часть жизни художника: даже если он будет избегать ловушки брака, в чем поклялся себе, ему придется найти способ жить с женщинами. Искусство не может питаться одними потерями, тоской, одиночеством. Должны быть близость, страсть, любовь.

Пикассо, великий художник, возможно, самый великий из всех, — живой тому пример. Пикассо влюблялся в женщин, в одну за другой. Одна за другой они поселялись вместе с ним, делили его жизнь, позировали ему. Благодаря страсти, которая вспыхивает с новой силой с появлением каждой любовницы, эти Доры и Пилар, которых привел к его порогу случай, возрождаются в вечном искусстве. Вот как это делается. А он? Может ли он обещать, что у женщин в его собственной жизни, не только у Жаклин, но и у всех женщин, которые появятся, будет аналогичный удел? Ему бы хотелось в это верить, но у него есть сомнения. Только время покажет, станет ли он великим художником, но одно несомненно: он не Пикассо. У него совсем другой темперамент, чем у Пикассо. Он более спокойный, более мрачный, более северный. И у него нет гипнотических черных глаз Пикассо. Если он когда-нибудь попытается преобразовать женщину, то не будет преобразовывать ее так жестоко, как Пикассо, сгибая и перекручивая ее тело, точно металл в огненной топке. Писатели не похожи на живописцев: они более упорные, более тонкие.

Значит, такова судьба всех женщин, вступающих в связь с художниками: самое худшее или самое лучшее в них извлекается и превращается в вымысел? Он думает об Элен из «Войны и мира». Начинала ли Элен как одна из любовниц Толстого? Догадывалась ли она о том, что еще долго после того, как ее не станет, мужчины, которые ее никогда в глаза не видели, будут вожделеть к ее прекрасным обнаженным плечам?

Неужели не обойтись без жестокости? Несомненно, есть форма сосуществования, при которой мужчина и женщина вместе едят, вместе спят, вместе живут, однако оба погружены в свои собственные внутренние искания. Не потому ли связь с Жаклин была обречена на неудачу: не будучи сама художником, Жаклин не могла понять необходимость внутреннего одиночества для художника? Если бы Жаклин, например, была скульптором, если один угол квартиры был выделен для ее работы с мрамором, в то время как в другом углу он бы сражался со словами и рифмами, расцвела бы между ними пышным цветом любовь? Не в этом ли мораль истории о нем и Жаклин: художникам лучше всего заводить романы только с художниками?

2

Роман с Жаклин отошел в прошлое. После этих недель удушающей близости комната снова в его распоряжении. Он складывает в угол коробки и чемоданы Жаклин и ждет, чтобы их забрали. Этого не происходит. Вместо этого однажды вечером появляется сама Жаклин. Она говорит, что пришла не для того, чтобы продолжить с ним жить («С тобой невозможно жить»), а чтобы восстановить мир («Я не люблю враждовать, это меня удручает») — мир, который влечет за собой то, что она сначала ложится с ним в постель, а потом, в постели, произносит речи о том, что он написал о ней в своем дневнике. Она все никак не может остановиться, так что они не спят до двух часов ночи.

Он просыпается поздно, слишком поздно, чтобы идти на лекцию, которая начинается в восемь часов. Это не первая лекция, которую он пропустил с тех пор, как в его жизнь вошла Жаклин. Он отстает в учебе и не знает, как ему наверстать. Первые два года в университете он был одной из звезд своего курса. Ему все легко давалось, и он всегда на шаг опережал лектора. Но в последнее время его мозги, кажется, затуманились. Математика, которую они теперь изучают, более современна и абстрактна, и он начал в ней барахтаться. Он все еще может следовать за тем, что преподаватель пишет на доске, строчка за строчкой, но часто от него ускользает какой-нибудь важный аргумент. На занятиях его охватывает паника, которую он изо всех сил старается скрыть.

Как ни странно, он, по-видимому, единственный, у кого проблемы. Даже тугодумы среди его однокурсников не испытывают больших затруднений, чем обычно. В то время, как его оценки становятся с каждым месяцем все ниже, их оценки остаются стабильными. Что касается звезд, настоящих звезд, то он просто плетется у них в хвосте.

Никогда в жизни ему не приходилось напрягать все силы. Когда он, бывало, работал вполсилы, результаты всегда бывали хорошими. Теперь же он буквально борется за свою жизнь. Если он не уйдет в работу с головой, то утонет.

Однако все дни проходят в сером тумане усталости. Он клянет себя за то, что позволил возобновиться связи, которая так дорого ему обходится. Если таковы последствия, когда имеешь любовницу, как же умудрялись выжить Пикассо и остальные? У него просто нет энергии, чтобы бегать с лекции на лекцию, с одной службы на другую, а в конце дня уделять внимание женщине, у которой все время то эйфория, то глубочайшее уныние, когда она мечется, перебирая в уме обиды.

Хотя формально Жаклин больше с ним не живет, она считает, что может появляться у него на пороге в любое время дня и ночи. Иногда она приходит, чтобы заклеймить его за какое-нибудь слово, слетевшее с языка, завуалированный смысл которого стал ей ясен только сейчас. Иногда она просто чувствует себя подавленной и хочет, чтобы ее подбодрили. Самые плохие дни — после лечения, когда она снова и снова рассказывает о том, что происходило в кабинете врача, докапываясь до подтекста каждого его жеста. Она вздыхает и плачет, осушает один стакан вина за другим, застывает в самый разгар секса.

— Тебе следует пройти лечение, — говорит она, выпуская колечко дыма.

— Я подумаю, — отвечает он. Он уже знает по опыту, что лучше не возражать.

Вообще-то он и не подумал бы проходить лечение. Цель лечения — сделать человека счастливым. Какой в этом смысл? Счастливые люди неинтересны. Лучше принять бремя несчастья и попытаться преобразовать его во что-то стоящее — поэзию, музыку или живопись. Вот во что он верит.

И тем не менее он терпеливо слушает Жаклин. Он мужчина, она женщина, она подарила ему наслаждение, и теперь он должен за это платить — по-видимому, так обстоит дело с любовными связями.

Ее история, которую она из ночи в ночь излагает ему, одурманенному сном, состоит в том, что некий гонитель у нее отнял ее истинное «я» — иногда это ее мать-тиранка, иногда сбежавший отец, иногда тот или иной любовник-садист, иногда врач-Мефистофель. То, что он сейчас держит в объятиях, говорит она, всего лишь оболочка, оставшаяся от ее истинного «я», к ней вернется способность любить, только когда она вновь обретет себя.

Он слушает, но не верит. Если она чувствует, что ее врач строит против нее коварные планы, почему бы не перестать ходить к нему? Если сестра унижает ее, почему бы не перестать видеться с ней? Что до него, то он подозревает, что Жаклин обращается с ним скорее как с наперсником, а не любовником, — и это потому, что он недостаточно хороший любовник, недостаточно пламенный и страстный. Он подозревает, что если бы был более состоятелен как любовник, Жаклин скоро обрела бы вновь свое потерянное «я» и свое утраченное желание.

Почему он продолжает отворять дверь, когда она стучится к нему? Не потому ли, что так должны поступать художники: не спать всю ночь, изнурять себя, запутывать свою жизнь — или потому, что, несмотря на все, он одурманен этой красивой женщиной, которая бесстыдно разгуливает по квартире голая под его взглядом?

Почему она так раскованна в его присутствии? Чтобы подразнить его (ведь она чувствует на себе его взгляд, он это знает)? Или же все медсестры так ведут себя дома: сбрасывают одежду, чешутся, будничным тоном говорят об отправлениях тела, рассказывают такие же неприличные анекдоты, как мужчины в барах? Но если она действительно освободилась от всех табу, то почему занимается любовью так рассеянно, так небрежно, так холодно?