Наконец, человек, которого по опросу «Эха Москвы», хочет видеть мэром 8% москвичей, а по опросу «Коммерсанта» – и вовсе 3%.
«Он возглавлял избирательный штаб Медведева!», – сообщают нам в качестве одного из аргументов в пользу усаживания Собянина на столичное правление. Если кто помнит то, что у Медведева называлось «избирательной кампанией» – страшно подумать, какая «тяжелая» работа досталась Собянину.
«По образованию Сергей Семенович юрист, и это позволит ему более эффективно решать проблемы борьбы с коррупцией и защиты прав граждан», – радуется вице-спикер Госдумы от «Единой России» Вячеслав Володин. В милиции у нас очень многие имеют юридическое образование – как там насчет «защиты прав граждан» и «борьбы с коррупцией»?
Хочется спросить у тех, кто особенно громко требовал от президента отставки Лужкова, громко заявляя, что ежели он этого не сделает – значит, он тряпка, и об него можно вытирать ноги: вы этого хотели?
Вам не нравилось шило? Получите вместо него мыло. Вам не нравилась «Интеко»? Получите вместо нее родные и близкие для нового мэра по его ханты-мансийскому прошлому «ЛУКойл» и «Сургутнефтегаз». Вам не нравился старый барин? Извольте получить нового, которому, в отличие от старого, доверяет президент…
Мало кто, заметим, задает простой вопрос: а с какой стати доверие или недоверие президента вообще должно что-то значить? Никого в Калифорнии не волнует, доверяет или не доверяет Барак Обама Арнольду Шварценеггеру (с которым они к тому же состоят в разных партиях): важно лишь то, доверяют ли ему жители Калифорнии. Или губернатору Техаса Рику Пери. Или еще двум десяткам губернаторов-республиканцев: предложение смещать их по такому основанию, как «утрата доверия президента», вызвало бы в Штатах гомерический хохот.
Между тем, пока такое основание, – как для назначения, так и для отставки губернатора, – будет присутствовать в российском законодательстве, любой губернатор, само собой, и будет заботиться не о доверии граждан, а только о доверии президента. А на интересы граждан ему будет ровным счетом наплевать. Что мы наблюдаем на протяжении последних шести лет – с тех пор, как отменили губернаторские выборы. И менять губернаторов будут не тогда, когда они осточертеют гражданам, а только тогда, когда они чем-то не устроят президента. И каждый следующий, – по старой традиции, – будет оказываться хуже предшествующего.
Так будет повторяться, пока не изменится система – и надо понимать, что если следующий питерский губернатор будет определяться исключительно в Кремле, – может настать время, когда о правлении нынешнего губернатора придется вспоминать, как о временах свободы и демократии…
Впрочем, то, что сейчас очень многими представляется «волшебной палочкой» – возвращение прямых выборов губернаторов, – тоже не следует переоценивать. Это мы тоже уже «проходили» – и именно выборы глав регионов, которые считали себя, получивших мандат прямо от населения, всевластными «первыми лицами», никому не подконтрольными и не подотчетными, привели к установлению десятков авторитарных режимов «местного значения», где подавлялась оппозиция, фальсифицировались выборы, и процветал только бизнес, связанный с властью. Что, по сути, и стало началом уничтожения демократии в стране – впоследствии накопленный опыт был просто расширен до национальных масштабов.
Поэтому выход видится не столько в возврате прямых выборов (которые, впрочем, конечно же, лучше, чем нынешняя система фактического назначения, то есть утверждения единственной кандидатуры, предложенной президентом, под угрозой роспуска регионального парламента), сколько в «отключении» президента и правительства от формирования региональной исполнительной власти. А это достигается отнюдь не только прямыми выборами губернаторов – но и переходом к «парламентским республикам» в регионах, когда правительство (во главе с губернатором) назначается парламентом без всякого участия федеральной власти. И потом именно парламентом и контролируется (и им же, при необходимости, снимается) – что, как показывает мировой опыт, надежно заставляет исполнительную власть следовать интересам избирателей.
Собственно, это – отказ от «вертикали», когда губернаторы и де-факто и де-юре подчинены президенту, – и называется федерализмом. А если сохранять нынешнюю систему – честнее будет поменять Конституцию, вычеркнув из нее это слово. Впрочем, как и другие слова – например, «социальное государство»…
Хорошо забытое старое
Многостраничный «манифест просвещенного консерватизма», вышедший из-под пера Никиты Михалкова, – смесь предвыборной речи и религиозной проповеди. Причем, еще и плохо исполненная.
Грубые исторические ошибки, путаница в понятиях (а порой и их подмена), верноподданно-льстивый в отношении к начальству и напыщенно-менторский в отношении к гражданам тон, призывы к следованию христианским добродетелям, выглядящие явным фарисейством на фоне роскошного образа жизни автора, обласканного властью и извлекающего из близости к ней баснословные прибыли… Исходя из всего этого, опус Михалкова не стоило бы даже обсуждать, если бы он был исключительно частным мнением Никиты Сергеевича. Но удивительное совпадение ключевых тезисов «манифеста» с потребностями правящей элиты почти не оставляет сомнений в том, что перед нами – апробация государственного идеологического проекта. Правда, новым назвать этот проект никак невозможно: все это уже было. И очень хорошо известно, чем это закончилось для нашей страны.
На то, что михалковский «манифест» практически дословно воспроизводит известную «триаду» николаевского министра просвещения Сергея Уварова про «три начала, без которых Россия не может благоденствовать, усиливаться, жить – православная вера, самодержавие и народность», – сразу же обратили внимание многие комментаторы.
Действительно, «просвещенный консерватизм» по Михалкову – это Россия, которая держится на православной вере и абсолютной лояльности населения, «преданного на совесть» самодержавной власти. И никакого «либерализма», который для Михалкова является символом зла (в чем он, заметим, не одинок). Мол, реформы в России успешно осуществлялись только «деятелями просвещенно-консервативной ориентации» (к которым он причисляет в том числе, Александра II и Петра Столыпина), а разруху приносили исключительно «проповедники радикального прогресса и неистовые вожди либеральных буржуазноде-мократических и пролетарских революций».
«Эйфория либеральной демократии закончилась!», – с пафосом восклицает Никита Сергеевич, требуя «перестать выслушивать декларации о политической независимости, внимать призывам к индивидуальной свободе и верить сказкам о чудесах рыночной экономики».
На кого все это рассчитано – на людей, не знающих историю собственной страны? Успешные российские реформы были как раз либеральными по содержанию. Это, в первую очередь, реформы Александра II: освобождение крестьян, сокращение срока службы в армии, создание земств, выборность ректоров и деканов университетов. И, конечно, судебная реформа, основанная на либеральных принципах: независимость суда, отделение судебной власти от власти «обвинительной», гласность и состязательность судопроизводства.
Что касается Столыпина, то проведенные им реформы были тоже либеральными, а не «охранительными». Желая для страны отсутствия «великих потрясений», Столыпин мечтал о свободной России, управляемой ответственными гражданами, стремился создать массовый слой независимо мыслящих собственников, заложить основы рыночной экономики в аграрном секторе, и выйти на качественно новый уровень светского образования.
