— Мужики, свободная посуда найдется?
Все удивленно переглянулись. Подполковник Шелестов неуверенно произнес:
— Котелки подойдут?..
— Вполне! Помогайте!
Взяв принесенный пакет, поставила на скамейку. На столе, словно по мановению волшебной палочки, появились целлофановые двойные пакеты с солеными огурцами, помидорами, квашеной капустой, мочеными яблоками, салатом–оливье. Полуторалитровая пластиковая бутылка с чем–то темным. Напоследок шмякнулся большой шмат копченого сала. Онемевшие офицеры глядели на это богатство, не решаясь притронуться. Начштаба пробормотал:
— Господи! И вы все это сюда тащили? А говорили, что сумка легкая…
Она взглянула на него, потом на застывших майоров и рассмеялась:
— Помогать будете или нет?
Военные мигом распотрошили пакеты с довольными возгласами. Сало порезали на тонюсенькие ломтики, ежесекундно вздыхая:
— Боже, какой аромат! Салат вы сами делали?
Моченую антоновку порезали на четвертушки, чтобы хватило всем. Берестова усмехнулась:
— Мама помогала. Я ведь не впервые здесь и знаю, что можно прихватить с собой зимой, а что в другие времена года. Я угадала?
Дружный рев был положительным ответом. Один из прапорщиков, по имени Кирилл, наклонился к салу и вздохнул копченый аромат:
— У меня батька такое сало делает. Полгода не пробовал! Где вы его надыбали?
Татьяна присела к столу:
— Смех и слезы! За пару недель до поездки мне поручили сделать репортаж о фронтовике, которому незаконно отключили свет. Поехала. Захожу во двор, а там вот этим ароматом тянет. Оказывается они перед моим приездом свинью забили и зять на задворках сало в бочке коптил. Я попросила продать пару кусочков. Этот дед всучил мне бесплатно килограмма три и упросил ничего не писать. Оказывается, местные власти, узнав о приезде журналиста, еще накануне приехали к старику. Все подключили, извинились и уехали, попросив, чтоб он дело замял. Я в результате без репортажа, зато с салом! Папа и редактор были очень довольны. Борисов даже ругать не стал.
Все рассмеялись и принялись рассаживаться за столом. Непосредственный Кирилл спросил:
— И часто вам такие взятки перепадают, если не секрет, конечно?
Татьяна усмехнулась:
— Бывает! Особенно те стараются сунуть в лапу, у кого рыльце в пушку. Один генерал в Генштабе приволок огромную бутылку «Джонни Уокера» на цепочках и стойке, стоящую тысяч около пяти и пытался уговорить, чтоб я не писала одной очень интересной статьи. Обещал новый компьютер. Купить и полностью обставить двухкомнатную квартиру и еще много всего…
Все замерли. Головин догадливо спросил:
— Это вы о деле С. говорите? Так ведь его посадили!
Она развела руками:
— Так ведь и у меня квартиры, компьютера и роскошной бутылки нет!
Мужики аж присели от хохота. Командир, сквозь смех и икоту, выдохнул:
— А вы с юмором! Неужели не соблазняло вот так запросто все заиметь?
Она резко перешла на жесткий тон, садясь рядом с полковником:
— Когда дело касается принципов, а особенно если человек, обещающий тебе блага, повинен в гибели людей, журналист не имеет права думать о себе.
Все замерли и замолчали. Шелестов, подкинувший в печку несколько свежих поленьев, неожиданно спросил в тишине:
— Не боялись, что вас убьют?
Она вздохнула:
— Боялась. Даже сослуживцев просила до квартиры провожать. Слава Богу, коллектив дружный, не отказывались. За сына боялась, за родителей, но Слава Богу, миловало. Мама с папой вдвоем за Юрой в школу ходили…
Майор, разливавший водку по стаканчикам, спросил:
— А за мужа?
Татьяна жестко ответила:
— У меня его нет и не было! Вся моя семья это сын и родители. За жалобу одинокой бабы не принимать! Я самая счастливая женщина на земле — у меня есть Юра!
Головин постарался перевести разговор в более спокойное русло:
— Таня, а откуда вот эти богатства?
Указал рукой на овощи. Женщина улыбнулась:
— Папе, по наследству, остался домик родителей в Мытищах. Земли много. Яблони, вишни, груши, кустарники ягодные. В бутылке, кстати, варенье вишневое. Еле затолкали! Она легкая, не бьется. Родители пенсионеры оба, вот и ездят с весны до поздней осени на дачу. Я время от времени им помогаю. Насаживают столько, что не съесть за год, так они подрабатывать наловчились. В нашем доме одна женщина овощную палатку держит, ей половину урожая сдают. С весны до поздней осени зелень выращивают. И сами при деле и заработок. Так что не волнуйтесь, все свое. Без гербицидов и пестицидов!
Шелестов, сполоснувший руки под рукомойником в углу, подошел и тихо спросил:
— Вы водку, по нашим сведениям, не пьете. А здесь, кроме нее, ничего нет. Местное вино покупать боимся, травились многие. Может подскажете, что сделать, чтоб мы себя глупо не чувствовали? Не удобно получается, мы выпиваем, а вы будете так сидеть…
Она попросила:
— Не могли бы вы принести воды в чем–нибудь? Я сироп от варенья наболтаю в кружке и стану разбавлять. Легкое вино получится…
Через пару минут подполковник поставил перед ней большую алюминиевую кружку, наполненную водой. Сел с другой стороны стола с краю. Головин старательно, но не навязчиво ухаживал за женщиной. Военные отдали должное привезенным соленьям. Ели и нахваливали. Выпили за приезд журналиста, за здоровье всех воюющих в Чечне. Третью выпили молча встав за столом и не чокаясь. Берестова присоединилась к мужчинам. Несколько раз она замечала на себе странный взгляд Шелестова. Его что–то мучило. Отметила в памяти, что он почти не пьет, слегка пригубливает и ставит стаканчик на стол. Лишь третью выпил до дна вместе со всеми. Головин всунул ей в руку гитару после четвертой рюмки и попросил:
— Спойте, Таня! Так, как для солдат пели…
Она не стала ломаться. Пальцы привычно скользнули по струнам. Это была «Синева», своеобразный гимн десантников. Кое–кто из офицеров принялся подпевать, но на них шикнули. Берестова видела задумчивые лица вокруг. Без перерыва запела «Балладу о Колюшке», следом зазвучал «Полковник спецназа». Поймала взгляд Шелестова и уже не отводила от него глаз. Да и он не стремился спрятать взгляд. Вился над столом дымок сигарет, посуровели мужские лица, уставившиеся взглядами в столешницу. Ходуном заходили скулы. Берестова резко прервала игру и попросила:
— Может кто–то из вас сыграет? Потанцевать охота…
Майор Гуреев, тот самый симпатичный красавец, забрал гитару и заиграл что–то похожее на вальс. Татьяна заметила насторожившийся взгляд подполковника. Встала, перешагнула через скамейку и подошла к нему:
— Разрешите?
Вадим не посмел отказаться. Встал, не глядя на нее. Сильные руки легли на хрупкие плечи. Они танцевали под задумчивыми взглядами офицеров. Берестова чувствовала, как слегка подрагивают пальцы мужчины. Слышала неровный стук его сердца под ладонью. Они кружились молча, удерживаясь на расстоянии. Шелестов не смотрел на нее, глядя поверх головы, а она боялась поднять лицо от его груди, чувствуя, как впервые в жизни горят уши. Ей было спокойно рядом с этим мужчиной. Возможно, конечно, что так действовала выпитая водка, но женщина вовсе не чувствовала себя пьяной.
Видимо и он чувствовал что–то странное в душе. В конце танца его руки сильно сжали ее плечи, хотя никто этого не заметил. Татьяна решилась поднять голову и встретилась со странным взглядом серых глаз. Вадим довел ее до места, поблагодарил за танец легким поклоном и вернулся на край стола. Шелестов сел на углу и вдруг попросил:
— Таня, а вы не могли бы спеть «Кукушку»?
Она с улыбкой забрала гитару у майора, заметив тревожный взгляд Головина, но не поняла и объяснила:
— Это моя любимая. Слишком часто приходится встречаться с теми, кто прошел Афган. Амосов написал замечательную песню. Жаль, что такой талант погиб…
Лицо у подполковника странно напряглось, а она уже тронула струны:
— Часто снится мне мой дом родной,
Лес о чем–то, о своем мечтает,
