19 декабря 2003[3]
Берлин, Германия
«Зайдите, пожалуйста, в мой кабинет!» – руководитель стоит в дверях в мой офис и смотрит на меня холодным взглядом, улыбаясь. У меня закрадывается чувство, что через пару мгновений я полностью потеряю цвет лица. По всему телу пошел холодный пот. Глубоко дыша, я пытаюсь бороться с усиливающейся паникой. Потом я заставляю себя натянуто улыбнуться, беру ручку и блокнот и неуверенно встаю со стула.
«Да, конечно. Сейчас же зайду», – уверенным голосом отвечаю я. Я знаю, что мне сейчас предстоит: увольнение. Я твердо решила мужественно пережить этот момент.
Руководитель проводил меня в свой кабинет и показал место за столом, где меня уже ждал сотрудник отдела кадров в качестве свидетеля. Я нервно кручу в руках ручку и стараюсь сохранять отрешенное выражение лица. Мой начальник быстро перешел к сути. Он вытащил из кожаной папки лист бумаги и положил его передо мной для написания заявления на увольнение. «К сожалению, в связи с внутренними причинами, мы должны вас уволить. С этого момента вы уволены с работы, – сказал он мне, не смотря в глаза. – У вас остались какие-либо вопросы?»
«Нет, вопросов нет», – сдавленно отвечаю я, пытаясь сохранить профессиональное выражение лица. Я поняла, что с этого момента решать все будут уже адвокаты.
«У вас есть десять минут, чтобы собрать свои личные вещи. После этого сотрудник проводит вас к выходу», – объявил мой начальник и поднялся с места. В моей голове – целый рой мыслей.
Я медленно сворачиваю свое заявление об увольнении и встаю с места. Мы стоим друг напротив друга в смущении, и ни один из нас не знает, что еще сказать. «Всего хорошего!» – решился сказать руководитель, провожая меня обратно в мой кабинет. Руки на прощание мы не жали.
В моем кабинете меня ждал один из моих коллег, которому ситуация казалась не менее неприятной, чем мне. Он переминался с ноги на ногу, пока я просматривала ящики своего стола и трясущимися руками укладывала свои немногочисленные личные вещи в полиэтиленовый пакет: набор для письма, несколько визиток, пара справочников. В качестве последнего аккорда я еще раз обвожу взглядом мой, надо сказать, достаточно большой кабинет, широкий письменный стол, полный документов, которые теперь будет обрабатывать кто-то другой, и стол для переговоров, за которым я провела так много встреч с сотрудниками и поставщиками. Я решительно развернулась и сообщила сотруднику, который меня сопровождал: «Я готова. Пойдемте».
В последний раз я прохожу по коридорам компании и уголком глаза замечаю, как мои бывшие коллеги смущенно смотрят мне вслед из окон своих кабинетов. Двумя минутами позже я выехала из двора на своей машине. На пассажирском сиденье стоит пластиковый пакет с моими немногочисленными офисными пожитками. Я еще раз приветственно машу озадаченному портье и еду прямиком к своему адвокату, чтобы предъявить в суд по трудовым делам иск о необоснованном увольнении.
Шоковое остолбенение прошло, как только я вернулась домой. До этого я находилась в режиме «выстоять любой ценой» и пережила все, что со мной сегодня произошло, мужественно и с присущим мне профессионализмом. Но сил у меня не осталось. Я буквально упала на свой матрас и долго вглядывалась в потолок, пока меня не настиг сильный приступ истерики. Рыдая, я ворочалась с боку на бок и не могла больше уйти от чувства неуверенности в себе: «Почему я? Почему сейчас? Почему так?»
Увольнение не застало меня врасплох, так как мои доброжелательные коллеги предупредили меня об этом. Хоть моя работа и была, бесспорно, успешной, моя, без сомнения, мощная стратегия экономического оздоровления предприятия настроила директора, производственный совет и многих из сотрудников против меня. И вот теперь я получила расплату за свою политику конфронтации. Мне нужно было засмеяться, несмотря на слезы, так как я осознавала то, насколько все же иронична судьба. В качестве специалиста по экономическому оздоровлению я уволила уже десятки работников. Так что это просто уравновешивающая справедливость, при которой я ставлю себя на место тех, кого уволили.
С зареванным лицом я наконец встаю с матраса и иду в ванную, чтобы умыться холодной водой. Я интенсивно прочищаю нос и глубоко вдыхаю. После этого я говорю своему визави, отражающемуся в зеркале в ванной: «Жалость к самой себе не продвинет тебя вперед. Соберись и подумай, что делать дальше». Опершись руками о холодную раковину, я начала думать о дальнейших планах.
Назад, к своей старой работе? Я провела столько процессов по трудовым спорам, что давать себе какие-либо надежды было бессмысленно. Возможно, я выиграю суд и получу какую-то компенсацию, но на свою прошлую работу я не вернусь.
Так, и что? Искать новое место? Писать резюме, ходить на собеседования? Я могу указать на многочисленные удачные случаи оздоровления предприятий, а также на то, что имею хорошую репутацию и широкую сеть профессиональных контактов. Это, конечно, будет не тяжело – найти такую же позицию либо даже что-то получше. Но действительно ли это то, чего я хочу?
Я вопросительно смотрю на свое отражение в зеркале, и мне снова приходит на ум эта уже подзабытая, но от этого не менее сумасшедшая идея: я ведь теперь могу пройти по МТХ. Я тут же стала накидывать календарный план. Расчет времени путешествия просто идеален. Сезон на Маршруте тихоокеанского хребта начинается в середине апреля. Таким образом, у меня было около четырех месяцев, чтобы подготовиться к путешествию. В октябре я бы вернулась из США и снова начала искать работу. В зеркале я вижу, как мои глаза горят идеей похода по МТХ и как напрягается мое лицо, когда я думаю об этом. Приключения зовут!
Мысль о походе по МТХ была заманчивой, но в тот момент я еще не приняла окончательного решения. Настолько глубоко засели внутри меня шок и чувство стыда от увольнения. Следующие несколько недель я разрывалась между чувством неуверенности в собственных силах и желанием строить карьеру, инстинктом самосохранения и жаждой приключений. Для принятия окончательного решения мне необходим последний, решающий, аргумент, который месяцем позже преподнесет мне судьба…
Январь 2004[4]
Берлин, Германия
Как только я оказываюсь в доме инвалидов, мне в нос тут же ударяет типичный запах средств дезинфекции, мочи и разогретого картофельного пюре. Или это все же брюссельская капуста? Я подхожу к стойке администратора и спрашиваю Бернда.
«Пятый этаж, комната пятьсот одиннадцать. Но сначала посмотрите в общей комнате. Пациенты часто сидят там целыми днями».
Настроение у меня было подавленным. Я зашла в лифт и спросила себя, что же меня ждет. Бернд – мой старый знакомый. Сорок шесть лет, гей, успешный архитектор и яппи. До того момента, пока его не хватил удар. Его положили в реанимацию, привели в чувство, но он получил серьезные повреждения мозга. После интенсивной терапии и больницы его поселили сюда как безнадежно больного.
Дверь лифта с протяжным звуком отворилась. Я выхожу и смотрю вокруг. Из-за угла слышно включенный телевизор. Это, должно быть, общая комната. Я медленно иду в этом направлении мимо стоящих больничных коек и подносов для еды. За маленьким столом я вижу Бернда. Он сидит в инвалидной коляске. Он одет в синий спортивный костюм и толстые шерстяные носки. Он безучастно смотрит куда-то вдаль мимо телевизора. Рядом с ним много восьмидесятилетних стариков, наверняка страдающих слабоумием.
Я аккуратно подхожу ближе. «Здравствуй, Бернд!» – говорю я ему. Он медленно поворачивается ко мне, но его глаза по-прежнему непонимающе смотрят на меня. Он открыл рот, и я услышала только слабое бурление внутри. Я стою перед ним и не знаю, что делать дальше. Вдруг я слышу, как позади меня загремела посуда. Я испуганно оборачиваюсь и смотрю в полные дружелюбия глаза медсестры.
