– Так-то оно так, да ведь надоело по большому дому мотаться, в свой маленький хочется, правда, Камчатка? – Пес в ответ сладко зевнул. – Минни, скоро ли завтрак?

Императрица подтвердила:

– Скоро, сегодня чуть пораньше, чтобы к Харькову успеть переодеться.

– И то славно. Пойдем, Камчатка, немного в кабинете поработаем.

Императрица с понимающей улыбкой посмотрела им вслед, погладила своего шпица:

– Тип, знаем мы их работу… Ты пойдешь завтракать? – Глядя, как песик зарывается в подушки, рассмеялась: – Ладно, лентяй, оставайся досыпать.

Александр Александрович не собирался заниматься бумагами, но что можно считать работой для Хозяина Земли Русской, как позже назвал себя его сын-преемник? Наверное, все, в том числе и… разглядывание фотографий.

Занимался император этим не один, за столом сидел цесаревич Николай, увлеченно работающий карандашом.

– Ники, смотри, какие красотки. А? Одна другой лучше.

Император протянул цесаревичу очередную пачку снимков балерин. Поставлял эти фотографии великий князь Владимир Александрович, большой любитель театра, вернее, артисток балета. Они действительно изящней других, умней и как-то… лучше воспитаны, что ли.

Зная об интересе великого князя, директор балетной труппы Иван Карлович частенько устраивал фотографирование своих «розанчиков» и отправлял снимки Владимиру Александровичу. Внимание членов императорской семьи еще никому не вредило, а вот помогало труппе нередко.

– Ты что это делаешь? – наконец заметил занятие старшего сына император.

Николай старательно пририсовывал под очаровательными носиками тараканьи усы, а на подбородки портретов прилаживал бороды. Впрочем, не у всех они были одинаковы, цесаревич проявлял фантазию, то топорща усы, то завивая их колечками, то вытягивая в стороны прямыми стрелами до самого края фотографии. И бороды были разного фасона – какая какой идет.

Александр Александрович постарался сдержать улыбку, его насмешила фантазия сына, но внимание привлекла следующая фотография.

– Какая красивая! Ники, посмотри. – Император перевернул снимок, прочитав фамилию на обороте: – Кшесинская. Хм… почему на сцене не видел? Надо спросить Всеволожского. Новенькая, что ли?

– Или но-ги ко-ле-сом, – с расстановкой произнес Николай, продолжая уродовать изображение очередной красавицы.

Александр Александрович положил снимок Кшесинской перед сыном:

– Вот! И взгляд лукавый. Не то что у твоей немки.

Николай, не глядя, отодвинул снимок на край стола. Чтобы избежать дальнейшего разговора, суть которого он предвидел, цесаревич поднялся из-за стола, но твердая рука императора вернула его на место.

Впрочем, у императора вообще тяжелая рука.

– Ники, за последние сто лет только один царь не жил с балериной. Знаешь, кто? – Он шутливо ткнул пальцем в грудь: – Это я. Не повторяй моих ошибок.

Такая фраза означала, что настроение у Александра Александровича прекрасное. Называть ошибкой верность своей обожаемой Минни – Марии Федоровне – он мог лишь в шутку. Если императора и интересовали балерины, то исключительно для его сына Ники, Александр Александрович даже в театр ходить не любил, как вообще не любил светские мероприятия, но терпел их ради все той же обожаемой «душки Минни». Лучшую супружескую пару, более крепкую и любящую, не найти не только в России, но и в мире.

Николай упрямо возразил вполголоса:

– Я люблю Аликс.

Император нахмурился, его раздражало упрямство сына, когда дело касалось Гессенской принцессы. Вбил себе в голову, что влюблен! Эта вечно серьезная и глядящая с укором немка категорически не нравилась жизнелюбивым родителям Ники, но цесаревич и слышать не желал ни о ком другом.

– Может, ты и жениться на ней хочешь? Зачем, Ники, чтобы крутить эти спиритические тарелки, скучать, страдать и самому разучиться улыбаться?

Николай продемонстрировал, что уже кое-чему научился у своей так называемой невесты, которая невестой, к счастью родителей, пока не была:

– Как наследник, я всегда должен быть готов…

Разговор становился тягостным, хотелось сказать, что наследник должен быть готов править страной, но император перевел все в шутку, он вскочил и стал наступать на щуплого сына своей массивной фигурой:

– К чему готов? Ты хоронить меня собрался? Не рановато ли?

Но Николай шутку не поддержал.

Александр Александрович со вздохом бросил остальные карточки на стол:

– Эту хоть запомни: Кшесинская.

Глядя на широкую спину отца в двери кабинета, Николай упрямо произнес:

– Я люблю Аликс.

Император вздохнул себе под нос:

– Ну и дурак.

В столовой почти все уже собрались, ждали лишь императрицу.

Император с цесаревичем стояли, глядя, как за окном пробегают перелески с темными фигурами в шинелях по сторонам дороги.

– Вот, смотри, какая Россия огромная, едем-едем, а конца пути не видно. Не то что у твоей Аликс – все владения перепрыгнуть можно, хорошенько разбежавшись.

Николай разговор не поддержал. Он упрямо не желал обсуждать крошечные размеры Гессенских земель.

– Впрочем, как и у твоей матери… – Александр вздохнул и вдруг рассмеялся, вспомнив, что-то забавное. – Хочешь, расскажу, как Минни русскому языку училась? Читала уже прилично, только все путала русские и латинские буквы, «р» произносила как «п». Вышли мы в Финский залив, навстречу две баржи «Рюрик» и «Ижора». Минни громко читает первое название: Пюпик. Пришлось схватить ее за руку, чтобы второе так же не прочла.

Николай уже слышал это семейное предание – мать утверждала, что Александр, тогда еще цесаревич, поспешил громко прочесть второе название вместе с ней: «Ижора», раскатисто произнеся это «р-р-р»… Так в один момент и переучилась.

Наконец, собрались все, пришли великие княжны Ксения и Ольга, даже верный пес Камчатка уселся подле стула хозяина. Шпиц императрицы остался в спальном вагоне, находиться на руках у хозяйки за столом не позволяли, а мельтешить под ногами на этом дрожащем полу маленькой собачке не очень приятно.

Александр Александрович постарался незаметно сунуть брату стопку фотографий, испорченных Ники.

– Благодарю, не помогло.

Мария Федоровна покосилась на снимки, ей не нравилась идея супруга знакомить цесаревича с балеринами по фото. Вернее, идея принадлежала великому князю Владимиру, но ведь «душка» поддержал. Все это попахивало борделем.

– Что это?

Князь Владимир несколько стушевался, поспешно пряча фотографии в карман:

– Э-э… секретные материалы, Ваше Величество. Фотосъемка немецких дирижаблей.

Он произнес «дирижаблей» с французским прононсом.

Александр постарался придать лицу исключительно серьезное, даже озабоченное выражение:

– И породистые русские кобылы.

Но Марию Федоровну это не обмануло.

– Саша, твой брат опять показывал балерин? Ники, я не знала, что ты увлекся балетом!

Княжны хихикнули, фыркнул и младший брат Николая Михаил, Георгий, считавший себя взрослым, постарался спрятать улыбку. Бедного Ники то и дело терзали разными намеками по поводу женского пола, словно у цесаревича других интересов не имелось.

Сам Николай сокрушенно вздохнул:

– Я или женюсь, или сбегу от вас в монастырь!

Образ брата в монашеском одеянии окончательно развеселил княжон, и те рассмеялись громко.

Проходя к большому столу, Александр Александрович, словно извиняясь, шепотом объяснил жене:

– Все по своей немке сохнет. Скучная она…

Императрица вздохнула:

– Мне тоже не нравится эта гессенская муха.

– Значит, никаких разговоров о женитьбе. Может, забудет?

– Среди балерин? – скептически усмехнулась императрица.

– Поживем – увидим… Власов, остановка скоро?

– Почти через час, Ваше Величество, – отозвался полковник.

– А поскорей нельзя? Надоело в вагоне. Пройтись хочется. Поторопи, голубчик, своих кочегаров, не спят они?