Фундаментальный факт нашей экзистенции в существовании состоит в том, что действительность, рождающая уничтожающий страх, нельзя увидеть такой, какова она на самом деле, ни без страха, ни без перехода от страха к покою. То, что человек может одновременно видеть действительность, быть сам действительным и все-таки жить, не умирая от страха, связывает его самобытие с самой решительной близостью к действительности, какая для него возможна, однако — в незавершимом процессе, в котором ни страх, ни покой не суть последнее, и никакая действительность не окончательна. Коль скоро для того, чтобы видеть действительность, необходимо пережить даже и крайность страха как свой собственный страх, только такой страх может сделать для нас возможным самый трудный и самый непостижимый скачок к покою, для которого действительность неизменно остается видна без покровов.

Если в правдивости сознания бытия нет окончательного решения, нет ответа в молчании, нет оправдания тому, что есть и каково оно есть, нет успокоения, а в шифре нет и раскрытия тайны, — то терпение есть путь, приводящий к покою. Если пассивное терпение пусто и есть лишь форма несопротивляющегося отречения от самого себя, предоставляющего вещам идти своим чередом, то активное терпение бывает способно пережить крах всякого существования и все-таки осуществлять, пока в нем еще есть сколько-нибудь силы; в этом напряжении оно обретает невозмутимость. Благодаря терпению существует мир открытого действительности человека, однажды почувствовавшего бытие трансценденции. В терпении есть незнание веры, которая остается в мире деятельной, хотя и не обязательно должна считать возможным некое доброе и окончательное мироустройство. Хотя шифр краха может и померкнуть в ее глазах, если он покажется ей, словно бездна бессмыслицы, недоступной ни для какой из форм ее мыслящего восхождения; но терпение остается привержено бытию несмотря на крах там, где шифр не является ему через этот крах.

Только удостоверение в этой трансценденции, которая в самой темной поворотной точке процесса могла бы отказаться даже от самого языка трансценденции, становится опорой в существовании, дающей нам уже не иллюзорный покой. Однако эта достоверность, будучи связана с присутствием экзистенции, не может быть конституирована во времени как объективная гарантия, но необходимо ускользает снова и снова. Но, если она есть, ничто не в силах одолеть ее. Достаточно того, что есть бытие. Правда, знание о божестве становится суеверием; но истина есть там, где переживающая крах экзистенция умеет перевести многозначный язык трансценденции в самую простодушную достоверность бытия.

Только этот последний покой может, не предаваясь иллюзии, усмотреть совершенство в исчезающем мгновении. Подлинная близость к миру рождалась там, где мы читали шифр гибели. Открытость экзистенции миру достигала полноты готовности, только если прозрачность всего для нее включала также и крах всего. Око экзистенции без границ прояснялось, видело и исследовало в ориентировании в мире то, что есть и что было; казалось, будто оно приподнимает покров, лежащий на всех вещах. Теперь любовь к существованию может без устали осуществлять, и мир, в своем трансцендентно обоснованном богатстве, становится несказанно прекрасен; — но он и тогда все еще остается, в своей устрашающей действительности, вопросом, на который во временном существовании не находится окончательного ответа для всех и раз навсегда, если индивид оказывается способен к ясновидящему терпению и находит наконец свой покой.

Что легко просто сказать, никогда вполне не становится живым присутствием. Оно делается неистинным во всякой антиципации чистой мысли. Не только в наслаждении совершенством, но и на пути страдания, взирающего на неумолимый лик мирового существования, и в безусловности, побуждаемой ее собственным самобытием в коммуникации, — возможная экзистенция может достичь того, что невозможно заранее планировать и что, как предмет желания, становится абсурдом: в крахе пережить опыт подлинного бытия.

notes

1

Мертвые головы (лат.) — здесь в смысле: бренные останки. (Прим. перев.)

2

общее мнение (лат.).

3

Жертва рассудком (шпал.).

4

Совладение противоположностей (дат.).

5

Кант И. Критика чистого разума. Пер. Н.О. Лосского. М.: Наука, 1998. С. 478 (В641). (Прим. перев.)

6

В трактате Шеллинга о человеческой свободе 1809 г. мы читаем, в частности: «Эта основа его существования, которую Бог имеет в себе, не есть Бог, рассмотренный абсолютно, т. е. поскольку он существует: ибо она есть ведь лишь основа его существования, она есть природа — в Боге; некоторое, хотя и неотделимое, но все же отличное от него существо. […] Бог имеет в себе внутреннюю основу своего существования, которая постольку предшествует ему, как существующему; но Бог точно так же есть, в свою очередь, и первоначало (Prius) основы, коль скоро этой основы, также и как таковая, не могло бы быть, если бы Бог не существовал actu [актуально]». (Schelling F.W.J. Sämtliche Werke. Abt I. Bd. 7. Stuttgart — Augsburg: J.G. Cotta, 1859. S. 358.) Это место из Шеллинга (о природе в Боге) и послужило, по всей вероятности, основой для утверждения о том, что по Шеллингу Бог предполагает в себе природу (Указание П.В. Резвых). (Прим. перев.)

7

См. Платон. Парменид // Платон. Собр. соч. в 4 т. Т. 2. М.: Мысль, 1993. С. 346–412. В частности, диалектическое доказательство тезиса о том, что абсолютно, т. е. отвлеченно, полагаемое единое невозможно мыслить причастным бытию, а значит, существующим, ни в каком из возможных смыслов этой причастности: с. 360–368 (137с -142а). Дальнейшее движение метафизической мысли в диалоге побуждается сознанием невозможности, «чтобы так обстояло дело с единым» (с. 369; 142а), т. е. необходимости мыслить единое иначе, конкретно-диалектически, в единстве и связи с иным. Платон высказывает далее мысль, что иное (многое) есть тождественное и различное лишь постольку, поскольку причастно единому, и что поэтому в совершенно отвлеченной мысли об ином (многом) так же точно, как и в совершенно отвлеченной мысли о едином без иного, не может быть основания для тождества и различия: с. 400 (160а); «если в ином не содержится единое, то иное не есть ни многое, ни единое»: с. 411 (165е); напротив, существование единого есть условие возможности мысли о единстве и множественности иного (многого); «без единого мыслить многое невозможно»: с. 412 (166аЬ). (Прим. перев.)

8

Небытие (греч.). «Ведь если бытие каждой вещи составляет множественность, то как единство никоим образом не может быть тождественно с множеством, так и бытие должно быть отличным от единства», — говорит Плотин (Плотин. О благе, или Первоедином [Эннеады VI 9] // Плотин. Соч. Спб.: Алетейя, 1995. С. 278). Ср. неоднократно повторяемую у Плотина мысль о том, что «Первоединый стоит выше даже сущего» (Плотин. О том, что ноумены не вне ума, и о благе [Эннеады VI 8] // Плотин. Соч. Спб.: Алетейя, 1995. С. 104). (Прим. перев.)

9

Плотин называл «не-сущим» только материю чувственного мира; материя же умопостигаемого мира «относится к категории бытия» (Плотин. О материи [Эннеады II 4] // Плотин. Соч. Спб.: Алетейя, 1995. С. 309), или, в переводе А.Ф. Лосева, «есть [само] сущее» (с. 372). Для Ясперса, однако, это различие несущественно здесь, важно только то, что и материя, и подлинно единое не могут быть отождествлены с «бытием» или «сущим». (Прим. перев.)