2. Усвоение и присутствие
— Иначе поступает усваивающая метафизика, которая ищет трансценденцию из свободы. Ей не может прийти в голову мысль выдумать себе трансценденцию заново, но она должна пытаться обрести вновь из небрежения усвоенный в продолжение тысячелетий язык трансценденции. Но язык этот можно усвоить себе лишь так же, как мы усваиваем наше собственное присутствие, приводя его к подлинности настоящего. Метафизика есть усвоенная всякий раз из собственного присутствия история метафизики, и она так же точно есть раскрывшееся нам из истории метафизики присутствие (Metaphysik ist jeweils aus eigener Gegenwart angeeignete Geschichte der Metaphysik, und sie ist ebenso aus der Geschichte der Metaphysik offenbar gewordene Gegenwart). Она получает исполнение из традиции силою становящейся самой собою экзистенции индивида, если он слышит язык неизмеримо богатого и глубокого мира, в который вступает всякое бытие, обретающее для него существенность.
Критерий подлинности усваивающей метафизики есть широта, с которой было воспринято в ней эмпирически действительное и экзистенциально возможное, и исходя из которой усваивается историчная традиция. В то время как профетическая метафизика ограничивается обыкновенно несколькими чертами, усваивающая метафизика, именно сознавая свою ограниченность, открыта для всякой возможности. В то время как профетическая метафизика оставляет мир ради сугубой схематики мира, и оставляет в стороне экзистенции ради своего собственного, лишенного коммуникации и насильственного движения вперед, усваивающая метафизика всякий раз созидается заново из знания о мире и экзистенциальной коммуникации.
3. Современные методы
— Трансценденция есть то, что каждый день объемлет нас, если мы идем навстречу ей. Философия не может дать метафизику, но может пробудить ее и привести ее к светлости сознания.
Если, в попытке высказать с методичной системностью метафизическое содержание, мы выступим из истока историчного присутствия в сферу относительной всеобщности, то такое мышление сохранит свой смысл, только сохраняя связь с истоком и сохраняя в силе побуждения, исходящие от истока; критика и мера возможны для него, в решающем отношении, только с этой стороны.
Философия, как такое метафизическое мышление без действительного присутствия истока есть игра. Она развивает возможности для экзистенции, приготовляет, но, поскольку она лишь возможна, остается также в вопрошании. Захваченность, присутствующую в этой игре еще как нечто ни к чему не обязывающее, не следует поэтому смешивать с действительностью принимающей решения экзистенции. Игра метафизики идет всерьез, поскольку имеет своей основой искание экзистенции и поскольку ее содержания выражают как возможность эту экзистенцию. Она проистекает из обнаруживающейся в существовании серьезности — безусловности экзистенции. — Серьезность отвлеченного существования, целенаправленно бросающегося на эмпирические вещи, имеет дело только с каузальным, юридическим, осязаемым. Эта серьезность, правда, предметно убедительна, но основа ее эфемерна и всякий раз совершенно без следа исчезает; освобождающая экзистенциальная серьезность предметно мыслит играя, но основа ее безусловна и в самом исчезновении своем есть нечто абсолютное. Эта серьезность, в свою очередь, колеблет всякую объективность в материальной серьезности существования и в мыслимом составе философствования.
Игра имеет дело с возможностью. Правда, трансценденция есть бытие, которое невозможно превратить в возможность. Но если речь идет о том, чтобы выразить основу, лежащую по ту сторону всякой возможности, то способ, каким мы мыслим эту основу, есть возможность. Возможность, как среда знания о мире, есть понятная (einsichtige) возможность в мышлении о том, что могло бы быть также и иначе; возможность в просветлении экзистенции есть призыв к свободе самости; возможность в философской метафизике есть игра, в которой в предметном обличье испробуют, напоминают, предвосхищают то, что может быть обрести реальность присутствия, как не знающая возможностей действительность трансценденции, исключительно лишь в исторично-конкретном сознании бытия.
Игра была бы забавой (Spielerei), как спонтанным произволом, если бы не получала обязательств вследствие своего отношения к возможной экзистенции. Подлинность этой игры состоит в том, что однажды было такое мгновение, в котором она была действительно присущим в живом настоящем языком, или что подобное мгновение могло бы наступить в будущем. То, что эта игра, как высказанный язык трансценденции, предлагает себя, совершенно не навязываясь, как простую возможность, — в этом заключается условие подлинности единичной экзистенции, из собственной свободы избирающей себя самое, — экзистенции, которая может, правда, играя антиципировать, но которая только и может действительно усмотреть в историчном мгновении как бытие то, что до тех пор являло себя лишь как возможный язык.
Систематика этой играющей метафизики выясняется на трех путях трансцендирования:
1. Превосходя определенное в категориях бытие, мысль трансцендирует от определенного к неопределимому. В то время как мышление категорий хотело бы, чтобы всякое бытие исчерпывалось одним лишь категориально определимым, абсолютизация отдельных категорий или всех их вместе привела бы к определению трансценденции (ein Bestimmen der Transzendenz) — т. е. к онтологии, — в этом формальном трансцендировании путь к трансценденции удерживают открытым (wird… der Weg zur Transzendenz offengehalten). Опыт категориального трансцендирования есть исконно философский опыт. Он еще пуст, но присутствует в мышлении как таковом. В нем мышление совпадает с метафизическим удостоверением.
2. Бытие экзистенции оказывается не самодовлеющим, но ему, воедино с его собственным самобытием, дает себя чувствовать трансценденция. Поэтому в просветлении экзистенции мы не могли совершенно исключить трансценденцию; метафизические предметности выступали там для того, чтобы раскрыть возможности экзистенции. Есть ли трансценденция, и что она есть, — об этом должна вопрошать экзистенция, как таковая. Метафизика прямо делает темой мышления экзистенциальные подступы к трансценденции (existentielle Bezüge zur Transzendenz). Здесь мыслят не саму трансценденцию, а то, как она вступает в самобытие возможной экзистенции.
3. Мысль трансцендирует по ту сторону постигнутой в ориентировании в мире эмпирической действительности и призывающей в просветлении экзистенции действительности свободы, занимаясь чтением всякого бытия, как тайнописи трансценденции, в том виде, в каком она поддается расшифровке для экзистенции. Чтение тайнописи есть или мыслящее постижение работы чтения (das denkende Begreifen des Lesens), как оно осуществляется в искусстве и поэзии; или же оно есть творение философского языка, который в свою очередь хотел бы расшифровать в мысли бытие, как шифр. Здесь находит свой смысл философская метафизика, которая, в обличье различных картин мира, имеет в виду не их собственно, но через них высказывает трансценденцию.
Искание трансценденции живо действительно в экзистенциальных подступах к ней, присутствие трансценденции — в тайнописи; пространство для того и другого оставляет свободным формальное трансцендирование. Но как формальные опыты мышления, — так и чтение тайнописи получают свой вес и значение в философствовании лишь с точки зрения просветления экзистенции. Не будь они укоренены в экзистенции, и то и другое впали бы в произвольность нескончаемости.
ГЛАВА ВТОРАЯ Формальное трансцендирование
Принципы формального трансцендирования
1. Трансцендирование от мыслимого к немыслимому. — 2. Диалектика трансцендирующего мышления. — 3. Трансцендирование по ту сторону субъекта и объекта. — 4. Трансцендирование, следующее путеводной нити категорий, в трех сферах.
