И сразу услышал, как Кэйл вцепляется пальцами в край стола от нахлынувших на него ощущений. Теперь их связь стала острее и ярче, оба с головой окунулись в то напряжение, что искрило между ними уже который день.

Нир взял лицо танка в ладони и склонился к нему, мягко целуя в уголок губ. К его удивлению, Нарэш не замер в ожидании по своему обыкновению. Обхватив псионика своими лапищами за бедра, он рывком притиснул его к себе вплотную, и жадно ответил на поцелуй, ворвавшись языком в рот Нира.

Райнэ задохнулся, закрыл глаза и застонал, охотно прильнув к горячему и твердому телу Нарэша. От его напора кружилась голова и плавилось сознание, а все мысли растаяли без следа. Осталось только ощущение сильных рук, требовательно и властно сжимающих ягодицы Нира, влажные уверенные толчки горячего языка, и жар его тела, в котором все рецепторы восприятия псионика мучительно и медленно сгорали от удовольствия.

Он чувствовал, что Кэйл слегка дрожит, непривычный к новым ощущениям, и как альтрина ускоряет свой бег в его жилах, и запустил пальцы в густые черные волосы на затылке Нарэша.

Тот на секунду оторвался от псионика, чтобы глотнуть воздуха, и Нир протестующе потянулся за его губами, как привязанный, требовательно выдохнув:

– Еще, Кэйл, пожалуйста, еще…

Не в силах держать себя в руках, он принялся тереться о твердый живот танка изнывающим членом, не обращая внимания на слой одежды, разделяющий их. Ответный стояк Нарэша, упирающийся ему прямо в задницу, заставил Нира тихо застонать ему в рот.

Обжигающий, ненасытный, самый долгий и выматывающий поцелуй в его жизни все длился и длился. Казалось, Кэйл из него душу высасывает, и это было восхитительно.

Наконец, с трудом оторвавшись от танка, Нир, тяжело дыша, уложил голову ему на плечо и попытался хоть немного успокоиться. Кэйл ему не дал – прижался горячими губами к шее, и Райнэ показалось, что он клеймит ему кожу раскаленным железом. Он только и мог, что подставляться под эти поцелуи еще больше, с неосознанным удовлетворением думая, что потом останутся здоровенные засосы.

Кэйл услышал его по связи и принялся оставлять ртом следы на бледной коже псионика с еще большим рвением. Райнэ застонал, беспорядочно заскользил руками по груди Нарэша, пытаясь найти долбанные пуговицы на кителе, но пальцы дрожали, а руки путались.

Не выдержав, он с рычанием оторвал эти дурацкие так мешавшие сейчас пуговицы мысленным векторным усилием. Они рассыпались по полу и весело запрыгали во все углы кабинета. Нир принялся стаскивать с плеч Кэйла китель и судорожно расстегивать его рубашку, помогая себе векторами. На более серьезное действие его ментальных лучей бы сейчас не хватило, но раздеть Нарэша – вполне.

Но тут его пальцы наткнулись на что-то жесткое и холодное, и Нир уперся ладонями в плечи танка, заставляя остановиться. Кэйл теперь тоже тяжело дышал, неохотно оторвавшись от его шеи.

– Что? – почти прорычал он хрипло.

– Жетон, – сказал Нир, не в силах отвести взгляд от выгравированного на металле серийного номера Эйла Тайнэ.

Смятение, ревность, смущение и желание содрать эту чертову металлическую штуку с шеи своего танка.

– Зачем… Почему ты все еще носишь его? – сдавленно пробормотал Райнэ. – В память о нем? Он был тебе так дорог?

– Нет, – сказал Кэйл, приподнимая голову псионика за подбородок и заставляя смотреть себе в глаза. И Нир почувствовал, что танк говорит правду, хотя Нарэшу в жизни бы в голову не пришло соврать своему псионику даже под угрозой смерти. – Я ношу жетон в память о себе.

– Что? – глаза Нира широко распахнулись.

Кэйл транслировал ему воспоминание того момента, когда он понял, что его псионика больше нет. И это произошло не в момент смерти Эйла – глаза видели, но мозг отказывался принимать правду. Это произошло много времени спустя, когда Нарэш свыкся с мыслью, что теперь он один и в его голове абсолютно пусто. Никто больше не направляет его и он больше… Больше не танк.

И поэтому он носил этот жетон, как напоминание о том, что он ивгмо, что его создали танком. И что однажды пренебрежение ответственностью привело его к тому, что он стал одинок. Он не проверил тогда, поставил щит или нет, и Эйл погиб, и это была целиком и полностью только его вина. Кэйл не хотел об этом забывать. Чтобы в дальнейшем больше не случалось таких идиотских осечек.

Глядя Ниру в глаза, Кэйл снял с шеи шнурок, аккуратно намотал его на жетон и, положив в ладонь своего псионика, заставил сжать пальцы.

– Теперь он мне не нужен.

– Ты… правда снял его? – хрипловато от бурлящего возбуждения и слишком сильных подавляющих чувств пробормотал Райнэ.

– Я сделаю так, как ты хочешь, Нир, – серьезно ответил Кэйл. – Если тебе не нравится, что я его ношу, значит мне пора с ним расстаться. И я думаю… Думаю, что действительно пора, ведь теперь у меня перед глазами есть живое напоминание о том, что я танк. Твой танк.

Нир торопливо и скомканно засунул жетон в карман своих брюк, и обхватив Кэйла за шею, жадно впился в его губы.

– Хочу тебя прямо сейчас.

– Все, что захочешь. Все, что потребуешь, Райнэ.

Псионик мучительно и протяжно застонал, не в силах насытиться своим танком. Его мыслями. Его телом. Его ощущениями. И сумасшедшим, восхитительным, фантастическим, новым чувством – Кэйл Нарэш принадлежит ему. Ему одному.

Он услышал неоформленную смутную мысль Кэйла о том, что Нир пока еще не готов к психофизическому контакту, но она тут же растаяла, растворившись в спокойной безоговорочной уверенности – если Нир сейчас хочет, значит он знает что делать, и Кэйл ему доверяет.

Ремень вылетел из шлевок на брюках Нарэша, подстегиваемый вектором Нира и со звоном металлической пряжки, ударившейся об пол, упал где-то под столом. Кэйл был более аккуратен, раздевая псионика, но руки его тоже заметно дрожали от нетерпения, когда он пытался снять с Нира рубашку. Так дрожали, что пуговицы просто оторвались, а ткань треснула по швам.

Усадив псионика на край стола перед собой, Кэйл стащил с него брюки сразу вместе с бельем, и Нир приподнял бедра, помогая ему. На секунду он представил, что Кэйл сейчас увидит это его худое не привлекательное тело, но танк словно ничего и не заметил.

Просто навис над ним, заставляя улечься на стол, который, к счастью, оказался достаточно широким, чтобы Ниру не пришлось держать голову на весу. И затем принялся осыпать жадными и быстрыми поцелуями грудь, шею, плечи и живот псионика. Райнэ, впившись пальцами в черные волосы, только и мог, что несдержанно стонать, выгибаясь и подставляясь под обжигающие поцелуи, требуя еще и мысленно, и вслух.

Его сознание будто раздвоилось. Он одновременно видел самого себя, распластавшегося на столе, чувствовал, как губы касаются бледной кожи, как по жилам сумасшедшим вихрем кружится альтрина, как от распирающего желания и похоти дрожат руки, и страшно нечаянно сделать псионику больно…

И чувствовал, как эти самые горячие, властные, сводящие с ума губы касаются его, обжигают, осыпают поцелуями внутреннюю сторону бедер, как от прилива эмоций и ощущений кружится голова, а перед глазами все плывет.

– Кэйл, – жалобно проскулил Нир. – Ну пожалуйста…

– Что мне нужно сделать?

– См… ох… Сма-а-азка, – захлебываясь собственным стоном, пробормотал Райнэ.

– Думаю, слюна тоже подойдет.

Уловив в мыслях Райнэ образ тюбика с жидким лубрикантом, Кэйл решил, что такой искать сейчас по всему кораблю недосуг, и прижался ртом к пульсирующему отверстию между ягодиц псионика. Нир задохнулся, выгнулся от острого ощущения, пронзившего его от макушки и до кончиков пальцев на ногах, и неосознанно сжал волосы Кэйла сильнее, но тот этого не заметил, только закинул ноги Райнэ себе на плечи для пущего удобства.

Скользкий влажный язык, медленно, но неумолимо проникающий внутрь его тела заставлял Нира выгибаться и скулить, мешая Нарэшу. Танк накрыл своей лапищей живот псионика, без усилий пригвоздив к столу, и продолжил методично разрабатывать и увлажнять языком узкое кольцо мышц.