- Правила устанавливают люди, - Ругон улыбнулся, - он набросился на тебя без предупреждения. Ты защищался, как мог. С семьей Булина мы все уладим. Им не за что преследовать тебя.
Я с сомнением уставился на него.
- Ну что же ты, - старик подмигнул, - неужели не хочешь примерить?
Я с трепетом снял с шеста тяжелую броню. На первый взгляд она казалась прочнее, чем панцирь Тагона. К тому же мы с Булином были одного роста, поэтому она пришлась мне как раз в пору. К доспехам прилагался магический жезл, меч и тот самый кинжал, которым безумный воин ранил Марона.
- Это очень дорогие вещи, - сказал Ругон, - твой первые трофей. Береги их.
На самом деле моим первым трофеем была кривая сабля, которая сейчас лежала рядом с телом Тагона, но говорить об этом вслух я не решился. Сколько времени прошло с того момента, как я покинул разоренный монастырь? Сколько хороших людей погибло ради того, чтобы сопливый послушник стал дворянином и воином короля? Я помнил всех по именам и, если бы меня разбудили среди ночи назвал бы их не задумываясь одно за другим. Только благодаря им я сейчас держал в руках эти вещи, которые стоили дороже чем все хозяйство моего настоящего отца. Как там говорил Ругон: "если решился на поступок отбрось сомнения"? Значит теперь мне не было обратной дороги. Глуповатый и трусоватый послушник навсегда сгинул где-то в лесах за западной стеной, зато на свет появился Тибон из Дикого места или как там по-настоящему называлась усадьба Тагона.
Ругону пора было отправляться вслед за войском. Меня вредный старик брать с собой не хотел.
- Хватит с тебя сражений, - заявил он, - останешься с Мароном.
- Но я хочу пойти с тобой, - возмутился я, - еще идет война.
На самом деле я не особенно рвался в бой, но за последние дни успел привыкнуть к Ругону и теперь не представлял, как буду жить без его поддержки. Впереди меня ждал совершенно незнакомый мир, новый дом, какие-то чужие люди, которые собирались назвать меня родней. Официально я считался наследником Тагона, так что с этим предстояло считаться. За последнее время я успел насмотреться на дворян и привыкнуть к их образу жизни, но одно дело военный лагерь и совсем другое мирная усадьба. Смогу ли я сойти за своего или буду похож на белую ворону? Злобные степняки, кривые сабли, ночевки в холодном лесу, запах костра, мокрые ноги и сырой плащ пугали меня меньше, чем выход в свет.
- Ничего, - ворчал Ругон, - справимся без тебя.
- Зачем я Марону? Ему сейчас лекарь нужнее, чем я. Говорят, он еще месяц будет валяться в постели.
- Вот и присмотришь за ним.
- Но я должен вернуться в Паус, - не сдавался я, - там погибли мои друзья.
- Все мы потеряли друзей, - проворчал Ругон, - не стоит таскать за собой груз воспоминаний.
Вот упрямый старик! В отчаянии я готов был броситься на него с кулаками, но неожиданно мне в голову пришла одна дельная мысль. Король не успокоится пока не прогонит захватчиков с родной земли и значит освобождением Пауса он не ограничится. Войска будут преследовать кочевников до старого земляного вала. Если монастырь, в котором я провел большую часть жизни уцелел Гамон обязательно захочет его осмотреть. Он был очень дружен с владыкой, поэтому постарается отыскать в обители его тело, а если не получится, то хотя бы выяснить что случилось с понтификом.
- Наверно, когда мы прогоним степняков Вы захотите обследовать монастырь, - сказал я, - вдруг там остались какие-нибудь записи. Я знаю все потайные места, в которых монахи могли спрятать свои дневники.
Старик сердито засопел и уставился на меня. Несомненно, Гамон обсуждал с ним свои планы. Думаю, что поискам владыки в них было отведено особое место.
- Ну пожалуйста, - взмолился я, - разреши мне пойти с тобой. Никто не знает монастырь лучше меня. Я все вам покажу, везде проведу.
Воин надолго задумался, но похоже мои доводы подействовали на него.
- А что прикажешь делать, если твоя рана откроется? - спросил Ругон.
- Оставишь меня в обозе. Какая разница под каким кустом лежать - здесь или рядом с Паусом?
Все, кто мог держать оружие давно ушли вместе с королем, в лагере остались только раненные со своими слугами. Даже лекари отправились вместе с войском. Они больше ничем не могли помочь. Покалеченные руки и ноги были ампутированы, раны зашиты и теперь только время могло излечить несчастных, а менять повязки и наносить лечебные мази могут и оруженосцы. Получалось, что даже если моя рана откроется настоящую помощь я смогу получить только под стенами Пауса.
- Ладно, - старик кивнул - лишние вещи сложи в доме Марона. Пойдем налегке.
Жалко было оставлять дорогое оружие в незнакомом месте, но и тащить все это на себе мне не хотелось. Вдова, у которой мы поселили Марона обещала присмотреть за моими вещами. Я дал ей пару медяков, простился с раненым другом и заторопился в лагерь. Нужно было спешить пока Ругон не передумал и не ушел без меня.
Странное дело, почему-то Гамона и остальных совершенно не интересовала моя прежняя жизнь. Казалось прошлого для них не существовало. Я не переставал удивляться тому, что любого, кто претендовал на титул и наследство дворяне проверяли со всей тщательностью, тогда как увидев мой амулет они сразу поверили в то, что я являюсь последним представителем древнего рода. Чем было вызвано это безграничное доверие я так и не сумел понять. Никто меня ни о чем не спрашивал и не пытался подловить на неточностях. Только один раз Ругон осторожно завел разговор о моем детстве.
- Значит все это время ты жил при монастыре? - спросил он, когда мы шли по дороге в сторону Пауса. Отступавшие степняки, а затем воины короля превратили старый тракт в сплошное грязевое месиво.
- Все время сколько себя помню, - соврал я.
Оруженосец шел впереди и проверял глубину луж длинной палкой. Он заранее предупреждал нас об опасности и указывал направление. Несколько раз нам приходилось забираться в лес, чтобы обойти совершенно разбитый участок дороги.
- И никто никогда не говорил откуда ты там взялся? - спросил старик.
- Нет. Сказали только будто бы меня привела какая-то женщина.
Я вспомнил мать, ведущую меня по улице прочь от отчего дома. Она крепко держала меня за руку, а я хныкал, упирался и все время оглядывался назад. Еще мне запомнился узелок с едой, который я должен был взять в дорогу и сильно поношенная куртка с большой заплаткой на локте.
- А родню свою ты не помнишь?
- Нет.
На самом деле я часто видел во сне братьев, мать и отца. Со временем их лица потускнели словно постаревшие от времени и сырости священные рисунки на стенах древнего монастыря. Наверно, если бы я встретил их на улице, то не узнал бы.
"Нет", - одернул я себя, - "мать я бы узнал".
- Ты мне не веришь?
- Почему, - удивился Ругон, - род Трех вершин давно скрывается от мира. Может быть ты жив только благодаря тому, что все эти годы ничего не знал о своем высоком происхождении.
- А что, если я не последний в своем роду? Что, если есть еще такие, как я?
Признаться, этот вопрос сильно беспокоил меня. Философы древности считали, что тайное всегда становится явным. Не вскроется ли мой обман самым неожиданным образом?
Ругон пожал плечами.
- Такое возможно.
Идущий впереди оруженосец поскользнулся и едва не уронил в грязь вещи хозяина.
- Поосторожней там, - рявкнул Ругон, - не дрова несешь!
Какое-то время мы шли молча, и я стал надеяться на то, что старик больше не будет задавать вопросы про мою жизнь в монастыре, но не тут-то было.
- А ты когда-нибудь разговаривал с владыкой? - неожиданно спросил он, - не мог же он ни разу к тебе не обратиться за все эти годы?
- Конечно разговаривал, - ответил я.
О своей жизни в монастыре я поведал дворянам во всех подробностях. Скрывать мне было нечего.
- Я думаю, что владыка знал кто ты на самом деле и специально приставил к тебе того воина, чтобы он приглядывал за тобой. Как говоришь его звали?
