Мало исторического и в характере Юрия Милославского. В сцене с паном Копычинским виден не столько молодой боярин начала XVII века, сколько дуэлянт — забияка из армейских царских офицеров 30–х годов. И возлюбленная Юрия, Анастасья, скорее напоминает барышню из дво-рянской провинции времен Загоскина, чем дочь знатного боярина начала XVII века. Психологию людей своего времени Загоскин переносит в начало XVII века.

По принципам композиции, имеющей своим центром не историческое лицо, а вымышленного героя, по развитию фабулы, движущейся тем, что герой попадает в конфликт между двумя враждующими лагерями, по стремлению воспроизвести национальный колорит «Юрий Милославский» восходит к роману Вальтера Скотта, но близость эта во многом внешняя. Загоскин оказался далек от глубокого историзма английского писателя. Приключения своих героев он связал с историческими событиями, но сами события и исторические деятели остались в стороне; они играют в романе чисто служебную роль и притом гораздо меньшую, чем, в подобных же ситуациях, в романах Вальтера Скотта. Обычно Загоскин сам рассказывает об исторических событиях вместо того, чтобы художественно изобразить их. Деятели 1612 года появляются в романе лишь в те моменты, когда этого требуют приключения и интересы Юрия Милослав- ского. Сама история превращается в романе в доказательство торжества нравственных идей писателя. Загоскин не только не заботился о соблюдении принципа объективности в изображении исторического прошлого, но и прямо придавал своим романам дидактическое назначение. В этом отношении он прямой преемник исторической прозы Карамзина. Отрицательные герои «Юрия Милославского» наказываются, а добродетель торжествует. Загоскин дает идеализированные образы, ему важна не история, а ее нравоучительный смысл. Как и Карамзин, он не стремился к созданию исторически типичных характеров, подменяя их изображением отвлеченных, лишенных исторической плоти носителей нравственных идей. «Все лица романа — осуществление личных понятий автора; все они чувствуют его чувствами, понимают его умом», — справедливо замечает Белинский (Б, VI, 36).

По свидетельству С. Т. Аксакова, самому Загоскину исторический роман представлялся «открытым полем, где могло свободно разгуляться воображение писателя». [284]

Загоскин, несомненно, испытывал на себе влияние романтизма. Хотя писатель порою несколько иронизирует над сумрачным воображением романтиков, тем не менее он в стиле баллад Жуковского описывает уединенный полуразрушенный замок и рассказывает легенды о мертвых монахах, подымающихся из могил. Все этапы жизни Юрия Милославского предсказаны некоей таинственной нищенкой, и события романа показывают справедливость этого вещего прорицания. С другой стороны, Загоскин нередко впадает в выспренный дидактический тон.

Всё же «Юрий Милославский» явился примечательным опытом русской литературы конца 20–х годов. Пушкина в романе Загоскина привлекали качества несомненно добротной для этого времени прозы. «Конечно в нем многого недостает, но многое и есть: живость, веселость, чего Булгарину и во сне не приснится», — писал Пушкин Вяземскому о «Юрии Милославском» (П, XIV, 61). Загоскин «не спешит своим рассказом, останавливается на подробностях, заглядывает и в сторону, но никогда не утомляет внимания читателя» (П, XI, 92–93). Приключения героев описаны живо, с учетом опыта авантюрного жанра: роман строится на необычных странствиях его персонажей. Удались Загоскину бытовые и комические сценки. Всё это встречалось не так часто в русской повествовательной прозе 20–х годов. Хорош был по своей естественности разговорный язык романа, его непринужденный диалог. «Повествовательный язык „Юрия Милославского“— это литературный язык первых десятилетий

XIX века, с ярким отпечатком официально — патриотического стиля публи — цистики этого времени и вместе с тем — с некоторыми лексическими отступлениями от современной нормы» [285](в частности, применение церковнославянской фразеологии в речи придворно — боярской среды). «Разговор (живой, драматический везде, где он простонароден) обличает мастера своего дела», — заметил Пушкин (П, XI, 93). Повествовательный язык автора прост и лаконичен. Напомним первую сцену: «…в начале апреля 1612 года два всадника медленно пробирались по берегу луговой стороны Волги». Или: «Путешественники остановились. Направо, с полворсты от дороги, мелькал огонек; они поворотили в ту сторону и через несколько минут Алексей, который шел впереди с собакою, закричал радостным голоском: „Сюда, Юрий Дмитрич, сюда!..“». [286]Загоскин не перегружает своего романа словами XVI‑XVII веков, пользуясь народными сказками, песнями, пословицами. Нельзя забывать, что «Юрий Милославский» писался до появления прозаических произведений Пушкина и Гоголя. Однако там, где писатель передает чувства Юрия и Анастасьи или речи исторических лиц, он отходит от простоты и непринужденности и прибегает к вычурному языку, к риторическим фразам и сентиментальным восклицаниям, никак, конечно, не свойственным языку русских людей начала XVII века. В речи Минина «нет порывов народного красноречия», — замечает Пушкин (П, XI, 93). «Речи Минина очень напоминают подобные же напыщенные тирады Марфы Посадницы в повести Карамзина», — справедливо указывает А. М. Скабичевский. [287]Иногда Загоскин опасался «оскорбить нежный слух» читателей грубыми выражениями старинного языка.

Тем не менее «Загоскин решительно преобразовал карамзинскую манеру исторического повествования. Суть этого преобразования не только в ослаблении высокой риторики, не только в усилении бытового элемента речи». Он «расширил круг старинной вещевой терминологии в составе повествования. Он стремится к археологической точности обозначений, хотя и не злоупотребляет старинными словами… Но самое главное: пользуясь старинными терминами, Загоскин, следуя за Карамзиным, сопоставляет обозначаемые ими предметы с соответствующими предметами современного быта. Метод исторических параллелей обостряет восприятие исторической перспективы, внушает иллюзию непосредственного знакомства автора с изображаемой средой и культурой, ее языком и номенклатурой». [288]

Особенности исторического романа Загоскина с еще большей наглядностью проявились во втором его романе «Рославлев, или Русские в 1812 году». Содержание романа живо напоминало современникам о великих событиях в жизни России, происшедших всего за пятнадцать- двадцать лет до появления романа. В 1812 году русской нации и русскому государству угрожала опасность едва ли не большая, чем в 1612 году. Естественно, возникал вопрос, какие изменения произошли за два века в облике русских людей, в их общественных идеалах и патриотических стремлениях. Загоскин сам предвидел возможность такого вопроса и дал на него откровенный ответ в предисловии к новому роману. Поблагодарив за «лестный прием», сделанный читателями «Юрию Милославскому», Загоскин писал: «Предполагая сочинить сии два романа, я имел в виду описать русских в две достопамятные исторические эпохи, сходные меж собою, но разделенные двумя столетиями; я желал доказать, что хотя на-ружные формы и физиономия русской нации совершенно изменились, но не изменились вместе с ними: наша непоколебимая верность к престолу, привязанность к вере предков и любовь к родимой стороне». [289]

Задачи, поставленные писателем, оказались не во всем выполненными. Сам участник войны 1812 года, Загоскин сумел правдиво воссоздать некоторые эпизоды войны, партизанского движения, картины провинциального быта. По свидетельству друга романиста, С. Т. Аксакова, «некоторые происшествия, описанные Загоскиным в четвертом томе „Рославлева“, действительно случились с ним самим или с другими сослуживцами при осаде Данцига». [290]Но эпоха и люди 1812 года в «Рославлеве» не получили исторически верного воплощения. Представления писателя о русских людях в 1812 году даны в образе молодого офицера — патриота Рославлева. Как и Юрий Милославский, Рославлев — идеальный герой: он добродетелен, поведение его безупречно, он готов жертвовать личным своим счастьем для блага родины. Загоскин вместе с тем противопоставляет своего героя действительно передовому общественному течению того времени — вольнолюбиво настроенной дворянской интеллигенции, из среды которой вышли декабристы.