Указанные очень серьезные недостатки работ Сиповского частично были отмечены уже первыми рецензентами его «Очерков из истории русского романа», в особенности академиком В. М. Истриным. Последний справедливо возражал против «наклонности к схематизации», проявленной Сиповским в анализе романа XVIII века, против его стремления насильственно «подводить» литературу «под известные рубрики и подгонять под них разнообразные формы», игнорируя ее историческое развитие. Как на существеннейший недостаток книги Сиповского В. М. Истрин указал, что антиисторизм автора помешал ему показать в ней, как и чем русский роман XVIII века подготовил позднейший классический русский роман. [40]Наклонность к внешней схематизации материала, неумение проникнуть в социальное содержание изучаемых явлений отличает и другие, позднейшие работы Сиповского.

Труды Сиповского как своими сильными, так и своими слабыми сторонами ярко характеризуют состояние дела изучения вопросов истории романа в дореволюционной русской науке начала XX века. К этому времени русская историко — литературная наука успела накопить большой материал в области изучения отдельных памятников, в области разработки многих проблем творчества крупнейших русских романистов XVIII и XIX веков. Однако слабость теоретической научной мысли мешала дореволюционным ученым от изысканий частного характера перейти к созданию более широких обобщений и к опытам построения истории русского романа на протяжении всего долгого пути развития этого Жанра.

Как на одну из слабых сторон дореволюционной науки следует указать также на малое внимание, уделявшееся ею эстетическим особенностям, композиции, стилю и языку русского романа. Немногие опыты в этой области, созданные в конце XIX и начале XX века, вышли главным образом из реакционных или символистских кругов (К. Н. Леонтьев о романах Толстого, Д. С. Мережковский и Вяч. Иванов о Достоевском), и на них лежит печать характерной для этих кругов идеалистической и импрессионистской методологии.

Критический этюд К. Н. Леонтьева «О романах Л. Н. Толстого» (1890, отдельное издание — 1911), подобно книге Головина, был задуман автором как реакционный памфлет, направленный против традиций русской реалистической школы 40–х годов, ее художественных приемов, стиля и языка. Тем не менее, сконцентрировав свое внимание на анализе толстов-ского стиля, Леонтьев в определенной мере способствовал привлечению внимания к вопросам языка и стиля русского реалистического романа, хотя в книге его эти вопросы отражены зачастую в кривом зеркале.

Символисты Д. С. Мережковский («Толстой и Достоевский», 1900; отдельное издание— 1901–1902) и Вяч. Иванов («Достоевский и роман- трагедия» в сб. «Борозды и межи», 1916) наблюдения над отдельными проблемами художественного стиля русского романа подчинили задаче пропаганды идеалистической художественной доктрины и мистических религиозно — философских теорий русского символизма. Таким образом, последние крупные работы о русском романе, вышедшие в 1900–х и

1910–х годах, отчетливо свидетельствовали о серьезном методологическом кризисе, который переживали в это время различные направления старой, буржуазной науки.

Новая эпоха в области изучения истории русского романа, как и всей истории русской литературы в целом, началась после Великой Октябрьской социалистической революции. За советские годы была проделана колоссальная работа по изучению основных этапов истории русского романа, творчества великих русских романистов XIX века, по монографическому изучению крупнейших романов, а также отдельных проблем истории и теории романа.

Преодолевая влияния формализма, компаративизма и других школ и методов буржуазной литературной науки, борясь с вульгарной социологией, догматизмом и начетничеством, советская историко — литературная наука в процессе этой борьбы творчески овладевала принципами марксистской эстетики, на основе которых она смогла по — новому подойти к решению основных проблем истории литературы вообще и истории русского классического романа в частности. [41]

Среди работ советских ученых, посвященных проблемам истории русского романа, следует отметить такие работы, явившиеся в той или иной мере вкладом в изучение творчества отдельных русских писателей — рома- нистов (или отдельных частных проблем истории русского классического романа), как например работы Б. В. Томашевского, Ю. Г. Оксмана, Г. А. Гуковского, В. В. Виноградова, Д. Д. Благого об «Евгении Онегине» и прозе Пушкина; Б. М. Эйхенбаума и E. Н. Михайловой о Лермонтове;

B. В. Гиппиуса, В. А. Десницкого, Н. Л. Степанова, М. Б. Храпченко о Гоголе — романисте; В. А. Путинцева и Л. Я. Гинзбург о Герцене; Н. К. Пиксанова о Гончарове; К. И. Чуковского о Некрасове — романисте и В. А. Слепцове; Н. Л. Бродского, Г. А. Бялого, А. Г. Цейтлина о Тургеневе; И. Г. Ямпольского о Помяловском; В. Б. Шкловского, Б. М. Эйхенбаума, Б. И. Бурсова, Т. Л. Мотылевой, А. В. Чичерина о Толстом;

C. А. Макашина, В. Я. Кирпотина, Е. И. Покусаева, А. С. Бушмина о Щедрине; М. М. Бахтина, Л. П. Гроссмана, В. Л. Комаровича, В. В. Ермилова о Достоевском; работы Ю. С. Сорокина и С. М. Петрова о русском историческом романе; В. Г. Базанова о романе 60–х годов; Б. И. Бурсова и С. В. Касторского о романе Горького «Мать».

Перечисленные (и многие другие неназванные) работы советских ученых, а также ряд исследований о русском романе и его мировом влиянии, вышедших за рубежом, [42]подготовили почву для создания сводного, обобщающего очерка истории русского романа, построенного на основе принципов марксистской эстетики и теории литературы.

Следует отметить, однако, что накопление нового историко — литературного материала, разработка отдельных звеньев и частных проблем истории русского романа в советской науке шли (и идут до сих пор) быстрее и успешнее, чем обобщение накопленного материала. Обобщающая мысль в области вопросов теории и истории романа отставала и до сих пор отстает от разработки частных вопросов и проблем и от изучения творчества отдельных романистов. Свидетельством этого является сравнительно небольшое число имеющихся у нас пока обобщающих статей и исследований как по общим вопросам теории романа, так и специально по истории русского романа. [43]Тем более необходимой и поучительной представляется задача обобщить хотя бы некоторые основные достижения советской науки в этой области. Такова цель, которую ставили перед собой редакция и коллектив авторов «Истории русского романа».

Содержанием настоящего труда является история русского романа с момента его появления, т. е. со второй половины XVIII века, до середины 1900–х годов. Рассмотрению истории романа в первом томе предпосылается обзор древнерусской повествовательной литературы, которая анализируется в связи с проблемой возникновения и развития романа.

Работа состоит из двух томов; первый из них заканчивается рассмотрением русского романа начала 60–х годов (анализом «Былого и дум» Герцена и «Отцов и детей» Тургенева); второй том заканчивается итоговой главой, посвященной вопросу о национально — историческом своеобразии и мировом значении русского романа.

Историю романа авторы настоящего труда стремились рассматривать не изолированно, а в связи с другими литературными видами и жанрами — повествовательной литературой, поэзией и драматургией, а также в связи с зарубежным романом (и шире — зарубежной литературой). В нужных случаях (когда это подсказывалось историко — литературными особенностями момента) рассмотрению подвергалась и переводная литература (например, переводный роман XVIII века).

Главные задачи, которые ставит перед собой «История русского романа», состоят в том, чтобы охарактеризовать специфику русского романа в его становлении и развитии, в связи с условиями общественной жизни и литературного движения, а также в связи с теми запросами, которые возникали перед русской художественной литературой на каждом новом этапе исторического развития.