Аякс, подождав еще с минуту, закрылся в туалете. Выложив на полочку умывальника диск и шприц-пистолет, он ополоснул лицо и выпил воды. Люминесцентная лампа над зеркалом помаргивала. Отражение слоилось едва заметной вертикальной рябью.

— Ты закрываешь на миг глаза… — прошептал он и приставил шприц-пистолет к шее под ухом.

Инъекция была безболезненна и больше напоминала щелчок пальцем, нежели укол. На коже осталось лишь крохотное красное пятно. Аякс бросил шприц-пистолет в мусорный бачок, однако шприц отскочил от кромки бачка и упал в унитаз. Когда пластырь снова отвалился от щеки, Аякс сорвал его окончательно. Смыв загустевшую кровь, он с удивлением ощупал на месте зашитого рассечения здоровую кожу, даже потер ее, надеясь обнаружить рану, но, впрочем, быстро забыл о ране за свежим, невероятно отчетливым воспоминанием о замотанной в мантию фигуре на лестнице в спальню. Замерев, он продолжал смотреть не столько в зеркало, сколько куда-то внутрь себя, наблюдая, как бесшумно и медленно приближается к нему эта фигура в мантии — подступает почти вплотную, так что, казалось бы, в щель между краями наброшенного капюшона можно разглядеть в мельчайших чертах лицо, однако ж, когда щель расширяется, в нее становится видна только обильно струящаяся кровь…

Где-то неподалеку прозвучал свисток, затем Аякс почувствовал, как пол мягко подался под ногами.

Бежавшая за окнами тьма казалась полированной. Аякс смотрел на свое отражение в стекле, отвлекаясь от телевизионного экрана, но видел вместо собственного лица несущееся сквозь ночь слепое квадратное пятно.

Достигнув кадра со смазанным, напоминавшим руку в перчатке объектом на переднем плане, запись происшествия в морге застыла лишь на миг, и тотчас стало ясно, что никакая это не рука в перчатке, а толстый подрубленный конец чешуйчатого хвоста. У дверей морга возились два черных, масляно отливающих существа. Одно существо было мертво, пускало черные пузыри и обильно сорило черными масляными каплями, другое пыталось ему помогать. Аякс не имел ни малейшего представления о том, кто такие были эти маслянистые существа. Единственное, что приходило ему на ум — очевидная и, что ли, подчеркнутая, кричащая нечеловечность существ. В то же время они были настолько чудовища, насколько и люди. То есть чудовищность существ заключалась не в их нечеловечности, а в том, что нечеловечность их как раз и проявлялась наличием человеческого, — «самые страшные вещи не есть чудовищные, пока не начинают напоминать тебя самого…»

Эпизод в морге обрывался монтажной склейкой, состоявшей из горизонтальных полос телевизионного шума. Сквозь полосы пробивалось смазанное изображение пятиконечной звезды с римской «двойкой» над верхним лучом. За склейкой следовала черно-белая — по всей видимости, обесцвеченная при копировании — сцена судебной аутопсии. Судя по интерьеру и размерам прозекторской, местом съемки служил федеральный морг. Смонтированная запись представляла собой комбинированный сигнал с двух видеокамер. Одна камера была закреплена на потолке, со второй управлялся помощник патологоанатома. Большую часть материала занимал сигнал с камеры на потолке, так как изображение с мобильного аппарата было неустойчиво — у оператора дрожали руки. На широком металлическом столе лежали два обнаженных мужских трупа. У того, что слева, лицо было раздроблено пулевыми ранениями глаза и подбородка. Тело с другой половины стола видимых огнестрельных повреждений — по крайней мере способных послужить причиной смерти, — не имело, пулевая ссадина щеки была не в счет. В этом трупе Аякс без труда — и без какого-либо волнения, будто смотрел знакомую фотографию — признал самого себя. Однако, если родимое пятно в форме колоса на груди первого трупа не было фальшивым, то и тело с обезображенным лицом также принадлежало ему, Аяксу… Незадолго до того, как запись прекратилась, закрепленная на потолке камера успела запечатлеть помощника прозектора — держась за торец стола, несчастный обморочно оседал на пол.

Во время остановки машинист подсел к Аяксу, мельком взглянул на экран, где запись возобновлялась уже в третий или четвертый раз, поинтересовался: «Криминальная хроника?» — и развернул газету.

Аякс украдкой посмотрел на него, затем перевел взгляд на окно с противоположной стороны салона. В полированном зазеркалье над человеком с газетой в руках нависало черное маслянистое существо. Чудовище намного превосходило человека размерами, так что даже было странно, как оно могло поместиться на сиденье. В остекленной ненастной мгле черты существа змеились и туманились, рассмотреть его было нельзя. Ни с того ни с сего Аякс подумал, что в отсутствие человека чудовищность существа вряд ли бы бросалась в глаза. Наверное, и сам человек не видел сейчас чудовища, потому что не видел себя со стороны. Даже ходивший у него перед носом конец маслянистого хвоста — не то с остатком гребня, не то с обломанным шипом — человек принимал, по всей видимости, за назойливую муху, которую пытался отгонять встряхиванием газеты.

— Это не криминальная хроника, — сказал со вздохом Аякс, расстегнув куртку на груди.

— Что, простите? — отвлекся от газеты машинист.

— Это не криминальная хроника, — повторил Аякс.

Машинист озадаченно посмотрел на телевизионный экран.

— А что?

Аякс приставил к его голове пистолет и, прежде чем спустить курок, сообщил тоном хорошего известия:

— Случай крови.