— Какой пакет?
— Там. — Толстяк выставил над плечом большой палец. — В столе, слева.
Юра пошарил в тумбочке стола и, высыпав на пол ворох бумаг, достал небольшой холщовый сверток.
— Этот? — сказал Подорогин.
Обернувшись, толстяк укоризненно посмотрел на разбросанную бумагу.
— Да.
Юра, встав под лампой, рассматривал треснувший полированный оттиск на сургуче.
— Для па-ке-тов, — прочитал он, зачем-то понюхал печать, постучал по ней пистолетом и передал сверток Подорогину. — Фуфло.
Подорогин сломал печать и развернул холст. В холсте обнаружился еще один сверток, полиэтиленовый. Это был фирменный пакет с логотипом и адресом «Нижнего». Юра что-то беззвучно, одними губами, коротко спросил у Зураба. Зураб ответил шумным вздохом. Чувствуя, что толстяк следит за ним в зеркало, Подорогин отвернулся к окну. Внутри пакета оказалась его старая «нокия», та самая, которую две недели назад он отдал следователю Уткину. На задней панели запеклись багровые бисеринки — следы проб, учиненных Шивой новому лаку для ногтей.
Ругаясь в нос, Юра стал шумно ходить по комнате.
— И что? — Подорогин показал телефон толстяку.
— Вы меня спрашиваете? — замер Печкин.
Подорогин молча смотрел в его затылок.
— Тебя, блядь, кого еще! — вдруг заорал Юра.
С налившимся кровью лицом и такой же пунцовой шеей, на которой проступили очертания длинного, отороченного стежками шрама, он подскочил к толстяку и ткнул его пистолетом в поясницу, так что Печкину пришлось опереться на стену. «Макаров» почти наполовину ушел в податливую, как одеяло, складку жира.
— Выебываться, сука? Выебываться, сука?!
— Тихо. — Зураб взял Юру за руку, тот отчаянно ахнул, отдернул оружие и снова, как зверь в клетке, принялся мерить комнату шагами от стены к стене.
Подорогин включил телефон. Тотчас зазвучал сигнал SMS-передачи.
Валентин Печкин обиженно сопел, почесывая спину.
Подорогин открыл сообщение: «You Have А New Voice Message». Нерешительно и в то же время с силой он провел большим пальцем по экранчику, как будто хотел стереть надпись. Затем набрал номер голосовой почты, ввел пин-код и ждал, когда включится запись на виртуальном автоответчике.
Неожиданно дверь комнаты распахнулась. За порогом мелькнуло влажное, красное от натуги женское лицо с прилипшими волосами, загремела эмалированная миска, оставленная толстяком.
— День на дворе, у кобеля блядешник…
Все произошло так быстро, что когда с автоматом наизготовку Зураб выглянул в коридор, ему оставалось только закрыть дверь — он никого не увидел. В комнате запахло мылом и паром.
Услышав в трубке голос следователя Уткина, Подорогин отошел в угол, где шаги и матерный ропот Юры не заглушали слабого эфира. У него вдруг застучало в висках. Он встал лицом к стене и закрыл свернутыми перчатками свободное ухо.
— …если, Василь Ипатич, вы сейчас в свинарнике у Печкина и с вами люди, нанятые через Тихона Самуилыча, то положение ваше более чем двусмысленное, — приветствовал его Леонид Георгиевич. — Я не могу постоянно спасать вас. Но об этом позже. Сейчас извольте позаботиться хотя бы о том, чтоб молодчики ваши не слышали меня… Так вот. Печкин абсолютно не в курсе вашей истории. Можете не тратить время на расспросы. Если, конечно, вы уже не начали этого делать и молодчики не жарят его утюгом. Не ждите также никаких судьбоносных разоблачений и от меня. Я их не сделаю. Единственное, что я могу посоветовать вам, так это то, что если вы не хотите, чтоб история ваша бесшумно закончилась сегодня, то вы будете участвовать в ней. Дайте Печкину знак, или — уж не знаю, как там лучше при молодчиках, — прикажите ему ехать с вами. Все остальное он покажет и расскажет вам сам. Молодчики ваши, Василь Ипатич, помимо задания выяснить, что вам могло понадобиться в такой дыре, имеют еще и главный приказ: не возвращаться с вами. То есть вы должны исчезнуть сегодня в могильнике одной из заброшенных ферм. Скорее всего, совхоза имени Свердлова. Это в двух километрах от вас. Девяносто восемь процентов. Как-нибудь дайте знать Печкину и об этом, но, ради всего святого, Василь Ипатич, дайте ему знать об этом не до того, как он покажет вам то, что должен показать, а после… — Леонид Георгиевич закашлялся, прочищая горло. — Я, конечно, в курсе ваших культпоходов в прокуратуру, Василь Ипатич, и знаю, что у вас мало резонов доверять мне. Да, собственно-то, я ничего и не требую от вас. Но в то же время я не понимаю и того, как могли вы оставаться так глухи и слепы, когда после смерти Штильмана, не прикладывая к тому никаких особых усилий, вообще ничего, вы надеялись, и даже не просто надеялись, а были свято уверены в том, что вам позволят оставаться в живых во главе дела, в которое вы не вложили ни одного рубля и ни одной идеи, кроме названия? Как, Василь Ипатич, вы могли не видеть всего этого?.. — В трубке треснуло, всплыл оптимистичный голос оператора: «Если хотите прослушать сообщение еще раз…» — но Подорогин оборвал его. Он уперся в стену кулаком, поглядел себе в ноги и зажмурился.
— Здесь? — обернулся с переднего сиденья Юра.
Толян выключил радио. Валентин Печкин, втиснувшийся горой между Подорогиным и Зурабом, беспокойно заворочал головой. Сплюснутый верх его офицерской ушанки упирался в потолок.
Джип стоял на обочине заваленной снегом грунтовой дороги — если б не телеграфные столбы и кромка насыпи, ее вообще было бы не разглядеть.
— Окошечки можно опустить? — спросил Печкин.
Затемненные стекла задних дверей с электрическим журчаньем стекли в щетинистые пазы.
По левую руку темнела неровная кромка подлеска, справа, приглушенное туманом, простиралось голое поле.
— Здесь, — неуверенно заключил толстяк. — Да. Вполне, думаю, что может быть… и отсюда будет.
— Что? — притих Юра.
Печкин склонился к Подорогину:
— Ждем?
Подорогин озадаченно поджал рот. Сбив шапку, Печкин почесал над ухом:
— Телефончик можно?
Подорогин подал ему трубку. Печкин выставил ладонь:
— Не этот.
Чертыхнувшись, Подорогин полез в карман за «нокией». Лишь теперь он подумал о том, что Леонид Георгиевич Уткин должен был не только разблокировать телефон, но и подключить его на новый номер. Толян закрыл окна. Печкин, держа «нокию» в одной руке, давил в нее указательным пальцем другой, словно в калькулятор. Юра, все это время не сводивший с толстяка глаз, отвернулся и, встряхивая плечами, как в припадке, водил подбородком из стороны в сторону. Набрав номер, Печкин прижал невидимый телефон к скуле и смотрел в треугольно освещенную целину впереди машины. Толян заглушил двигатель.
Не сказав ни слова, толстяк вернул трубку.
— И? — Подорогин вытер переднюю панель о пальто.
Печкин надул щеки.
— В принципе, расчетное время уже. Думаю, с полчасика еще, максимум.
Сиденье под Юрой заскрипело.
— Расчетное — для чего? — спросил Подорогин.
Печкин не глядя подоткнул ему чистый плотный конверт. В зеркало заднего вида Подорогин поймал на себе пристальный взгляд Толяна. Ребром ладони Юра нервно постукивал по приборной доске. Подорогин извлек из конверта невесомый рисовый листок. Заглавными буквами, напечатанными на пишущей машинке и местами пробившими бумагу насквозь, на листке значилось: «КВАДРАТ 454-99М (0,91), 12 ФЕВР. 12:02 (0,78), СРЕДНЕТОННАЖ. БОРТ = АН 12 (0,77), ОТКАЗ ГИДРАВЛИКИ > ПЕРЕГРУЗ (0,89), ВЫПИСКА 7 ОТК 9 ЯНВ. 03:47, ЗБИГНЕВ».
Подорогин вложил листок обратно в конверт и, облокотившись на колени, постукивал конвертом по носку ботинка.
Толян снова запустил двигатель.
— Господа, — сказал Печкин, — немного терпения. Дело, уверяю вас… — Не договорив, он вдруг подался между передними сиденьями, пригнул голову и, отчаянно глядя куда-то вверх исподлобья, прикусил губу. — Выходим, скорее!
Подорогин тотчас увяз в глубоком снегу. Мгновение он колебался, думая вернуться в кабину, но пути назад уже не было, более того, ему пришлось пройти несколько лишних шагов, провалиться по самые колени, потому что следом из двери ломился красный, обезумевший от волнения Валентин Печкин. Подорогин обошел джип и стал отряхиваться в свежей колее. В багажнике он разглядел новые данлоповские покрышки с шахматной сыпью шипов и титановыми дисками. Отсвет габаритных огней, розоватое облачко бесшумного выхлопа почему-то напомнили ему барную стойку, и он представил себе скотомогильник: холмистое ложе карьера, смрад, рогатые черепа на кольях.
