Но в них ей было отказано.

Стук в наружную дверь ее покоев прозвучал так тихо, что она даже не услышала бы его, если бы действительно спала. Одна из девушек в прихожей, однако, его услышала. Бриссо, старшая из двоих, в тревоге остановилась на пороге спальни Синь, похожая на призрак в белой ночной сорочке.

— Посмотри, кто это, — сказала графиня, хотя в такой час это мог быть только один человек.

Робан ждал в соседней комнате, пока она накинет халат. Она вышла к нему; она не любила принимать мужчин или заниматься государственными делами в спальне. Он все еще не снял дублет, в котором был раньше. Синь поняла, испытав некоторый шок, что он даже еще не ложился. Было очень поздно, и канцлер плохо выглядел. Щеки у него ввалились, а при свете свечей, которые поспешно зажигали девушки, глаза выглядели глубоко запавшими. Он кажется старше своих лет, внезапно подумала она: он износился на службе у них, у нее и Гибора. Интересно, подумала она, считает ли он, что стоило платить такую цену за свои труды. Она впервые спросила себя, что он в действительности думает о них обоих. Или о ней самой. Гибор мертв; о мертвых думают только хорошее. Она осознала, что не знает мнения о себе своего канцлера. Легкомысленная, решила она; вероятно, он пришел к выводу, что она легкомысленная и импульсивная и нуждается в крепкой руке наставника. Это могло быть ответом на вопрос, заданный ею себе еще днем: почему он так настаивает на своем мнении в последнее время. Но он и правда выглядит неважно.

— Сядь, — предложила она. — Прежде чем начнешь, сядь. Бриссо, бутылку сидра для канцлера.

Она думала, что Робан откажется от стула, но он сел; это лишь усилило ее беспокойство. Заставляя себя быть терпеливой, она ждала, сидя напротив него, пока принесли сидр и поставили на стол. Потом она снова ждала, пока он выпьет.

— Рассказывай, — наконец произнесла она.

— Госпожа, в начале ночи мне принесли записку из храма Риан в городе, — сказал он странно слабым голосом. — Подразумевается, что ее написало некое лицо, которого не могло быть в Люссане; оно просит у тебя аудиенции и… и убежища.

— И что?

— Поэтому я отправился в город сам, посмотреть, действительно ли это настоящее послание. Боюсь, оно настоящее, госпожа. И боюсь, мы стоим перед лицом еще более серьезного кризиса, по сравнению с которым дело Андории кажется пустяком.

— Кто это? Кто в городе?

— Уже не в городе. У меня не было выбора, госпожа, мне пришлось привезти ее в замок, пока никто не узнал, что она здесь и что происходит. — Канцлер прерывисто вздохнул. — Графиня, по-видимому, госпожа Розала де Гарсенк из Гораута оставила своего супруга герцога без его ведома. Она ищет у нас убежища. Сейчас она в Барбентайне, и, госпожа, хотя я не эксперт в этих делах, мне кажется, у нее вот-вот начнутся роды, может быть, уже начались в этот самый момент.

Кадар де Саварик, которому с таким вызовом дали имя отца его матери и фамилию семьи, пришел в этот мир в замке Барбентайн незадолго до рассвета в ту же ночь.

Он преждевременно появился на свет из-за трудного путешествия его матери через горы в Арбонну. Но тем не менее он родился крепким и розовым и издал громкий крик, который его измученной матери показался торжествующим, когда жрицы Риан, поспешно вызванные в замок, вытянули его из ее лона и перерезали пуповину.

Они совершили обряд омовения в молоке, согретом на огне, как подобает поступать с младенцем знатного рода, и старшая из двух жриц ловко запеленала его в голубой шелк перед тем, как передать графине Арбоннской. Та находилась в этой комнате все долгие часы, пока Розала рожала. Синь де Барбентайн, седовласая, с тонкими голубыми венами на бледной, без малейшего изъяна коже, держала на руках младенца и смотрела на него с выражением, которое было не совсем понятно Розале, но которое тем не менее вернуло ей спокойствие и уверенность. Через несколько мгновений Синь подошла к кровати и бережно положила новорожденного на руки его матери.

Розала не ожидала бережного отношения. Она не знала, чего ожидать. Только поняла, когда Гальберт де Гарсенк ускакал от нее неделю назад, что она отправится на юг, если сможет туда добраться. Дальше этого она не имела ясных планов.

Поездка на ярмарку в Люссан дала ей шанс. Гарсенк стоял недалеко от главной дороги, которая поднималась к горному перевалу, и каждый день Розана видела небольшие отряды коранов и торговцев, проходящих мимо их земель. Они часто останавливались помолиться в часовне, или заглянуть по делам в замок, или в деревню ниже по склону.

Через два дня после визита свекра Розала написала мужу записку, в которой сообщила, что отправляется на север в поместье своей семьи, чтобы там ждать рождения ребенка. Она видела сон, солгала Розала, ужасный кошмар, предупреждение. Слишком много младенцев и женщин умерло во время родов в замке Гарсенк, писала она Ранальду. Она боится за ребенка. Ей будет спокойнее дома, в Саварике. Она надеется, что он ее поймет. Надеется, что он приедет к ней туда, когда позволят государственные дела. И подписалась своим именем.

Она покинула замок никем не замеченная через задние ворота в ту же ночь. Ее любимый конь стоял в конюшне коранов за стенами, чтобы его можно было прогуливать, пока она не в состоянии ездить верхом. В конюшне не оказалось сторожей — у кого хватит безрассудства навлечь на себя гнев Гарсенков, приблизившись к их лошадям? Она неуклюже взгромоздилась в седло и уехала, сидя боком в седле, при свете двух лун. Ландшафт ночью выглядел одновременно прекрасным и пугающим, ребенок был крупным и тяжелым у нее в животе. У нее еле теплилась надежда, слабая, как свет звезд рядом с яркой Бидонной, добраться до места назначения.

Та ночь была единственной, когда она еще могла ехать на коне. Нехотя, с подлинной грустью она оставила коня у маленькой деревушки перед рассветом и пошла пешком назад, к дороге. На восходе солнца, медленно шагая, голодная и очень уставшая, она подошла к лагерю каких-то странствующих артистов. Две женщины купались в речке, когда она приблизилась к ним. Они заахали, увидев ее состояние. Она назвалась первым пришедшим ей в голову именем и сказала им, что направляется в Арбонну в поисках помощи во время родов. Два новорожденных уже умерло при рождении, солгала она, завела руку назад и сделала знак, отводящий беду. Она готова сделать все, что угодно, чтобы спасти этого ребенка, сказала она.