– Эй уебки! – крикнул я, решив помочь погранцам проснуться. – Армия нежити пришла вас выебать!

Через несколько мгновений, мне в ебло, из оконного проема поезда ударил луч фонаря.

– Ты че охуел?! – Раздался возмущенный голос. – Я тебе ща в ебло пулю закатаю, за шутки твои тупорылые!

– Мамке своей закатай. Открывай, бля, ворота!

Как я и говорил. Пиратская – очень опасная станция. Тут нужно себя вести максимально деликатно. Или не говорил? Короче похуй – не суть.

Что-то скрипнуло. Металлическая сетка упала, открывая проход.

– Лестницу хуй спущу. – Снова раздался возмущенный голос из темноты. – На руках подтянешься, пидр остроумный.

Сначала я думал крикнуть «Лови гранату!», но потом решил, что на хуй. Короче, ухватился за низ проема, подтянулся и заполз в тесную кабину поезда.

Тут не было ничего, кроме молодого рыжего уебка с автоматом. Одет в синий комбез. Ебло заспанное. Так и знал, что спит, пидрота малолетняя.

– Ебаный в рот, что с тобой случилось?! Что за вонь?! – Спросил он, закрыв рот и нос рукой и прищурив глаза.

Совсем, блядь, забыл, как я выгляжу, после того как пролез насквозь неведомую тварь.

– Да бля, мамку твою обнимал. Ты лучше скажи, что на станции твориться?

– Все заебись на станции. Только я тебя хуй пропущу в таком виде. Ты ж, блядь, заразу какую принес, наверняка.

– Нет такой заразы, которую твоя мамка на станцию еще не принесла, так что похуй.

– Ты слышь. За базаром следи, заебал! – Пиздюк явно напрягся. Сжал автомат свой так, что пальцы побелели.

Я резко выбросил кулак ему в ебло. От удара его мотнуло назад, и он ебнулся башкой о перегородку кабины. Другой рукой я выбил автомат из его рук, затем схватил за шею той рукой, которой мгновение назад дал в ебло, а той рукой, которой выбил автомат, выхватил обрез из набедренной кобуры и направил пидору в рожу.

– Ты че, мокрощель подземная, хамить мне удумал?!

Никогда еще не видел настолько испуганного человека. Точнее, со времен Достоевской, не видел настолько испуганного человека. Хотя, я вообще не видел людей со времен Достоевской. Короче похуй, просто знайте, малой сегодня будет просить маму постирать его штаны.

– Да ты чего дядь!? Я не хамил! Ты сам начал! Чего ты сразу драться? – Затараторил испуганный пиздюк.

– Ах ты ж сука … – многозначительно протянул я. – Ты что это сейчас сказать хотел этим? Что я ебучий лох, и ты прямо сейчас выбьешь из моих рук ствол и разорвешь мне ебало?

Я сделал суровое ебло и придвинулся ближе к пиздюку. Глаза пацана округлились настолько, что я даже не поверил, что их вообще так можно выкатить из черепа.

– Нет!.. нет… я…я ничего такого не говорил! Мужик, ну бля… Ну успокойся! Я нихуя не делал, просто попросил не оскорблять! Нахуй ты заводишься?

– Ах ты залупа ты конская… Ты еще и насмехаешься надо мной, щенок?! Типа думаешь, мне слабо на крючок нажать и ебло тебе снести?! Да сука!? Так ты решил?!

– НЕТ! Ну пожалуйста, ну братан! Ну извини! – с отчаянием заныл пиздюк.

– Ах ты еще и мать мою шлюхой решил назвать! Говоришь и батька мой пидр конченый??! Да ты погляжу, совсем охуел! Решил, что бессмертный?! Пизда тебе, короче! – Я вжал стволы ему в рожу со страшной силой и скривил максимально яростное и безумное ебло.

– НЕЕЕТ! – Завопил он.

Я нажал на спусковой крючок. Раздался щелчок. В тот же момент ебло пацана озарила гримаса осознания того факта, что ему пиздец. И… И нихуя. Ствол то не заряжен. Последние два патрона истратил в ебло той телки на Достоевской.

Я опустил ствол и громко рассмеялся. Бля… я так смеялся, что у меня слезы выступили. Смеялся я очень долго. Пиздец как долго. Наконец, я посмотрел на него, сквозь застланные слезами глаза. Лицо пиздюка выражало крайнюю степень недоумения, вперемешку со смятением.

– Бля… Сука… Видел бы ты свое ебало.. «Нет, нет, я ничего такого не говорил, простите сэр!» – Передразнил, задыхаясь от смеха я. – Ну ты и пидор, ссыкливый. Он же не заряжен, ебана в рот…

Посмеявшись еще секунд двадцать, я резко убрал улыбку с лица, стер слезы, выступившие от смеха, спрятал охуенный обрез обратно в кобуру, оттолкнул пиздюка в сторону со словами «съебал с дороги», и вышел из кабины.

В вагоне было пусто. Окна закрашены краской. Освещен вагон лишь парой масляных ламп. Открыта только задняя дверь – из нее в вагон заливается свет. Все скамейки и пол завалены всяким тряпьем. Видимо, ночью тут спит немало народу.

Я прошел через вагон и вышел на станцию.

Нихуя себе. У них тут электрическое освещение. Заебись.

На станции было гораздо светлее, чем на Достоевской. Некоторые лампы на потолке были запитаны от генератора. Так транжирить топливо, мало кто может себе позволить – это очень дорогое удовольствие. Наверняка, заправляющие тут уебки имеют топливный схрон на поверхности. Причем неебового объема.

На этой станции были не только деревянные палатки, но и металлические. Да тут даже парочку из кирпича выложили, нихуя себе. В центре зала возвышалась здоровенная постройка. Обычно в таких делают клубы отдыха или кабаки. Значит, туда мне и надо. Я двинулся через станцию между домами. Тут много курятников, есть свинарник, я даже заметил пару коров. Люди не выглядят бедными. Хорошо одеты, не исхудалые. Лица в большинстве своем довольные. Тряпки вывешивают сушиться прямо снаружи – значит, воруют тут мало. Охрана ходит тут и там. Вооружены хорошо. Таких пиздюков как тот что на вахте, мало. В основном крепкие мужики. Одеты в такие же комбезы, какой я видел на пиздюке. Видимо это такая форма у них.

Короче походу про эту станцию мне напиздели. Или тут власть сменилась. Я думал, тут бандитский притон. Но нет. Живут явно неплохо. И живут, скорее всего, как люди, а не как шакалы. Может и зря я пиздюка того прессанул. Хотя, вообще-то похуй. Было весело. Да и ему полезно, не хуй спать на посту и впускать кого попало, не позвав старших. Пока я шел через станцию, люди оборачивались на меня. Уверен, выгляжу я хуево. Но воняю я точно хуже. Надо найти, где помыться и почистить тряпки. Наконец, я дошел до большой постройки в центре станции. Я оказался прав. На стене у двери было написано краской: «Бар» и чуть ниже «Рынок». Ништяк.

Я ускорился. Прямо у входа сидел совсем маленький пацан. Возраста тех пиздюков, чьего батю я недавно захуярил. Тощий как спичка. Сидит с вытянутой рукой. Бездомный значит. На паперти. Когда я приблизился, пацан поднял на меня голодные, полные грусти глаза и робко протянул руку, прося побаловать монеткой.

– Пошел на хуй, – грубо буркнул я, оттолкнул руку и вошел в помещение.

Я попал в небольшую, тускло освещенную комнату с низким потолком. По краям комнаты стояло два длинных стола, заваленных всякой херней. Консервы, шмотки, мясо, патроны, даже пара стволов была самодельных. С противоположной стороны была еще одна деревянная дверь, на которой было выцарапано слово «Бар». Стены, пол и потолок обшиты коричневым линолеумом, который вспучился и поотваливался везде, где только можно. Охуенный ремонт. Ни те ли пидоры делали, которые тот ебучий тоннель рыли.