Таксист смотрит ей вслед. Великолепные ноги. Восхитительная улыбка. Роскошные волосы. Вот если бы он был чуть помоложе. Впрочем, разве ты не видишь огромный булыжник, что красуется на пальце левой руки? А сумку из крокодиловой кожи, которая кричит о богатстве и статусе? Да и адрес, по которому она, вероятно, проживает. Белгрейвия. Таксист качает головой и трогает с места, беря курс на Лейнсборо, где ему предстоит забрать богатых американских туристов (чаевые окупят время ожидания).

Девушки, подобные этой, были ему не по зубам.

Взбежав по ступенькам и открыв входную дверь, Элис бросает пакеты на пол и скидывает туфли на каблуках. «Чертовы «Джимми Чу», — бормочет она, наклоняясь, чтобы помассировать подошвы, с блаженством ощущая натруженными ступнями прохладу каменного пола. — Чертов «Бошамп Плейс». Чертов шопинг».

Она достает из сваленных пакетов коробки в красивых подарочных упаковках и принимается выкладывать их под огромной рождественской елкой, старательно уклоняясь от белоснежных стеклянных шаров, которые свисают с веток и норовят запутаться в ее аккуратно уложенных прямых волосах.

В их первое совместное Рождество Элис планировала украшать елку вместе с Джо. Долгими часами выбирала она елочные игрушки: ярко раскрашенных деревянных солдатиков, красочные гирлянды, разноцветные фонарики, нити блестящей мишуры. Джо позвонил, чтобы сообщить, что задерживается на совещании, так что Элис решила преподнести ему сюрприз и сама нарядить елку.

Она наслаждалась каждой минутой своего творчества. Закончив, она уселась на полу и восхищенно уставилась на елку, уплетая попкорн из большого пакета, вспоминая рождественские праздники своего детства и мечтая о том, чтобы поскорее пришел Джо и своими глазами увидел, как изысканно, нарядно и по-домашнему украсила она дерево.

Когда Джо вошел в дом и увидел елку, он остолбенел.

— Что. Это. Такое?

— Это наша елка, — рассмеялась Элис, откладывая попкорн и устремляясь к нему с поцелуем.

— Но что это за хлам на ней?

— Это наши украшения. — Элис говорила медленно, словно обращалась к ребенку.

— Нет. — Джо качал головой, пока она пыталась понять смысл происходящего. — Нет.

Теперь-то Элис все понимает.

Джо снял с елки все украшения, а на следующий день принес новые. Сказал, что все должно быть белым, иначе он вообще отказывался ставить елку. Белые стеклянные шары, самые дорогие, крошечные белые фонарики, белые бархатные бантики как дань традиции. Теперь их елку венчала серебристая пирамида.

Прежние рождественские ощущения так и не вернулись, хотя сейчас, глядя на двенадцатифутовую норвежскую красавицу, холодно мерцающую в холле, Элис вынуждена признать, что елка, пусть и не такая праздничная и уютная, все-таки производит впечатление.

Да что там говорить, весь их дом производит впечатление, хотя Элис уже не замечает этого. Они наняли архитектора-модерниста, который славился своим минималистским стилем, и его усилиями бывшая авторемонтная мастерская, специализировавшаяся на переоборудовании автомобилей «винтаж», превратилась в дизайнерскую обитель.

Полы из известняка и стеклянные потолки. Арматура из нержавеющей стали и современная мебель строгих форм, всех оттенков кофе с молоком, никаких четких цветов. И еще этот гигантский холл, высотой в два этажа, способный приютить рождественскую ель наподобие той, что выставляют на Трафальгарской площади.

Элис поднимается наверх в просторную кухню и включает чайник («Алесси»), чтобы приготовить себе чашку чая. Сегодня пятая годовщина их свадьбы, и они собираются поужинать в «Нобу» — любимом ресторане Джо. Она бросает взгляд на циферблат часов на микроволновой печи — шесть часов четырнадцать минут. Столик заказан на половину девятого вечера, но она уже усвоила заповедь — непременно опаздывать минут на двадцать, и даже при этом она приезжает раньше Джо.

Элис привыкла к тому, что в рестораны, на вечеринки и другие торжества ей приходится ходить одной. Она уже в совершенстве владела искусством светской беседы, научилась безмятежно улыбаться, маскируя дискомфорт и неловкость.

Джо либо опаздывал, либо не приходил вовсе. Поначалу Элис пыталась отменять визиты, если вдруг Джо объявлял о том, что не сможет составить ей компанию. Но теперь у нее слишком много обязательств, договоренностей, и надоело придумывать отговорки. Если Джо в Лондоне и просто задерживается на работе, она знает, что он обязательно появится, со съехавшим набок галстуком, мыслями витающий где-то далеко. И Элис, когда-то воспринимавшая его грубость и неуважение как личное оскорбление, научилась мириться и с этим, хотя счастливой себя при этом не чувствовала.

Не такой представляла себе она взрослую жизнь. И не о таком замужестве мечтала. И Джо оказался вовсе не тем рыцарем в сияющих латах, о котором грезила юная Элис.

Она ненавидит сидеть в ресторане в одиночестве, чувствуя на себе любопытные взгляды окружающих (я не одинокая, так и хочется ей крикнуть, мой муж будет через минуту). И все-таки она мирится с этим, потому что какая-то частичка ее до сих пор ликует от радости, завидев входящего в зал Джо, и тогда она принимается играть роль жены, притворяясь, что она такая же, как и все вокруг, и вновь испытывая волнение от влечения к этому мужчине.

Итак, сегодня, в годовщину их свадьбы, Джо опять опоздает. Он может позвонить заранее, чтобы извиниться, а может и не позвонить. Но Элис не сомневается в том, что он обязательно явится с роскошным букетом и изысканным подарком — скорее всего это будет очередное ювелирное украшение, — и она захлебнется от восхищения, хотя шкатулка уже ломится от драгоценностей, которые ей в общем-то ни к чему.

С куда большим удовольствием Элис променяла бы свои драгоценности на время, проведенное с мужем. Она так мечтала о совместной жизни, но вынуждена признать, что сейчас чувствует себя гораздо более одинокой, чем когда-либо. По крайней мере, до замужества у нее была своя работа, была Эмили. А сейчас она готовит угощения только для деловых партнеров и случайных приятелей Джо, а Эмили так занята своей холостой жизнью, что встречи с ней становятся все более редкими.

Элис поднимается с чаем наверх и включает воду в ванной, присаживаясь на краешек ванны и устремляя взгляд на свое отражение в зеркале напротив, и опять ловит себя на том, что видит перед собой совершенно незнакомого человека.

За эти годы не раз случалось так, что на светских раутах она сталкивалась со своими бывшими клиентами. И никто из них так и не узнал ее.

Бывало, что в разговоре с ними Элис упоминала о том, что когда-то была хозяйкой фирмы по обслуживанию банкетов, и ее собеседники удивлялись: «В самом деле? И как называлась ваша фирма?», потому что эти люди пользовались услугами таких фирм регулярно. Когда она называла им свою компанию, они делали вид, что вспоминали: «О да. Кажется, мы когда-то приглашали эту фирму». Они даже не догадывались о том, что Элис прекрасно знает их кухни, знает содержимое их кухонных шкафчиков и холодильников, марку кухонных полотенец, которыми они пользуются.

«Впрочем, с чего бы им узнавать ее», — думает Элис, отхлебывая чай, вспоминая себя в молодости. Давно покончено с жидкими прядями мышиного цвета. Нет больше бледной, без следов макияжа кожи. Она оглядывает свои ноги, которые в узких брюках от «Гуччи» кажутся еще более длинными и стройными, вытягивает пальцы рук, любуясь короткими ногтями квадратной формы с изысканным французским маникюром, потом поднимается и приближает лицо к зеркалу, чтобы рассмотреть свое отражение.

Ее волосы теперь ложатся ровными прядями, а некогда мышиный цвет замаскирован всеми оттенками меда и карамели; кожа слегка загорелая, макияж умелый и еле заметный, и все это дополняется экстравагантной одеждой. Теперь она носит лучшее из лучшего, даже при том, что испытывает патологическую ненависть к высоким каблукам. А в обуженных пиджачках, которые так нравятся Джо, чувствует себя индюшкой со связанными крылышками.