— А зверь?

— Как до моря дошли, отстал. Здесь где-нибудь, неподалеку…

— Что нам теперь с ним делать?

— Не знаю…

Она задавала и задавала ему вопросы, как будто не могла успокоиться, а он отвечал на них с неясным смущением.

— А ты не боялся? Как ты узнал, что он один?

— Следы… Один приехал, двое уехали… Женщина ушла…

— Она должна вернуться… Она нас выдаст! — всполошилась Анжелика. — Нам надо убираться отсюда скорее, как можно скорее.

— Да. Надо б ее… конечно… Проглядел. Да и боялся шум поднимать.

— Нет. Это хорошо, что ты ее не убил, — сказала Анжелика. — Я так устала от всех этих смертей. Уедем отсюда скорее, прошу тебя…

— Куда ж ты думаешь ехать? — спросил Мигулин.

— В Кафу. Там меня ждут… Ждали… — поправилась Анжелика.

— Разумно, — согласился Мигулин. — Если хватятся, то искать будут за проливом, на севере.

— Едем? Быстрее…

— Да, — согласился опять Мигулин. — Этого надо бы прикопать…

— Я и забыла… Он отобрал твой бриллиант…

Мигулин с видимой неохотой пошел обыскивать татарина. Анжелика же стала собираться в дорогу. Ей не терпелось покинуть остров. Теперь она действовала обдуманно. Оделась в темное, закрыв лицо, как одевалась служанка; собрала в узел все необходимое.

Вернулся Мигулин. На немой вопрос Анжелики пожал плечами. Ему тоже пришлось переодеться. Впрочем, он удовольствовался тем, что сменил кафтан на халат и обмотал голову чалмой, скрыв волосы. Этого оказалось достаточно, чтоб загорелый с пробивающейся темной бородкой Мигулин стал походить на татарина-крымчака.

— А как мы отсюда уедем? Ты на коне?

— На двух, — похвалился Мигулин. — И этого лошадка у бродов спутанная пасется.

— Так чего мы ждем?

Анжелика опасалась, что Мигулин захочет остаться на острове хотя бы на ночь. Причин могло быть несколько, в том числе — усталость лошадей. Присматриваясь к царившим в этих землях традициям, Анжелика догадывалась, что вести себя надо, как будто попала в прошлое, лет на двести-триста назад, в рыцарские времена, а в обычае рыцарей было остаться на отбитом у врага поле боя и здесь же над его хладным трупом овладеть захваченной или освобожденной пленницей. Все благородные рыцари поступали так.

— Чего мы ждем? — повторила она, ожидая все же возражений Мигулина.

— Если ты готова, то поехали, — просто сказал казак.

Они спустились к юртам, Мигулин шел первым, за ним с узелком поспешала Анжелика. Труп Исмаила-аги лежал в другом положении, лицом вниз; Мигулин, обыскивая, переворачивал его. Мигулин, шагавший по тропинке, равнодушно перешагнул через откинутую руку с мученически скрюченными пальцами. Анжелика далеко обошла это страшное место. Ей казалось, что полузакрытым глазом Исмаил-ага наблюдает за ее ногами.

Возле брода на лужайке пасся спутанный на передние ноги незнакомый Анжелике темно-гнедой, черноногий татарский конь. Неподалеку в зарослях ждали хозяина два мигулинских — золотисто-рыжий и буланый.

— Садись, — указал Мигулин и подсадил Анжелику на подседланного буланого, сам он поймал и заседлал своим седлом гнедого коня Исмаила-аги, а своего золотистого повел в поводу.

Разбрызгивая воду, пронеслись они бродом и поскакали, давая круг вокруг заброшенного рыбацкого поселка.

— Береженого бог бережет, — пояснил Мигулин. — А вдруг там кто-то есть? Этот день нам от всех прятаться придется.

Гористая цветущая прибрежная полоса сменилась безводной полынной степью. Лошади шли бодро. Никто не попадался им в пути. Один раз показалось Анжелике, что кто-то наблюдает за ними с холма, но Мигулин ехал спокойно, прямо к этой фигуре, и скоро Анжелика разглядела, что это — каменная фигура, плосколицая, со сплетенными под отвислым животом руками.

— Это татарский бог? — спросила она Мигулина. — Похож…

— На кого? — удивился Мигулин.

— На татарина.

Мигулин посмотрел в спину оставшемуся позади идолу, хмыкнул, но ничего не ответил.

Он был молчалив и сосредоточенно спокоен. Анжелика, приотставшая на половину конского корпуса, часто смотрела на него, на его, казавшийся угрюмым, профиль. Мигулин часто всматривался в лежавшую перед ними степь, и тогда его нос хищно заострялся и горбился, губы поджимались, а короткая, отросшая бородка поторщилась.

«Почему он взялся за это?» — думала Анжелика. Когда-то в Москве он обещал, что доставит ее туда, куда она скажет. Она просила высадить ее на крымский берег, и он, вопреки обычаям своих собратьев, добился, взял ее в морской поход и высадил туда, куда она просила. Свое слово он уже сдержал. Он чист и перед ней, и перед собой, и перед боярином Матвеевым. Может, он испугался зверя? Зверь, послушный Анжелике, зависящий от нее (кстати, где он теперь?), появился под их городом, выл… А у него дети…

— Как твоя семья? — спросила Анжелика. — Жена? Дети?

— Пока ничего, — отозвался, не оборачиваясь, Мигулин. — Это не моя Татьяна личико тебе тогда разукрасила?

— Твоя Татьяна, — подтвердила Анжелика. — Разукрасила…

Мигулин удовлетворенно кивнул, как будто радовался, что его жена побила Анжелику.

— Ты рад? — удивилась Анжелика.

— А как же? Ревнует — значит любит.

— Еще бы! Такого, как ты, невозможно не любить, — с вызовом сказала Анжелика.

— Да, — подтвердил Мигулин. — Я такой.

Какая-то сила подталкивала Анжелику сказать казаку грубость, что-то обидное. «Уж не ревную ли я?» — спохватилась она. Несколько минут они ехали молча.

— А ты любишь свою жену? — спросила Анжелика.

— У меня дети, — хмуро ответил Мигулин.

«Дурак!» — подумала она.

Утомившиеся кони перешли на шаг. Мигулин на ходу перескочил с татарского гнедого на своего золотистого, стукнул его пятками и запрыгал без седла на тряской рыси.

— Давай-ка… — подхватил он за уздечку лошадь Анжелики и увлек за собой. — Не останавливаемся… Оторваться надо…

«Жалкий кретин и самовлюбленный идиот», — думала Анжелика, подпрыгивая и пружиня на стременах. Конечно же, у него дети, любящая жена, которая по первому подозрению разбила лицо маркизе дю Плеси де Бельер, и он этим страшно горд… Примерный семьянин! А у меня что, детей нет?» — хотелось спросить ей. Она вдохнула и уже открыла рот, но опять спохватилась: «О, боже! Уж не ревную ли я?»

Она надолго замолчала, и Мигулин, обернувшись, всмотрелся в ее замкнувшееся лицо, но, видимо, ничего не понял.

— Устала? — спросил он. — Отвыкла от такой езды…

— Да, я устала, — сказала Анжелика. — Я очень устала. Я хочу отдохнуть.

Мигулин удивленно взмахнул ресницами.

— Еще немного, — пробормотал он.

Анжелика видела, что он подыскивает место, где можно было бы остановиться, но никак не может найти. Но вот в косых лучах заходящего солнца показалась темная узкая полоса. Это была тенистая и прохладная степная балка. Тропинка привела их к ручью. Анжелика хотела спуститься на землю, но Мигулин, поивший коней, отрицательно замотал головой:

— Здесь нельзя! Сюда обязательно кто-нибудь припрется. Еще версту или две…

Он отбил от журчащей холодной воды лошадей, чтоб не обпились, и заторопился дальше. Отяжелевшие лошади пошли нехотя. Последние две версты проехали шагом.

— Здесь, — сказал, наконец, казак.

Он не расседлывал лошадей, только отпустил подпруги, обошел все окрестности, разглядывая каждый подозрительный куст в выбранной низинке.

— Я здесь в первый раз, — объяснил он Анжелике. — Запомнить надо…

Анжелика равнодушно отвернулась. Видя ее странное настроение, Мигулин замолчал, в безмолвии вынул из седельной сумки захваченные с собой припасы, разложил на плаще.

Солнце скрылось. Закат еще светился. На его багровом фоне силуэт Мигулина с чалмой на голове казался черным и неживым. Он жевал, глядя куда-то поверх головы Анжелики, изредка утирал губы фалангой согнутого большого пальца. Анжелика откусила от граната да так и застыла с терпкой сладостью на языке. Молчание затягивалось.

— Что-то не так? — спросил Мигулин.