— Вон они куда все… — задумчиво сказал Самаренин. — Ну а ты, моряк, сколько можешь дать денег, чтобы мы тебя отпустили домой.
— Все, что есть с собой, все берите, — перевел Кизилбашенин.
Казаки расхохотались.
— Это мы и так заберем, — отсмеявшись, сказал Самаренин. — Сколько за тебя из дому пришлют?
— Он говорит, что бедный человек, дома у него мало… Ничего, говорит, дома нет…
— Все они так говорят. Пусть у нас поживет, подумает… — зашептал Самаренину на ухо какой-то есаул.
— А может — к нам? — спросил Самаренин, отмахиваясь от есаула. — Нам хорошие моряки нужны.
— Он говорит, что подумает. Все равно, говорит, болею… Ранен то есть…
— Это верно. Эй, казаки, поглядите, чего у них по трюмам. Пошарьте…!
По этому сигналу казаки рассыпались по всему кораблю и занялись грабежом. Раненых бросили без присмотра, справедливо полагая, что никуда они не денутся.
Анжелика, подождав, пока толпа не рассеялась, присела над раненым итальянцем и, отстранив толмача, сама стала делать ему перевязку. Пуля попала ему в левое плечо, вторая скользнула по ребрам, третья задела кожу на виске.
— Как вас зовут, сеньор? — спросила она по-французски.
— Луиджи, мадам, — отозвался раненый, но, опомнившись, встрепенулся. — Что вы здесь делаете, позвольте вас спросить? Кто вы?
— Я пробираюсь в Турцию, к французскому послу, господину Нуантелю. Я — французская дворянка.
— О, эти французы…! Когда мы шли в Кафу, у нас на борту было несколько французов. Один из них, если мне не изменяет память, должен был встретить в Крыму какую-то женщину… Не вас ли, мадам?
— Как его звали? — оживилась Анжелика.
— Как его звали? Ах, сударыня, у меня после этой драки все мозги набекрень. Он — очень знатный человек…
— Ну же… Я вам напомню: он — граф…
— Да, он, действительно, граф… или маркиз…
— Де Пейрак!.. — воскликнула Анжелика. — Его звали граф де Пейрак?
— Не-ет, — уверенно покачал головой раненый. — Не помню, как его звали, но не Пейрак.
— Это бывает, он мог сменить имя… Но какой он внешне? — цеплялась за соломинку Анжелика.
— Внешне? — итальянец замахал руками, пытаясь изобразить портрет интересующего Анжелику француза. — Он не высок, но и не низок… Недурен собой… У него светлые волосы…
— Светлые волосы?! — в разочаровании вскричала Анжелика. — А сколько ему лет? Он молод? Стар?
— О! Конечно, он молод! Лет двадцать, двадцать пять…
— А-а… — растерянно протянула Анжелика. — Это не он…
— А какого человека вы ищете, мадам? — пытался утешить ее итальянец. — Ведь тот был не один. Их было несколько… Опишите! Может быть, я видел того, кого вы ищите.
— Я ищу мужчину лет сорока с небольшим, темноволосого, прихрамывающего на одну ногу… У него очень красивый голос…
— Красивый голос? Кто может сравниться голосом с нами…! А чтобы прихрамывал… Нет, мадам. Из наших пассажиров никто не хромал.
— Не он, — обреченно пожала плечами Анжелика.
— Я вспомнил имя женщины, которую он хотел встретить, — вскинулся раненый итальянец, опасаясь, что разочарованная Анжелика сейчас отойдет.
— И как же ее зовут?
— Пласибельеро, мадам.
— Пласи… бельеро…? — удивилась Анжелика.
— Да, мадам! Он называл ее именно так! — настаивал раненый.
— Странно, — только и могла сказать Анжелика.
Весь день казаки обыскивали и грабили захваченный корабль. Их суденышки были наготове. Один думбас специально снарядили, чтоб отправить пленников на Дон. Гребцы лениво спорили с начальством:
— Чего их туда возить? Давайте мы к ногаям их отправим, те заплатят…
Ехавшие покупать рабов сами оказались живым товаром. Распрошенный Анжеликой итальянец просил, чтоб его не продавали:
— Я хороший моряк. Я вам пригожусь. А турки прикуют меня к веслу и погубят и жизнь и все мои способности.
— Не бойся, не продадим, — ухмыльнулся распоряжавшийся отправкой сотник. — Поживешь у нас, и домой не захочется.
— Никаких ногаев. Гребите домой, — распорядился Самаренин.
— А пройдем?
— Пройдете, черти вас не возьмут…
Казак, взобравшийся на мачту, разглядывал окрестности, но море было чистым, штиль задержал все парусники в портах и гаванях.
Ближе к вечеру походный атаман и прочее начальство собрались на палубе и склонились над каким-то чертежом — ландкартой.
— Самое время этот городок пощупать…
— Там добычи — одни бараны…
— Почему? Селение богатое, они подряд три раза на Украину и к нам приходили. Там и кроме баранов что-то есть…
— Решено. Идем брать… Ты — вот отсюда, а мы все — отсюда, — стал показывать по карте Самаренин.
Объясняя, он оглянулся и встретился взглядами с Анжеликой, поморгал, что-то вспоминая, и опять склонился над чертежом.
После окончания совета Мигулин отделился от группы атаманов и подошел к Анжелике:
— Сегодня ночью высадим тебя. Пойдем в каюты, посмотрим, что там у них из добра по сундукам. Тебе переодеться надо.
Они спустились вниз, стали переходить из одной каюты в другую. Все было разбито, разбросано, порвано.
— Погляди, — ткнул Мигулин носком сапога кучу какого-то платья. — Тут лахунов — море.
Анжелика присела и стала брезгливо перебирать чью-то одежду.
— Как высадимся, пробирайся на запад. Чем дальше, тем лучше, — поучал Мигулин. — Вот, одень на палец.
Он достал из поясного кошелька перстень с довольно крупным бриллиантом и протянул Анжелике.
— Как дойдешь до какого селения, покажи первому встречному и скажи: «Баба». Глаза у него загорятся, но он тебя к старшему отведет. Старшему сразу отдавай перстень и говори: «Кафа». И дай ему еще несколько монет, — при этих словах Мигулин подал Анжелике небольшой, но тяжелый кошель. — Сомнительно, конечно. Воры они страшные. Но бывает, что и честные встречаются. Как он тебя в Кафу доставит, ищи ваших, что тебя встречают…
— Откуда ты знаешь…?
— Слыхал краем уха, как ты с тем влохом разговаривала.
Все оборачивалось лучше, чем представлялось недавно Анжелике.
— Это твой перстень? — спросила она Мигулина, разглядывая рассыпающий огоньки камень.
— Чей он только не был…!
Анжелика почувствовала некоторую растерянность. Ей просто так отдавали бриллиант в пять тысяч ливров.
— Как я могу отблагодарить тебя? — спросила Анжелика, не поднимая глаз.
— Э-э, мне доброе дело на небесах зачтется, — усмехнулся казак. — Жива останешься, сочтемся. Как-нибудь…
Глава 19
В полной темноте казачья флотилия неслышно поплыла к крымскому берегу. Корабль бросили на плаву. Зажечь его Самаренин запретил, чтоб дым и пламень не встревожили пребрежное население, а использовать его казаки не могли из-за отсутствия ветра.
Перед тем, как тронулись в путь, на думбас, где сидели Мигулин и Анжелика, пришел незнакомый угрюмый казак со шрамом через все лицо, разместился на носу и теперь тихо командовал, куда править.
Впереди показался крошечный огонек, второй, третий… По команде казака со шрамом думбас взял правее, оставляя огоньки за левым бортом. Когда они остались далеко в стороне, опять свернули к югу, к берегу.
Приближались осторожно, бесшумно, так же, как плыли когда-то мимо башен и Азова по ерику и речке Каланче. Казак со шрамом первым прыгнул в воду. Нос думбаса вытащили на каменистый берег. Оставили около судна несколько человек, а все остальные, неслышно ступая, пошли за провожатым вверх по извилистой тропинке. Мигулин, приотстав от остальных, вел за руку Анжелику. Перед отплытием, в каюте корабля они общими усилиями соорудили для Анжелики что-то наподобие азиатского костюма из разноцветных шаровар, безрукавки, теплого плаща и немыслимой сложности тюрбана. Так, по мнению Мигулина, должна была выглядеть знатная азиатка.
— Ты, главное, лицо завесь, вроде как от жары, — наставлял Мигулин. — Лицо открывать у них — грех. Да так и безопаснее, когда лица не видно, — раздумывать будут, что за человек.
