Отдых был недолог. Едва лишь показалось солнце, одноглазый поднял молодежь и, разрешив наскоро позавтракать, велел трогаться дальше. Анжелике он разрешил идти около себя и, не зная, как ее развлечь, долго и обстоятельно рассказывал ей всю историю борьбы казаков с турками за Азов.

К полудню подскакали несколько казаков поторопить еле ползущий обоз.

— Давайте быстрее, пока османы не всполошились…

Поскакали, помахали плетьми, подзадорили выростков, наобещали добычи и, покосившись на Анжелику, ускакали.

Обоз заторопился, но невозможно было заставить быков шагать быстрее. Опять шли весь день. Когда стало смеркаться, Анжелика заметила впереди несколько крохотных огоньков.

— Что это за огни? — спросила она охранника Гришку.

— Наши, наверное, табором стоят.

«Если отсюда поплыть по течению, к утру можно будет достигнуть крепости», — подумала Анжелика. Она устала не меньше других, но старалась собрать все силы, а кроме того надеялась, что прохладная вода подбодрит ее.

Юные казаки опять выставили караульных со стороны степи, на случай нападения какой-нибудь татарской шайки. Со стороны Дона они нападения не боялись и не ждали. Поужинав, некоторые из них решили сходить искупаться. Гришка мешкал. Ему тоже хотелось искупаться, но он не решался оставить Анжелику одну. Она поняла опасения своего телохранителя и предложила:

— Иди искупайся, а потом я искупаюсь, а ты посторожишь.

Выростки долго плескались в воде, а Анжелика, выбрав укромное местечко на берегу, молчала, чтоб приучить всех окружающих, что ее не видно и не слышно.

Выростки накупались и стали подниматься наверх. Гришка, вспомнив о своей подопечной, забегал по кустам, стал искать ее. Она тихо окликнула его из своего укромного места:

— Сиди здесь и сторожи. Никому не говори, куда я пошла, а то подсматривать будут…

Гришка, найдя ее, облегченно вздохнул и растянулся на земле.

— Не бойся, иди, я никому не скажу, — обнадежил он Анжелику.

По крутой тропке Анжелика неслышно спустилась к воде, оглянулась на обрыв. Он чернел на фоне темно-синего ночного неба, был мрачен и безмолвен. Не раздеваясь, только сняв сапоги и зажав их под мышкой, Анжелика тихо ступила во всхлипывающую воду, присела и, оттолкнувшись ногами, поплыла. Медленное течение понесло ее, она не гребла, только поддерживала себя на поверхности. Ночь выдалась темная, безлунная, с берега трудно было разглядеть что-либо, и Анжелика воспользовалась этим.

Прохладные струи поддерживали ее тело, движение трудно было различить, поскольку берег терялся во тьме. Иногда она попадала на ключи, и тело ее содрогалось, оказавшись в полосе ледяной воды, но вскоре холодная вода сменялась теплой, казавшейся после ключевой почти парной. Казалось, время застыло. Черная ночь, черная тихая вода и едва различимые вверху звезды царили вокруг, и не было им ни конца, ни края. Иногда ей мерещились какие-то звуки сзади, но она надеялась, что охранник ее хватится не скоро, а когда хватится, то, как и любой казак, паниковать не будет, сначала попытается найти ее сам, тихо, не привлекая внимания сверстников и одноглазого начальника. Это давало ей дополнительное время.

Из-за редких тучек показался узкий и изогнутый как сабля молодой месяц. Света его хватало лишь на прерывистую серебряную дорожку на воде. Увлекаемая течением Анжелика оказалась где-то на середине реки. Оба берега казались бесформенными черными полосами, равно удаленными. Вскоре она перестала ориентироваться во времени. Иногда ей казалось, что она заснула и только что проснулась в воде. Тучи закрывали месяц, и все исчезало, зато обострялся слух, потом тучи уносило ветром, и Анжелика оказывалась как бы на совсем другой реке; то один, то другой берег неожиданно приближался и вырастал, меж прибрежными зарослями мерещились огоньки.

Месяц поднялся выше, ветер снес тучи, и появилась возможность разглядеть окрестности. Анжелика с удивлением обнаружила, что оба берега очень удалены от нее, зато впереди чернеют несколько островов. Острова увеличивались по мере приближения к ним, и Анжелика, наконец, разглядела, что это вовсе не острова, а просто река делится на несколько рукавов. По какому плыть? Она растерялась. Один из рукавов мог вывести ее к Азову, другие — под пули и стрелы двух враждебных станов.

Она решила выбраться на сушу, подняться на какое-нибудь возвышенное место и с него определить свой дальнейший маршрут. Два берега показались ей подмытыми и обрывистыми. Она уже решилась пригребать к одному из них, как заметила чуть в стороне пологий спуск на выступающем мысу. Подплыла ближе и убедилась, что это не мыс, а расположившийся у самого обрыва остров. Это место показалось ей наиболее безопасным. Течение становилось быстрее, и Анжелике пришлось напрячься, чтоб добраться до отмели. Стараясь не подниматься над водой, она поползла на четвереньках к темным зарослям. Локти и колени несколько раз наткнулись на что-то острое, по форме напоминающее устриц. Наконец, Анжелика выбралась из воды на берег. Воздух показался ей очень свежим, даже холодным, а вода под ногами — наоборот, чрезвычайно теплой. Спасаясь от ветерка, она юркнула в кусты и в изнеможении опустилась на траву. Стащила через голову рубаху, выжала ее и мокрым жгутом обтерла тело, хотела снять шаровары и выжать их тоже, но тихий голос в трех шагах сказал по-французски:

— Добрый вечер, сударыня. Как вода? Не холодная?

Анжелика вскрикнула и прикрыла грудь руками.

— Кто здесь? — прошептала она.

— Это я. Ле лу гри.

По фыркающему смешку Анжелика угадала Мигулина и с огромным облегчением опустилась на землю. Она уже знала, что он укроет ее чем-нибудь сухим и теплым, и он, действительно, укрыл ее своим кафтаном.

— Как ты узнал…?

— Ребята передали, что видели тебя с обозом.

— А-а… — Анжелике теперь все было равно безразлично. Она укуталась в теплый, пахнущий потом и дымом кафтан и привалилась к тонкому стволу вербы. — Я хочу спать…

— Спи… — тихо сказал Мигулин и добавил по-русски. — С дурной головой ногам покоя нет.

— Что?

— Да это я так…

Она проспала около часа. Мигулин поднял ее сонную, на руках отнес на другой конец острова, где в кустах была спрятана долбленая лодка, и повез вниз по течению по протоке. Через несколько сотен шагов он пристал к берегу, взвалил ничего не понимающую Анжелику себе на шею, как пастухи носят ягнят, и, сопя на подъеме, понес в лагерь.

Голова ее свешивалась с плеча казака. Сначала это казалось ей забавным. По пути стали попадаться первые погасшие костры, редкие шатры, сонные казаки. Одинокие бодрствующие подходили к Мигулину и что-то спрашивали.

— Ясырь, — односложно отвечал Мигулин.

Он положил Анжелику на телегу с сеном, связал ей на глазах у немногих любопытных руки и ноги, но в ладонь вложил нож, сверху прикрыл куском какой-то материи и тихо сказал:

— Если очень давить будет, разрежешь веревку, а пока спи и никого не бойся.

Как рассвело, Мигулин отправился в шатер к старшинам.

— Корнила Яковлевич, маркиза наша приперлась, пешком пришла.

— Ах ты ж… — подскочил Корнила, но вспомнил, что в походе главный не он, и обратился к Самаренину. — Эй, походный атаман, что с бабой делать будем?

— Это ваши с Москвой дела. Сами думайте, — уклонился Михайло Самаренин. — Мне не до этого.

— Где ж она сейчас?

— Связанная у меня лежит, как ясырка, чтоб ребята не сомневались, — ответил Мигулин.

— Вот навязалась на нашу голову, — вздохнул Корнила Яковлев, — черт такая…

— Что делать-то?

— Ну… пусть полежит, — развел руками Яковлев и добавил с досадой. — Связанная…

Анжелика, выспавшись в телеге с сеном, почувствовала неудобство. Но казаки, ходившие мимо по своим делам, не обращали на нее внимания. Телега стояла на взгорке среди таких же телег и нескольких шатров. Впереди, в сторону моря, из-за тумана проглядывало бескрайнее пространство камыша. Туман медленно рассеивался и вскоре посреди камыша стали видны две широкие приземистые каменные постройки — башни, построенные по обеим сторонам невидимой из-за камыша речки Каланчи, чем больше расползался туман, тем яснее виднелись башни, а далеко за ними уже проглядывали далекие очертания города Азова. Справа и слева полуголые казаки рыли землю, готовили площадку для осадных орудий. Артиллерийский транспорт еще не подошел.