— А Мигулин? Что с ним?
— Не знаю. Надеюсь, что его убили.
Анжелика остановила свой выбор на терракотовых тонах: светло-коричневом платье с горчичным узором. С грустью подумала она, что татарки не смогут заменить ей Жаннетты.
— Я на всякий случай перерыл и разобрал на составные части всю вашу карету, — вкрадчиво заговорил граф, — но никаких бумаг там не нашел. Значит, они у вас, и я надеюсь, что вы отдадите их мне.
— У меня нет никаких бумаг. Я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала Анжелика, так и эдак поворачивая платье и рассматривая его.
— Мы располагаем самыми верными сведениями, что вы посланы с секретными инструкциями к французскому послу в Оттоманской империи. Ну а если король Франции посылает с таким поручением свою любовницу, то инструкции эти, несомненно, весьма важные. Турки естественные союзники французского короля. Мы с турками воюем. Следовательно, мы должны знать, что это за инструкции.
— Я не понимаю, о чем вы говорите, — повторила Анжелика, перехватывая платье ниже к подолу, чтобы его удобнее было одеть. — Я ищу своего мужа.
— Ваш первый муж сожжен, как колдун, — устало сказал граф. — Ваш второй муж погиб. Ему, если мне не изменяет память, оторвало голову.
— Мой муж жив.
— Который?
— Первый.
— О, да! Король помиловал его и сослал в Турцию, а вам позволил выйти за второго. Вы что, считаете меня круглым дураком? Я не так глуп, как это кажется, поверьте.
— Король действительно помиловал его. И я его разыскиваю. Поверьте, граф, у меня нет никаких секретных инструкций.
Анжелика сомневалась. Она не знала, что было на кусочке шелковой материи, переданном ей хитрым голландцем: рекомендательное письмо или секретные инструкции. Но пока была возможность, она решила запираться.
— Ваши россказни годятся лишь для маленьких детей, — вспылил граф. — Впрочем, я зря теряю время. Везете вы с собой бумаги или выучили их содержание наизусть, найдут способ развязать вам язык.
— Каким же образом?
— Вас будут пытать.
— Как?! Эти благородные рыцари, которые были так любезны со мной?…
— О, нет! Они действительно благородны и вряд ли поднимут руку на женщину вроде вас. Да в этом и нет необходимости. Они отправят вас с почетным эскортом в коронные земли, а уж там… Политика есть политика, мадам.
— Я ищу своего мужа, — твердила Анжелика, проводя руками по бедрам, оглаживая одетое, казавшееся теперь великоватым платье. — Король помиловал его и велел посадить в замок, но он бежал…
— Оставьте ваши басни! — вскричал взбешенный ее тоном и беспрестанным шуршанием за ширмой граф. — Люди гетмана Собесского развяжут вам язык, а нет — так они вам его отрежут, а вас натянут на кол, и вы, наконец… — граф запнулся, перевел дыхание, стараясь успокоиться, и тихо закончил. — И вы, наконец, успокоитесь…
— Меня, маркизу дю Плесси, на кол? — изумилась Анжелика. — В уме ли вы, граф?
— А об этом никто не будет знать. Все будут считать, что вы так и остались у татар.
— Но благородный полковник Рушич…
— Благородный Рушич рано или поздно свернет здесь в степи себе шею. Скорее всего — рано. А его солдаты… Кто их будет слушать или расспрашивать? Мой совет вам, маркиза, отдайте бумаги по-хорошему.
— За что? За что вы все меня так ненавидите? — вскричала Анжелика.
— Я ничего не имею против вас лично, — пожал плечами граф. — Более того, вы знаете мои чувства к вам. Но я на службе. Политика! Французская партия… Австрийская партия… А турки и татары тем временем терзают несчастную Польшу. Нет, я не отпущу вас, мадам. Вы отдадите мне эти инструкции.
При этих его словах Анжелика появилась из-за ширмы, и граф Раницкий не смог погасить невольного восторга, вспыхнувшего в его глазах.
— Итак, вы любите меня, но тем не менее отдадите на пытки, — грустно покачала головой Анжелика.
Граф отвел взгляд.
— Вечером мы выезжаем, — сказал он, как бы через силу. — А чтоб вы не скучали, приглашаю вас поразвлечься. Сегодня состоится экзекуция одного изменника. Здесь, прямо под вашими окнами.
Граф раскланялся. Раньше его светлые кудри рассыпались бы и свесились до пола, но теперь виски и затылок графа были подбриты, и лишь белесый хохолок смешно вздрогнул на его голове.
После обеда караул солдат в красных кафтанах перекрыл оба выхода на площадь. Под окнами Анжелики застучали топоры. Начались приготовления к казни.
Анжелика не терпела таких зрелищ, слишком живо зловещая суета напоминала ей тот роковой костер. Как оказалось, на эшафот был поднят бездыханный труп… И все же ожидание чьих-то мучений было нестерпимо.
Судя по усиливающемуся шуму, на площади стала собираться толпа, очень небольшая. Мирных жителей в этом затерявшемся среди полей и балок пограничном городишке почти не было, а солдаты и сохранившие верность польской короне казаки достаточно насмотрелись на смерть и муки.
Вернулся граф. Он встал у раскрытого окна, комментируя все, что творилось на площади.
— Не желаете взглянуть? А жаль! Во мне подобные зрелища пробуждают аппетит. Здесь такая жара! Есть совсем не хочется, а я боюсь похудеть…
Шум внезапно усилился.
— А вот и злоумышленник! — обрадованным голосом воскликнул граф. — Знаете, за что его сейчас наштрыкнут на деревяшку? Он осмелился взять деньги на какое-то предприятие у господина Марселиса…
«Неужели это Мигулин?» Анжелика бросилась к окну.
Осужденного не было видно в толпе окруживших его солдат. Какие-то оборванцы, подавал друг другу руки, вылезали из только что вырытой ими узкой и глубокой ямы, около нее, понурив головы, стояла четверка лошадей, разбитая попарно, и светился на солнце гладко обструганный, казавшийся полированным кол.
— Нет, это не ваш любимый казачок Мигулин. Это всего лишь один из моих слуг. А знаете, что он должен был сделать? Не знаете? Ну а Марселиса помните? Тоже нет? Ну как же! Известный знаток финансов, реформатор и вообще остроумнейший человек.
Не отвечая на ехидные расспросы графа, Анжелика, отошла от окна, села на бедную деревянную скамью (квартиру ей комендант выделил лучшую в городке, но и та поражала своей убогостью), и бессмысленно устремила свой взгляд на беленую стену комнаты. Ей казалось, что по стене расплываются прозрачные круги, они приобретали разные бледные оттенки, сливались друг с другом и опять расползались. «Это у меня в глазах рябит. Кровь ударила в голову,» — подумала Анжелика.
— Ну вот! Его привязывают за ноги к постромкам, — комментировал от окна граф, исподтишка поглядывая на Анжелику. — Здоровый, крепкий парень, посмотрите, какие толстые у него бедра! Ах, да! Я же забыл сказать, что с него сняли часть одежды, обнажили по пояс. Надеюсь, вы меня правильно понимаете.
За окнами опять всплеснул шум: осужденный что-то кричал, окружавшая его толпа смеялась и заглушала крики.
— Дикий народ, — вздохнул граф. — Муки ближнего вызывают у них приступы веселья. А вы представляете, с каким восторгом и ликованием наблюдали бы они за казнью вашего сиятельства? Молчу… Молчу… Зачем предвосхищать события!
Из-за окна у графа что-то спросили, и он кивнул:
— Да, начинайте.
Через несколько мгновений щелкнул бич, напомнивший Анжелике недавний вояж с татарами. Шум за окнами стих, будто затаился.
— Потащили… Ну… — подался вперед граф.
Дикий, нечеловеческий вопль раздался за окнами. От такого крика, казалось, должны были рухнуть стены, но ничего не случилось, и вопль вылился в душераздирающий, переполненный мукой вой.
— Натянули! — удовлетворенно сказал граф, но голоса его не было слышно.
Непрекращающийся вой, крики и хохот толпы слились в ушах Анжелики в одну дикую какофонию, кровь прихлынула к голове, застучала в висках. Она затрясла головой.
— Ах, бедный! Как он мучается! — говорил граф. — Ага! Кол поднимают, устанавливают в яму… Да-а-а…
Анжелика поняла свою ошибку. Богатое воображение само дорисовывало в мозгу корчи и судороги казнимого, и это может длиться бесконечно, пока она не взглянет сама, не сотрет воображаемые сцены реальностью. Вздохнув, она поднялась и, стараясь казаться спокойной, подошла к окну.
