— Может быть, от страха? — оскорбление невольно вырвалось у Анжелики, пытавшейся освободить свою руку.

Граф застонал сквозь зубы. Видимо, он хотел лишний раз упрекнуть Анжелику, посетовать на ее жестокость, бессердечие, несправедливость, но вместо слов он впился в ее руку; это было нечто среднее между поцелуем и укусом, от резкого движения светлые волосы графа рассыпались по ее руке, закрывая ее от кисти до локтя.

— Что вы делаете?..

Низкий, тоскливый, страшно знакомый вой раздался в ночи совсем близко и заставил Анжелику отдернуть руку.

— Черт! Он видит нас в окно!.. — заскрежетал зубами граф Раницкий. — От этого выродка никуда не скроешься…

Во дворе заржали, захрапели и завизжали кони. Вой приближался, он становился громче, яснее, казалось, что зверь воет прямо за забором. Захлопали двери. Яцек без шапки с блуждающим взором без стука заскочил в комнату Анжелики.

— Не можем, пан… Кони побесились… — пробормотал он.

Побледневший и даже позеленевший граф схватился за шпагу и бросился на улицу. Анжелика, помешкав, поднялась и пошла за ним, но в прихожей натолкнулась на Мигулина. Вместо того, чтобы посторониться, казак заступил ей дорогу и, оглядываясь через плечо, хмуро покачал головой.

— Огня! — крикнул во дворе граф.

Выстрелы осветили ночь. Графские слуги ударили из ружей по плетню. Полетели щепки, все заволокло пороховым дымом.

Вой оборвался. Несколько минут тянулась тягостная тишина, и вдруг злорадный вой зазвучал совсем близко, но с другой стороны поместья. Зверь издевался над стрелками.

Новые выстрелы загрохотали в ночи, и снова вой смолк, чтоб повториться с той стороны, откуда его не ждали…

Зажав уши, Анжелика пошла в свою комнату. «Это невыносимо…» — думала она.

Всю ночь трещали выстрелы и звучал перемещавшийся с места на место вой.

— Ты, скотина безрогая! Я тебе забью кол в глотку! — кричал доведенный до отчаяния граф. — Ты мне ответишь!..

Новый стонущий вой взмывал над смертельно перепуганным малороссийским хутором. Зверь не то жаловался, не то спорил с графом.

— И за коня ответишь!.. — кричал близкий к истерике граф…

Дикая какофония длилась всю ночь.

— Быстрее бы до Киева… — сказал утром осунувшийся Мигулин. Он тоже не спал ночь, был хмур и бледен.

Из хуторка выехали поздно: зверь убрался со светом, и людям решили дать отоспаться.

— Ночевать теперь будем в больших селах, — решил граф. — В маленьких хуторках он нас доканает…

Торопились в Киев, там хотели сделать дневку — люди выбились из сил, кони спали с тел, отдых был просто необходим. На волка уже не охотились, не устраивали засад. Ехали кучно, с оружием наготове, готовые в любую секунду стрелять. Лишь Мигулин не оставлял мысли подкараулить зверя.

— Вот будет Киев, — говорил он. — Там через Днепр две дороги: либо по мосту, либо вплавь…

К Днепру подъезжали в сумерках, и казак предложил заночевать, не доезжая до переправы, чтоб на следующий день перебраться среди бела дня и постеречь на берегу, пока все видно, не попытается ли зверь переплыть широкую реку…

Ночью, как и обычно, волк куролесил вокруг постоялого двора, распугав всех прочих постояльцев, которые с молитвами отсиживались в погребе, к утру стих. Всю дорогу до переправы Мигулин высматривал его в степи и никак не мог высмотреть.

На моту путешественников ждал неприятный сюрприз. Толпа богомольцев обступила стражников, которые в сотый раз рассказывали всем желающим, что город Киев ожидают великие беды, по всей видимости — мор и глад.

— А что ж такое? — спрашивали богомольцы. — За что?

— Нынче ночью вышел из степи огромный волк и по мосту прошел в город, мы и ахнуть не успели, — объясняла стража. — Дурная примета. Теперь жди беды.

Богомольцы крестились и спешили в город замаливать грехи.

Киев — мать городов русских — по мирному договору отходил к Польше, но московские войска из Киева так и не вышли. Отговоривались разными предлогами: то обнаружат в польских грамотах какое-нибудь бесчестие для государя и предков его, пропуски в многочисленных титулах, то потребуют, чтобы в Варшаве, в королевском дворце сняли бы со свода роспись, где с одной стороны изображен король с сыном и с панами-радою, а с другой — гетман польский гонит московские полки, царь и бояре взяты в плен и связаны. Теперь же, когда началась война, сказали московские бояре своим союзникам-полякам открыто: «Уступи вам Киев, а турок войдет в Украину, и Киев сделается гнездом для турецких войск».

Русские воинские люди, опираясь на укороченные алебарды-бердыши, встретили въехавших путников и подробно их обо всем распросили. Анжелика, не выходившая из кареты, заметила, как по какому-то непонятному знаку несколько людей сели на заранее оседланных лошадей, и, оглядываясь на карету и всю кавалькаду, скрылись в проулке.

— За нами следят, — сказала она Мигулину, когда воинские люди пропустили путников.

— Матвеев осторожничает, — отозвался казак.

Анжелика не поняла слово «осторожничает», но не стала просить графа перевести.

В Киеве, как и договаривались, устроили дневку. Город совсем не напоминал Москву. Был выше, чище, достойнее.

Слуги графа Раницкого тоже что-то заподозрили.

— Должен вас огорчить, маркиза, — со зловещей торжественностью сказал Анжелике граф. — За нами следят.

— Скорее всего — нас охраняют по инициативе боярина Матвеева, — утешила графа Анжелика. — Мы под его охраной. Кто посмеет?..

— Это могут быть обыкновенные грабители, — предостерег граф Раницкий.

— Вам ли их бояться… — отмахнулась маркиза.

Опасения графа оказались обоснованными. Когда на другой день путники выбрались из Киева, Яцек показал на группу всадников, выезжавших из соседнего предместья:

— Посмотрите, вельможный пан! Те люди за нами охотятся.

— С чего ты взял?

— Так вон тот, что первый, за нами вчера весь день подсматривал.

Мигулин, который по привычке начал высматривать волка, отвлекся, внимательно рассмотрел всадников, их было человек десять, и они являли собой причудливую сметь народностей и костюмов.

— Променяли кукушку на ястреба, — вздохнул Мигулин.

— Ну, эти хоть не оборотни, — легкомысленно сказал граф, но вовремя одумался и посерьезнел.

Весь день всадники ехали вслед за каретой и эскортом, но держались на почтительном расстоянии.

— Что это за люди? — спросила Анжелика Мигулина, с беспокойством оглядываясь на пылящих вдали конников.

— Меня больше беспокоит то, что мы не видим нашего старого знакомого — волка.

Между тем граф и его люди тоже стали нервничать. Все чаще оглядывались они на преследователей, непроизвольно хватались за оружие. Мигулин обратил на это внимание и указал на деревню, лежавшую чуть в стороне от дороги:

— Давайте свернем туда и посмотрим, что они будут делать. Проверим, что это за люди.

— Почему мы свернули? — спросила Анжелика.

— Нам пора отдохнуть, — успокоил ее граф.

Преследователи проехали мимо, но нагло поглядывали на путников, показывая свою заинтересованность и как бы обещая скорую встречу.

«Если преследующий нас зверь — дьявол, то это, несомненно, его слуги», — подумала Анжелика, разглядывая живописные наряды довольно пестрой кавалькады. Там были и европейцы, и азиаты, были оборванцы и богато одетые люди.

— В чистом поле встретят, — сказал Мигулин. — Подождите меня здесь.

Он поскакал вслед за проехавшими всадниками, скрывшимися за рощицей, и скоро вернулся.

— Остановились. Или за рощей ждать будут, или ночью попытаются нас прощупать. Ничего, постоялый двор здесь крепкий. Отсидимся, а там видно будет.

Ночью внезапно завыл исчезавший из поля зрения зверь. Граф и его слуги на этот раз не отвечали ни криками, ни стрельбой. Все замерли и ждали нападения. Нападения не произошло…

Утром Мигулин выехал на разведку и обнаружил за рощей следы поспешного бегства. Разбойники сбежали, испугавшись волчьего воя.

— Итак, путь свободен? — спросила Анжелика, когда Мигулин рассказал, что вчерашние преследователи исчезли.