- Волчица, - шептала она прозвище Яэль на русском. Упрямое, свирепое животное для упрямой, свирепой девочки. - У меня для тебя кое-что есть. Иди сюда.

Яэль пробиралась мимо сожителей по койке (ими были ее мать, девочка постарше Мириам и еще три женщины, которые никогда с ней не разговаривали). Солома из матраса впилась ей в кожу, когда девочка спустилась на пол.

Койка Бабушки была такой же многолюдной. Яэль перебралась через толчею костлявых, покрытых татуировками конечностей и ощетинившихся голов. Рядом с бедром Бабушки был маленький свободный кусочек матраса. Достаточный для маленькой девочки.

Женщина улыбнулась и просунула руку в тонкую ткань платья. По волшебству или же по чуду, рука возвращалась, наполненная куском хлеба. Он крошился, был таким твердым, что уголки корки впивались в десна Яэль, но это был хлеб. Он заставлял ее забыть о разъедающем внутренности яде.

- Кушай, - приказала Бабушка.

Яэль виновато кинула взгляд на спящих мать и Мириам. Она все равно запихнула еду в рот, закидывая в свое худое тело несколько грамм еды.

- Ты сегодня виделась с доктором?

Рот Яэль был полон еды. Она покачала головой.

Женщина заворчала:

- Ты удачлива, Волчица. Большинство детей не возвращаются из его кабинета.

Острый кусок корочки застрял в горле Яэль. Она подумала об инструментах на серебряном подносе доктора Гайера. Не об иглах, а о более жестоких. Скальпели и широкие ножи - их он никогда не применял к ней.

Он другой ангел.

- Он, наверно, думает, что ты особенная, - продолжала Бабушка. - Он бережет тебя. Передает тебя дальше.

- Я ненавижу его, - Яэль проглотила последний кусок. Последний раз ей ввели инъекцию один день назад, но ее рука все еще горела, как обожженная. Столько боли в таком маленьком теле. Она собрала ее всю и выпалила: - Хоть бы его поглотил дым.

Бабушка не говорила ей замолчать, как мама. Вместо этого ее взгляд выразил грусть и понимание. Она и сама страдала от таких же монстров.

- Я для тебя кое-что сделала, - солома под Бабушкой зашелестела, когда та засунула руку внутрь матраса. Огрубевшие от мозолей ладони женщины достали что-то, похожее на деформированное яйцо. Через его центр проходила грубая линия.

- Это матрешка, - женщина вложила ее в руку Яэль. Посмотрев поближе, девочка увидела, что этот ком имел форму куклы. С мельчайшими бесцветными глазами. С очертаниями улыбки.

- Открой ее.

Яэль послушалась. Дерево сдвинулось, как ореховая скорлупа. Что-то выпало. Еще одна кукла. Еще меньше. Ее центр тоже пересекала линия.

Еще одна кукла. И еще. Каждая все меньше и меньше. Каждая с разным лицом. Улыбка в виде половины луны или кривая ухмылка. Глаза как прищуренные, так и широко раскрытые. Когда Яэль дошла до конца, вокруг нее собралось огромное количество разных деталей. Верхние и нижние части кукол громоздились в виде чашек на ее голых ножках.

Пальцы Яэль сомкнулись на последней матрешке размером с горошинку. Она удивилась, откуда Бабушка раздобыла в таком месте дерево. А тем более инструмент для гравировки на нем.

Волшебство или же чудо? Что бы это ни было, Бабушка была всегда полна сюрпризов.

- Мой муж был резальщиком по дереву. До всего этого, - объяснила женщина. - Он мастерил куклы для наших детей. Они так любили матрешек. Они ведь такие яркие и счастливые. Цветастые, самых разных цветов. Красные, как рубины, зеленые, как трава, голубые, такие насыщенные, как будто смотришь в небо. Желтые, как масло. Или как солнце.

Яэль знала красный. Красный был цветом мокрых следов на полу доктора Гайера. Цветом нарукавников смотрителей.

Другие цвета Яэль было тяжело представить. Внутри огороженного колючей проволокой лагеря не было травы. Иногда сорная трава пробивалась через трещины в стенах общей спальни. Но их обычно покрывал пепел, и они быстро погибали. А голубой - такого цвета доктор хотел сделать ее глаза. По этой причине он вводил в нее инъекцию за инъекцией.

Яэль полагала, что раньше, когда она была еще совсем ребенком, до серости лагеря, поезда и гетто, она видела все эти цвета. Но эти воспоминания напоминали фотографии: они были редкими, неточными, блеклыми.

Цвета у нее отняли. Высосали.

Бабушка взяла маленькую горошинку из руки Яэль и начала заново собирать куклу. Они поглощали друг друга, издавая щелчок каждый раз. Яэль смотрела с широко раскрытыми глазами, как частички собираются в единое целое.

- Ну вот, - сказала Бабушка после окончательного щелчка. - Маленькая кукла остается в безопасности.

- Это мне? На сохранение?

Женщина кивнула.

- Почему мне? - Яэль еще раз кинула взгляд на Мириам, та все еще спала. Она прижала матрешку к груди, задерживая дыхание над ценным подарком. Она знала, что должна поделиться, но сердце ее стискивала боль.

- Доктор прав. Ты особенная, Волчица, - она произнесла это знающим голосом. - Ты сможешь что-то изменить.

Яэль зажала куклу еще сильнее и удивилась такому уверенному и твердому тону женщины. Чудесные слова, полные какого-то волшебства. Яэль знала, что она другая. Инъекции доктора Гайера уже изменили ее. Запятнанная и шелушившаяся кожа растягивалась, обхватывая ее тоненькие кости. Короткие волосы не могли определиться с цветом: некоторые волоски были светлые, другие темные. Даже глаза Яэль изменились: один был ярче другого, чуть ли не сиял. Он ушел далеко от темно-карих ее матери.

Она другая, да. Но особенная?

- А теперь бегом в постель, - недовольно сказала бабушка и указала рукой на кучку сожителей по койке. - Завтрашний день нас не простит.

На следующий день Яэль вспомнила эти слова, эти последние, угрожающие слова, когда смотрела, как другие построились в шеренгу и покинули казарму через проход в общей спальне. Они маршировали, как обычно: вытянутые, как струны, деревянные башмаки стучали по гравию и льду.

Завтрашний день нас не простит.

Яэль и глазом не моргнула, когда увидела пожилую женщину, рухнувшуюся в грязь, снег и обувь. Она смотрела обоими, широко раскрытыми глазами, темным и светлым, как Бабушка упала. Это было странное падение, больше похожее на добровольное преклонение.

Она больше не встала. Даже когда смотритель кричал и бил ее ногами. Другие женщины продолжали работать, не смея даже посмотреть в сторону. Яэль почувствовала, как что-то скручивается у нее в груди, как будто она все еще прижимает к себе матрешку.

Когда смотритель перестал бить женщину, он поднял взгляд наверх. Встретился со странным выражением лица девочки. Его глаза были светло-серыми, как зимний горизонт. Он был похож на мертвеца. Так твердо он стоял на ногах.

Смотритель устало потащился к двери казармы, рука уместилась на дробовике:

- Почему ты не с остальными? - крикнул он.

Во рту у Яэль слишком пересохло, чтобы та смогла объяснить, как доктор Гайер приказал ей не работать в распределяющем холле, потому что лишний стресс мешал действию его химикатов.

Она не могла говорить, но ее инстинкты могли. Они кричали внутри нее, железным, громким голосом, как и всегда, когда к ней приближалась опасность.

—ИКС ОЗНАЧАЕТ ВЫЖИВШИЙ ПОКАЖИ ЕМУ ПОКАЖИ

—

Яэль показала ему руку.

- 121358ΔX?, - громко прочитал он номер. - Зверушка Гайера. Должен был понять по твоему виду.

Смотритель плюнул в снег.

—НЕ ДВИГАЙСЯ ОН МОЖЕТ НАПАСТЬ—

Яэль стояла спиной к двери и готовилась к предстоящему. Она смотрела на закручивающийся в небе дым, закрывающий солнце.

Но смотритель не ударил ее. Он не схватил ее за шиворот и не потащил к этим кирпичным зданиям, из которых никто не возвращался. Вместо этого он спустил руку с дробовика и сказал:

- Доктор хочет немедленно с тобой увидеться. Следуй за мной.

Яэль пошла за ним по пятам быстрым шагом. Подальше от того, что раньше было Бабушкой, подальше от темного дыма.