Волк Мириам шептал из их барака, через свечу без пламени и воска: Никогда не забывай...

Поэтому Яэль проследила за каждым. Один за другим. Жизнь за жизнью. Волк за волком.

ТОГДА

УЛИЦА ЛУИСЬЕН

ГЕРМАНИЯ, ТРЕТИЙ РЕЙХ

НОЯБРЬ 1955

Каждую ночь, прежде чем Яэль сворачивалась клубочком под одеялом (до того, как оно скручивалось от ее беспокойного сна), она смотрела на свою руку. Она смотрела на собственную кожу и чернила, которые национал-социалисты туда поместили. Она позволяла призракам поселиться рядом с ней и шептать. И она не боялась.

Но цифры начали изнашиваться. Она не могла стереть их. И не могла забыть. Воспоминания и призраки принадлежали ей. Цифры - нет.

Она будет помнить (кто они, кто она), но на собственных условиях, через свои чернила. Поэтому она отправилась на поиски человека с улицы Луисьен.

Он был не таким, каким она его себе представляла (тату-мастер с черного рынка). Он был аккуратным мужчиной, светлокожий блондин, держащий квартиру в чистоте. Это была маленькая площадь с белыми стенами: голые деревянные полы, зарисовки в отдельных папках, за ними древесный уголь.

Игл видно не было, но Яэль знала, что они здесь. Иглы были причиной ее визита, причиной ее слежки за этим человеком с черного рынка.

- Чего именно вы ищете? - мужчина говорил медленно. Даже его шаги были осторожными, обходящими чистую комнату. (Все в Германии ходили, как на иголках. Легальными были их действия или нет.) - У меня есть пейзажи. Портреты. Уголь, акрил, масло.

Он был настоящим художником. Большинство из них давно истребили. Фюрер, все еще обозленный своими неудачами в Вене, быстро избавил Рейх от настоящих произведений искусства. Яэль видела, как талантлив был этот человек, по открытому блокноту на столе. В линиях художника была забота, они изгибались и крутились так же ласково, как прикосновение любимого человека.

- Я ищу чего-то более... постоянного. В чернилах, - она произнесла слова так, как велел ей последний приславший ее сюда.

- Понимаю, - артист перестал шагать. - Следуйте за мной.

Шкаф оказался большим, чем казался. Прикрытый фальшивой панелью и крупными пальто. Внутри стоял стул, бутылки с чернилами и лоток, как у неулыбчивой медсестры: полный бинтов, стерильности и тампонов.

И игла. Она была более сложной, чем та, которая впечатала цифры Яэль: с пружинами, шурупами и длинной, длинной рукояткой. Она практически совсем не была похожа на иглу. Но острие было там. Оно ожидало проникнуть и уколоть. Скользнуть в ее кожу.

- Чего вы хотите? - художник подошел к лотку и взял иглу. Она, должно быть, тяжелая, а он держал ее, как художественную кисть. Грациозно.

Яэль сняла крутку. Закатила рукав. Она выпустила свою левую руку, как тогда, на столе Влада. Она уставилась на человека и его иглу.

Он посмотрел на ее цифры. Его лицо наклонилось в сторону, как будто он осматривал картину, каждый мазок и световой блик. Каждую неуклюжую, извитую и вечную линию. Он смотрел так долго, что ее рука начала неметь.

Но Яэль держала ее прямо. Рука не тряслась.

- Я видел такое раньше, - наконец, сказал он. - Но на такой красивой блондинке - впервые.

- Можете перекрыть? - спросила она.

Художник приподнял очки с кончика носа.

- Конечно. Вы уже думали о дизайне?

Думала. Решению было нетрудным.

- Хочу волков, - животное, ведущее Валькирию Гунн на поле боя. Существа, созданные из свободы и свирепости. Они могли выжить по одиночке, но всегда выли о стае.

- Сколько?

- Пять, - четыре для ее призраков и один для Влада. Чтобы она всегда помнила, что надо сталкиваться с ними лицом к лицу.

- Это займет много времени. Несколько сеансов, - художник нахмурился и поднял иглу повыше. Она сверкнула на фоне лампочки, как проклятое веретено из сказки. - И будет очень больно. Добавим к этому денежный вопрос.

- Я заплачу, - сказала она.

Яэль достала из кармана пачку Рейхсмарков. Стипендия за несколько месяцев, скрепленная зажимом. Рейниджер протянул ей деньги со словами:

- Не потрать их все сразу.

Там было много денег. Даже по ценам черного рынка. Художник даже не считал. Лишь толщины почки было достаточно. Он указал на кресло.

- Волки. Пять волков, - сказал он, больше себе, пока Яэль усаживалась в кресло. Он ненадолго положил иглу на стол, беря блокнот и уголь. Его рука рисовала существ с быстрой заботой. Пять волков. Парящие, дикие, элегантные. Созданные из многих-многих линий.

- Вы уверены, что этот дизайн вам нравится?

Яэль кивнула.

- Дайте понять, когда будете готовы начать.

Яэль посмотрела на цифры в последний раз. Затем перевела взгляд на руку художника: напряженная, нагруженная будущими волками. Затем он поднял иглу, держа ее прямо над венами. Острая, но стойкая.

Как и ее рука.

- Я готова, - сказала она.

СЕЙЧАС

Помни и исполняй. (Ты должна сломаться, чтобы вновь стать целой.)

Помни и исполняй.

Бабушка - та, что дала ей цель.

Мама - та, что дала ей жизнь.

Мириам - та, что дала ей свободу.

Аарон-Клаус - тот, что дал ей миссию.

Влад - тот, что дал ей боль.

Эти имена она шептала в темноте. Эти кусочки она вернула на место. На этих волках она отправилась на войну.

ГЛАВА 34

2 АПРЕЛЯ, 1956

ИПЕРАТОРСКИЙ ДВОРЕЦ ТОКИО, ЯПОНИЯ

Почему эта ночь отличается от всех остальных?

Это был вопрос из другого времени, другого места. Живущий в одном из редких фотографических воспоминаний Яэль. Сцена была окрашена в черно-белый: темная ночь гетто, отраженная светом от огрызков свечей, которые зажгла ее мать. Это была Пасха, последняя для Яэль. (Поезд пришел той осенью.) Мрачные лица окружили стол, вкушая скудную еду. Все было неправильно, но они все равно сидели. Заполняли ночь историями об исходе евреев из Египта и свободе.

Яэль была самой маленькой за столом, и право рассказать Ма Ништана принадлежало ей. Его первыми словами были: Почему эта ночь отличается от всех остальных?

Это был вопрос из другого времени, другого места, но он восстал в Яэль сейчас, в то время как она стояла у входа в бальный зал. Он был встречен ответом от целостности ее самой.

Сегодня у дверей Гитлера смерть. И я ее несу. Я всегда ее несла.

Яэль чуть не задохнулась, когда ведущий объявил об их прибытии:

- Представляю победителя десятого тура Аксис, Луку Вортана Лоу, и его пару, мисс Адель Валери Вулф.

Лука протянул ей левую руку, как какой-то утерянный джентльменский дух из класса юнкеров Пруссии. Он даже был на него похож: гладкий подбородок, волосы уложены назад, униформа накрахмалена. На нем была собственная куртка, но даже ее подлатали: выглаженная и промасленная настолько, что трещины были едва заметны. Кожа его рука была мягкой, как сливочное масло, подумала Яэль, когда обхватила пальцами внутреннюю часть его локтя и вступила в зал.

Быстрый осмотр территории показал Яэль, что ее цель еще не прибыла. Мир вокруг них умирает, но бальный зал Императорского дворца в Токио был очень даже оживлен, окутанный цветом, музыкой и смехом. Его потолки цвели, как лучший из садов, каждая золотая плитка была изрисована разными растениями. Красные камелии, лилии с лепестками, как огненное пламя, ветви фиолетового вереска, розовые пионы, звездочки эдельвейса. Бриллиантовые люстры освещали под собой толпу униформ и шелковых кимоно.

Император Хирохито и императрица Нагако первыми их поприветствовали высочайшими почестями и улыбками. Встреча была короткой, лишь отражающей долг высокопоставленных хозяев.

Как только Яэль и Лука покинули императора с женой, гонщики были окружены человечеством (точнее, подправленной его версией). Лишь лучшие из черт и генов. В основном это были военные. Мужчины, чьи имена были прикреплены, как поздняя мысль, в конце длинных военных званий. Их свастики танцевали вокруг пары, в то время как они пожимали руку Луки и восхищенно кивали на Железные Кресты вокруг его шеи. (Х на Х. Перечеркивали сами себя.)