– Алмазы Эльзаканиди… – Глаза режиссера недобро сверкнули. – А говорили, что нет денег на лишние расходы…
– А это никакие не расходы, – сказал Харитонов, – я взял их на один час. Одолжил напрокат. Эльзаканиди мне одолжение в карты проиграл. Вот я и попросил алмазы для съемок. Они будут очень удачно смотреться в финальной сцене фильма, когда шах надевает свои самые роскошные украшения на мертвую наложницу.
– Можно взглянуть на них, господин директор? – Брюнетка наступала на директора кинофабрики, словно старалась протаранить его своей пышной грудью. – Ну хоть одним глазком! За них ведь говорит весь город!
– Вот на съемках и увидите, – Харитонов с явной неприязнью отстранился от нее и обернулся к своему служащему: – Вели посыльному занести шкатулку ко мне в кабинет. Я уже иду.
С разными выражениями лица Карина и режиссер фильма смотрели в спину удалявшегося Харитонова. Наконец режиссер тяжело и облегченно вздохнул:
– Ну что, мадемуазель Карина, будем репетировать? Идите в комнату за павильоном, там уже приготовлены декорации для съемок сцены смерти, и ждите меня там.
Зло фыркнув, Карина удалилась. Мужчина еще раз тяжело вздохнул и скорбно воздел очи горе.
Между тем павильон уже заполнился актрисами-статистками, играющими в фильме. Их громкие голоса, как птичий щебет, весело, по-одесски звучали под крышей:
– Софа, ой, у тебя вся морда растеклась! Щека синяя не по сезону!.. Замотай шпильки за уши, как на рот!..
– От этих белил у меня синяк под глазом, как будто с таким фраером поздоровкалась за так, шо все завидовать будут!..
– Не тот фасон мне на голову твой бант на заднице, так шо лучше его в уши впрячь как за дохлую ночь с двухкопеечным шлепером, который за сто грамм вместо коня в пальте!..
Девицы шумели, шутили, громко смеялись. Ни у одной из них не было плохого настроения: будучи статистками одесских театров, варьете и кафе-шантанов, они были безмерно счастливы уже тем, что попали в манящий и загадочный мир кино.
Как ни странно это звучит, но неожиданным подспорьем для развития киноиндустрии в Одессе стала… Первая мировая война. Именно из-за нее полностью прекратился поток иностранных кинофильмов, которые до 1914 года главенствовали на всех экранах. Место осталось свободным, и на него сразу же устремился отечественный кинематограф, который начал развиваться с невероятной скоростью.
Но особенной удачей для развития кино в Одессе опять-таки неожиданно стало то, что дела на фронте для российской армии складывались не совсем удачно. Сложно представить, но между тем фактом, что войска были вынуждены оставить Варшаву, и развитием в Одессе кинофабрики «Мирогаф» была самая прямая связь.
Дело в том, что именно сюда из Варшавы эвакуировался вместе со всей своей семьей руководитель известных польских кинопредприятий «Сила» и «Космофильм» Мордко Товбин. Этот город он выбрал потому, что купил часть акций крупного одесского банка – Южного банка. В Одессе он решил стать компаньоном владельца студии «Мирограф» Мирона Гроссмана, взяв на себя управление всеми финансовыми вопросами и вложив в дело солидные деньги.
В период с 1916-го по 1917 год «Мирограф» снял около 15 фильмов, среди которых были серьезные, мастерские работы.
Февральская революция, развал страны, разруха, бесконечные уличные волнения – все это никак не сказывалось на кинематографе. Опытный специалист Товбин стал привлекать в «Мирограф» уже сформировавшийся класс кинопрофессионалов – режиссеров, операторов, осветителей, гримеров. Все это подняло киностудию на новый уровень.
Но очень скоро Гроссман покинул «Мирограф», продав свою часть владения кинофабрикой предпринимателю из Харькова Дмитрию Харитонову. А еще через время Харитонов выкупил долю Товбина и стал единственным владельцем «Мирографа».
Харьковчанин действовал с размахом. Он вложил в «Мирограф» гораздо больше денег, чем Товбин и Гроссман, вместе взятые. Именно Харитонов выстроил несколько качественных съемочных павильонов на участке над морем.
Кинематографическая фабрика «Мирограф» находилась на дачном участке № 16 по Малофонтанской дороге. Купив участок № 33, Харитонов стал строить на нем стеклянные павильоны, что являлось новым словом в развитии кинопроизводства.
Новые фильмы на кинофабрике выходили каждые три недели – вот такими темпами работал «Мирограф». Их тут же как горячие пирожки раскупали прокатчики. Кинозвезды становились героями общества. Фильмам аплодировали люди самых разных слоев и социальных положений – налетчики и полицейские, бандиты и богатые купцы, солдаты и гимназистки, уличные девицы и почтенные матери семейств, банкиры и биндюжники, дантисты и босяки, модистки и воровки…
Кино прочно заняло свое место в обществе, покорив целый мир с легкостью, невиданной ни для одного из видов искусств. И очень скоро стало единственной радостью для тех, кто жил в тяжелые времена разрухи и смуты, не зная, что принесет завтрашний день.
Но кино полюбили не только зрители. Все актеры стремились попасть туда – несмотря на то что за съемки платили сущие копейки. И как правило, попадали, так как при таких темпах кинопроизводства необходим был постоянный и достаточно большой приток новых лиц, которые могли оживить и освежить фильм. Именно «Мирограф» впервые стал широко использовать массовку, то есть несколько людей, одновременно попадающих в кадр, пусть даже в виде фона для действий главных героев.
И это еще больше раскрыло двери кино для актеров всех видов и способностей, которые почти штурмовали ворота кинофабрики и с легкостью могли попасть в фильм.
Перерывы между съемками длились недолго. На съемочной площадке старались максимально использовать световой день. И очень скоро, позабыв смешной конфликт двух актрис, снова здесь засуетились люди, готовясь снимать подряд целых три сцены окончания фильма. Он был практически закончен.
Все с нетерпением ждали заключительной сцены – смерти любимой наложницы персидского шаха, ведь именно для нее были приготовлены роскошные драгоценности, чтобы создать мощный финальный аккорд: к вопросам костюмов, реквизитов, грима на студии «Мирограф» всегда подходили очень детально.
Дмитрий Харитонов шел по коридору к своему кабинету, когда его внимание неожиданно привлекла чья-то тень. Он нахмурился – вход в эту часть кинофабрики был строго запрещен артистам, статистам и прочему обслуживающему персоналу. Здесь находились кабинеты владельца, финансового управляющего, нескольких режиссеров, с которыми у студии был длительный контракт, и всех тех, кто осуществлял на кинофабрике высшее, верховное руководство. А чья-то мелькающая тень означала, что запрет был нарушен и в святая святых посмел проникнуть посторонний. Куда только смотрят эти охранники?..
Харитонов нахмурился. Наверняка опять придется выгонять старых и нанимать новых. Эти босяки привыкли выполнять свои обязанности спустя рукава. А тень – наверняка одна из девиц, обнаглевших до такой степени, что решилась подкарауливать его в запретном коридоре. Эти артистки из массы для всего руководства были бичом божьим. Они были готовы на что угодно, лишь бы попасться на глаза. Их даже не останавливал тот факт, что за подобное поведение их просто вышвырнут со студии. Они буквально преследовали владельца студии, впрочем, не вызывая у него ничего, кроме усталости и отвращения.
Харитонов ускорил шаг и завернул за угол, стремясь поймать нахалку с поличным.
И точно: сразу за углом он разглядел девицу в съемочном костюме, улепетывающую со всех ног. Харитонов увидел ее только со спины, но в глаза ему сразу бросился темно-синий шелк ее восточного костюма и длинные черные волосы под вуалью, по восточному обычаю наброшенную на голову. Волосы были распущены и развевались во время бега.
Все это ни о чем не сказало владельцу студии: в синий шелк были одеты почти все статистки, которые должны были участвовать в одной из последних сцен. Длинные черные волосы были у половины из них. Харитонов не видел ее лица, а то, что увидел, абсолютно выветрилось из памяти – обычная, ничем не примечательная девица из киносъемочной толпы.
