– Я не понимаю, почему тебе внезапно понадобилось на юг Франции, – сказала Элизабет вместо приветствия. – Кажется, Петер плавает там на паруснике со своим другом. А тебе что там надо?

– Сейчас, мамочка. У нас проблемы с домом. – Лаура указала матери на дверь, ведущую в гостиную, и та прошла туда с Софи на руках. Сама же она осталась в прихожей. Элизабет не говорила по-французски и не могла понять телефонный разговор дочери.

Симон слышала, как мать разговаривала с Софи в зале. Малышка визжала и смеялась – она была очень привязана к своей бабушке.

На другом конце провода наконец ответила консьержка отеля. Лаура сглотнула – она с удовольствием закончила бы разговор, прежде чем он начался, с удовольствием избавила бы себя от всего, что ей предстояло узнать. Порой лучше не знать вообще ничего. Но какое-то чувство говорило ей, что она не сможет дальше прятаться от действительности. Дело уже сдвинулось с места, и уже не в ее силах было все остановить.

– С вами говорят из офиса Петера Симона во Франкфурте, – произнесла Лаура. – Я занимаюсь бухгалтерией и не могу найти подтверждающие бумаги к одному денежному перечислению. Месье Симон был гостем вашего отеля в мае. Вы не могли бы сказать, на какую сумму был его счет?

– Месье Симон… Подождите… – Консьержка, по-видимому, принялась листать какую-то тетрадь. – Вы говорите, в мае? Минуточку, вот… Мадам и месье Симон из Германии.

Уши Лауры внезапно наполнились гулом. Голос женщины из Перужа звучал теперь где-то далеко. Она назвала ей какую-то цифру, но фрау Симон слышала ее словно через какую-то ватную стену и не понимала ни слова. Она опустилась на нижнюю ступеньку и подумала, что сейчас начнет стучать зубами.

– Мадам? Вы еще на проводе? Я смогла вам помочь? – спросила консьержка.

Ее отдаленный голос наконец проник в сознание Лауры. Ей надо было как-то отреагировать.

– Да, большое спасибо. Я только это и хотела узнать. До свидания, – сказала она и оборвала связь.

Из зала послышался голос Элизабет:

– Ты, кстати, привезла мне вчера Софи слишком легко одетой. В октябре так не пойдет.

Снова был кто-то, кто ждал ответа Лауры.

– Да, мамочка, – отозвалась та.

Женщина не знала, как ей подняться со ступеньки. Если попытаться сделать это, у нее, наверное, подкосятся ноги. Надо было подождать с этим звонком до того момента, когда она будет одна. А теперь Лаура не имела ни малейшего понятия, как скрыть свой безграничный ужас. Ее лицо было, наверное, цвета извести.

Мадам и месье Симон.

Оставался вопрос, кто была та женщина, которую Петер выдал за мадам Симон.

А может быть, это вовсе и не важно…

«Какое-то маленькое дрянное увлечение, – подумала Лаура, – дешевое и стереотипное. У него появилась дурацкая любовница, которую он трахает в эксклюзивных отелях и которую регистрирует как свою жену, потому что из своих чересчур мещанских соображений не может позволить себе уединиться в комнате с женщиной с другим именем».

Внезапно ей стало плохо. Она выронила телефон, вскочила, кинулась на кухню, и ее вырвало в раковину. Кожа в одно мгновенье покрылась пленкой пота. Лаура дрожала и отплевывалась до тех пор, пока в желудке не осталось ничего, кроме желтоватой слизи.

Неожиданно послышались приближающиеся шаги ее матери.

– Куда ты пропала? – спросила пожилая женщина. – Все еще говоришь по телефону?

Она замерла в дверях кухни, уставившись на свою дочь.

– Тебе плохо?

«А на что это еще похоже?» – рассерженно подумала Лаура, попытавшись в то же время унять свою злость на мать: ведь Элизабет совершенно не была виновата в катастрофическом развале жизни своей дочери.

Фрау Симон выпрямилась, оторвала кусок бумажного полотенца от рулона и промокнула рот. Элизабет заглянула в умывальник.

– Не смывай это водой. Боюсь, тогда забьются трубы. Садись за стол, выпей стакан воды. Я уберу эту…

– Нет, мамочка, я не могу это тебе позволить! – слабо запротестовала Лаура. – Я сейчас сама это сделаю. Я…

Элизабет заставила ее сесть на стул у кухонного стола.

– Ты ничего не будешь делать. Видела бы ты себя! У тебя такой вид, будто ты в любую минуту упадешь в обморок.

Она достала из холодильника воду, налила полный стакан и поставила его перед Лаурой.

– Выпей это. Ну, ты знаешь: когда тошнит, надо все время сплевывать.

С этими словами Элизабет по-деловому принялась убирать рвоту своей дочери кухонной бумагой и относить ее в гостевой туалет, чтобы смыть. Открыв кухонное окно, она побрызгала повсюду освежающим дезодорантом, чтобы устранить резкий запах. Элизабет, как всегда, действовала усердно и со знанием дела. И, как всегда, Лаура при этом почувствовала себя ребенком, совсем маленькой девочкой.

– Мамочка, у Петера любовная связь, – сказала она.

Элизабет на мгновенье приостановилась, а затем продолжила свое дело чуточку агрессивнее, чем до этого.

– Откуда ты это знаешь? – спросила она.

– В мае он ночевал в отеле около Лиона. С женщиной, которую выдал за свою жену. Я думаю, тут все очевидно. – Пока Лаура рассказывала, ей опять стало нехорошо, но на этот раз она была уже лучше подготовлена и смогла сдержать рвотные позывы.

Все так ужасно, подумала она.

– И, значит, поэтому ты хочешь сломя голову отправиться на юг Франции, а не потому, что там что-то не в порядке с домом, – сосредоточенно заявила Элизабет. Она всегда становилась особенно деловитой, когда ее что-то затрагивало. – Ты знаешь, где он сейчас? Я имею в виду, что он в таком случае, вероятно, не на паруснике со своим другом?

– Он не на паруснике, да. А где он вместо этого торчит, я без понятия. Я ведь даже не знаю, кто эта женщина, с которой он мне изменяет. Но последнее сообщение о нем исходит из Сен-Сира.

– Это точно?

– Я говорила с хозяином тамошней пиццерии. Петер в субботу вечером там ел. Но затем его следы теряются.

– Ты думаешь, что он вместе с этой… женщиной?

Лаура знала, что все это было трагедией для ее матери, которая тем временем с таким усилием терла раковину, словно хотела разломать ее на части. Элизабет вряд ли сможет справиться с тем, что у ее дочери неудавшийся брак. Когда она отойдет от шока, то начнет неустанно искать пути для решения этой проблемы.

– У него трудности, – стала рассказывать фрау Симон. – Трудности финансового порядка. – Это было некоторым преуменьшением, но давать матери более подробные объяснения ей не хотелось. – Я могу предположить, что у него… понимаешь, ну, своего рода реакция короткого замыкания… Может быть, он где-то скрывается.

Однако Элизабет еще никогда не была склонна к приукрашиванию вещей.

– Ты имеешь в виду, что он, возможно, вместе с этой… незнакомкой скрылся где-то за границей, а тебя с вашим ребенком предоставил неизвестному будущему?

К горлу Лауры опять подступила тошнота.

– Я не знаю, мамочка.

– Насколько серьезны его финансовые проблемы?

– Здесь у меня тоже еще нет точного представления. Я только вчера впервые столкнулась с этим. А сегодня я узнала о… его связи. Для меня еще не все нити распутаны.

– В общем, если ты хочешь знать мое мнение, – сказала фрау Брандт, перестав наконец третировать умывальник, – то я сейчас не ездила бы во Францию. Уладь сначала все дела здесь. Возможно, на карту поставлено твое финансовое будущее. Это тебе следует привести в порядок первым делом.

– Для меня сейчас поставлено на карту совершенно другое, – ответила Лаура. – Если все обстоит так, как я предполагаю, то деньги – это последнее, что меня интересует.

Она встала. На этот раз ей удалось дойти до гостевого туалета, где ее снова вырвало. Лицо, которое затем посмотрело на нее из зеркала, висевшего над умывальником, казалось ей чужим.

Словно оно принадлежало другой женщине.

Моник Лафонд уже неделю мучила совесть, и так, что в это понедельничное утро она решила проигнорировать сверлящую боль в области лба, а также то обстоятельство, что у нее все еще держалась повышенная температура. Она была ответственным человеком, и, как правило, даже заболевания не удерживали ее от когда-то принятых заданий. Но на этот раз грипп свалил Моник с невероятной ожесточенностью, чего раньше с ней еще никогда не бывало – он быстро оккупировал лобную и носовую части ее головы, вызвав воспаление придаточных пазух носа и сильные затяжные боли. Моник никогда не обращалась к врачу – за тридцать семь лет ее жизни в этом и не было необходимости, – но на этот раз ей ничего другого не оставалось. Врач прописал ей несколько медикаментов и строгий постельный режим.