А тем временем мой друг Мартин Айрер собрался в дорогу во Львов, где его ждало наследство после только что умершего дяди. Покойник был аптекарем, и не простым, а с титулом «королевский», потому что каждый раз, когда король прибывал во Львов, его обслуживали только в этой аптеке. У дяди не было детей, а поскольку он был зажиточным, то полностью оплатил Мартину обучение на фармации, ведь Мартин, как и я, остался сиротой.
К счастью – хотя, кто знает, действительно ли к счастью, о чем, панове, вы сможете судить только в конце моего повествования, – он предложил мне составить ему компанию в путешествии, и тогда меня это очень порадовало. У Мартина во Львове не было никого из знакомых, и он никогда там не бывал, но множество раз слышал об этом известном городе, поэтому он подбивал меня оставаться с ним во Львове и вместе управлять аптекой, при этом не пренебрегая врачебной практикой. Мне не хотелось начинать свою карьеру с того, что я буду сидеть у кого-то на шее, но выхода не было, и мы отправились в путь в ноябре 1646 года. Альпы уже были покрыты снегом, и гигантские сосны вдоль гористого пути приветствовали нас, как стражи в ад – снежная вьюга мела в лицо, а лошади испуганно фыркали и еле брели. С Божьей помощью мы преодолели этот сложный путь, в конце концов, мы были не одни, а присоединились к группе купцов, а уже за Альпами встретила нас теплая осень и роскошные винодельни Кремса и Шпица, где мы на несколько дней остановились и попробовали местные вина. Такая хорошая погода сопровождала нас и дальше, пока мы не проехали Карпаты, а в Галицкой Руси нас уже ждали снега.
Мы ехали по снежной долине, которую продолжали засыпать хлопья снега, склонившись на лошадиные гривы и вздыбившись, словно вороны, в своих черных плащах и черных шляпах, надвинутых на глаза. Иногда бросали взгляд вперед себя, а затем снова успокаивались и дремали, покачиваясь в такт с головами лошадей. Далеко впереди в легкой дымке уже угадывались колокольни Шкла из-за земляного вала с частоколами.
И когда мы радовались, что уже скоро, через несколько каких-то миль окажемся во Львове и, наконец, отдохнем в тепле и уюте, мне показалось, что я заметил впереди движение, что-то темное мелькнуло в кустах и притаилось. Мы придержали лошадей, напряглись и положили руки на пистолеты. Через минуту из кустов раздался выстрел, Мартин ахнул и припал к шее коня. Я выстрелил, в кустах кто-то вскрикнул, а когда вторая пуля пролетела у меня над ухом, то я, не раздумывая, пришпорил коня и погнал его прямо на кусты, не давая нападающему возможности перезарядить оружие. Оттуда выскочил человек с мушкетом, второй лежал вверх лицом в крови и уже не дышал. Конь ударил передними копытами разбойника, сбил его с ног, я соскочил с коня и, приставив кинжал к его горлу, спросил:
– Кто вас послал?
– Мы… мы н-не знаем… – заморгал от испуга он. – Мы сидели в корчме у Краковских ворот. К нам подошел какой-то человек… его лицо закрывали поля шляпы… да и темно там было. Только клинышек бородки торчал. Он описал вас, дал нам кошелек и сказал, чтобы мы вас подстерегли на дороге.
– Обоих?
– Нет, того, у кого на глазу черная повязка. А если бы кто-нибудь был с ним, то и его.
– Ну вы же и стрелки…
– Пальцы, пан, о… окоченели, – голос у него дрожал от страха. – Мы вас долго ждали… с самого утра, а вы только сейчас прибыли. Я говорил, что надо бы руки согреть, но мой товарищ не позволил костер развести.
Он еще что-то нес, надеясь на свое спасение в этом тарахтении, словно этими словами хотел разжалобить, убедить, что здесь нет его вины, что они были лишь наемниками, исполнителями чужой воли, и, когда я выдернул из-за пояса веревку и принялся скручивать разбойнику руки, он с облегчением вздохнул и замолчал, надеясь, что теперь его уже не убьют. После я бросился к Мартину. Он уже сполз с коня и тяжело дышал на снегу. Глаза его были печальны. Ранение в живот явно было смертельным, но я расстегнул на нем кафтан в надежде, что пуля угодила лишь в бок, однако, к сожалению, это было не так.
– Попробую тебя довезти до города. Может, там помогут.
– Ты знаешь, что не помогут, – прошептал Мартин. – Помнишь, сколько мы таких ран насмотрелись, когда возились с турками?
Он был прав, рана в живот всегда была безнадежной, потому что внутреннее кровоизлияние не давало никаких шансов. Мартин терял кровь и бледнел на глазах. Я был вынужден разве что безвольно наблюдать за тем, как он покидает этот мир, но пока он еще был в сознании, я попросил его высказать свою последнюю волю, которую я выполню любой ценой. Он взял меня за руку, сжал и прошептал:
– Обещай, что сделаешь то, о чем я тебя попрошу.
Я кивнул. Тогда он с усилием указал рукой на сумку, притороченную к седлу, и продолжил, запинаясь:
– Там все мои бумаги и завещание дяди. Там также есть немного денег. Я все равно умру, а ты можешь этим воспользоваться. У дяди никого не было, кроме меня. Скажешь, что ты – это я, Мартин Айрер из Зальцбурга.
Я пытался возразить и успокоить его, но кого было успокаивать – такого же медика, как и я? Он знал, что умирает, и с этим ничего было не поделать. Однако согласиться на такую авантюру, что он мне предлагал, я не мог. Мне казалось, что это страшный грех – примерять на себя чужую жизнь и жить ею, жить этой не своей жизнью вместо того, кто умер, и все время осознавать, что это не твоя жизнь, не твоя судьба и не твое счастье, а просто жить и смерть под языком держать. Конечно, я могу говорить так, что никто и не догадается, что я «Lukas Hulevici, natione Vkrainensis de district Galicia», как записался я в университете, а не австриец, могу и венецианцем притвориться, но страх охватывал меня при мысли, как я буду чувствовать себя наедине с собой, как буду пытаться забыть собственное имя и не выдать себя, если оно где-то ненароком прозвучит, хотя и обращенное к кому-нибудь другому.
Все эти мысли пронеслись вихрем в моей голове, а затуманенные глаза Мартина смотрели с надеждой и требовали немедленного ответа. Вдруг раздался глухой топот копыт, и на горизонте появился еще один всадник, тоже весь в черном. Я выдернул пистолет Мартина и взвел курок, ведь это мог быть кто-то, кто нанял убийц. Всадник спешился и замахал обеими руками, давая понять, что не имеет злых намерений. Левый глаз его был закрыт черной повязкой. Выслушав мой рассказ о том, что произошло, он поинтересовался, действительно ли нас подстерегали бандиты.
– Неизвестно, – ответил я. – Им только дали описание. Но под это описание и ваша милость подходит.
Незнакомец улыбнулся.
– Чтоб меня черт побрал, если я не узнаю чего-нибудь больше. Пойду переговорю.
Он пошел к разбойнику, и через минуту мы услышали несколько глухих ударов и стоны: «Пощадите! Пощадите!» Затем раздался еще один удар, хрип, и все стихло. Незнакомец вернулся.
– Похоже, они действительно не знали, кого поджидали. Может, меня, а может, и нет. Единственное, в чем он сознался, что они должны были забрать сумку, но что в ней, им неизвестно. А поскольку у всех нас есть сумки, то и дальше ничего не понятно.
– Может, не стоило его убивать? – сказал я. – Он мог бы знать заказчика.
– Каким образом? По клинышку бородки? Или по голосу, который нашептывал им на ухо? Пусть катится к дьяволу. Я – Иоганн Калькбреннер, рыцарь из Кенигсберга, доктор философии и медицины. А вы кто будете?
– Мы из Венеции, я…
Но тут опередил меня Мартин:
– Я – Лукаш Гулевич из Страдча, а это мой товарищ Мартин Айрер из Зальцбурга… – он перевел дух и вздохнул: – К сожалению, я должен покинуть ваше приятное общество.
– Рана действительно такая серьезная? – спросил рыцарь.
Я кивнул.
– Живот.
– Ого! – Он покачал головой. – Можно посмотреть?
– Мы тоже медики, – сказал я, отворачивая полы кафтана Мартина. – Но взгляните и вы.
