Но разве Л. Ариосто, влюбленный в сказочную пестроту рыцарских авантюр, хотел вернуть Италию к феодальному средневековью? Его рыцарский мир — это яркий поэтический вымысел, высоко поднятый над плоской повседневной жизнью, это романтический мир, в котором злые волшебники в конце концов терпят поражение, а люди, наделенные сильными чувствами, одерживают победу. Это мир огромных, почти неограниченных, возможностей человека. Но ведь именно об этом мечтали европейские гуманисты, начиная с Марсилио Фичино (1433–1499). Рыцарский миф оказывал поэтам Возрождения большую услугу. Он наделял их испытанными героями, воплощавшими в себе красоту и энергию земного мира, а если нужно, то и способными полететь на луну, как веселый рыцарь Астольфо в поэме Ариосто.
И конечно, сверкание рыцарских лат, озаряющее поэму великого итальянского поэта, не делает ее произведением ушедших средних веков. «Неистовый Роланд» — одна из самых высоких вершин литературы итальянского Возрождения и одно из самых ярких произведений, примыкающих к романтическому направлению той эпохи.
В Германии в XVI в. не появлялось таких жизнелюбивых, вольнодумных, занимательных и одновременно элегантных поэм, как поэма Ариосто. Последние немецкие рыцарские поэмы относятся к XV в., в том числе обширная (около 41 500 стихов) обработка романов артурова цикла «Книга приключений Рыцарей Круглого стола» Ульриха Фюетрера (умер после 1492 г.), но это были эпигонские отзвуки средневековой рыцарской поэзии, произведения, лишенные былой поэтической силы. Правда, в начале XVI в. император Максимилиан I сделал попытку на новой культурной основе возродить жанр стихотворного рыцарского романа. Ему принадлежит замысел романов «Белый король» («Weisskunig», 1514) и «Тейерданк» (1517), облеченных в поэтическую форму двумя приближенными императора (М. Пфинцингом и М. Трейтцзаурвейном). Посвященные прославлению Максимилиана Габсбурга, выступающего в облике «доблестнейшего, справедливейшего и милосерднейшего» «Белого короля», романы эти не оставили заметного следа в литературе немецкого Возрождения. Их авторы, хотя, видимо, и являлись искусными царедворцами, искусными поэтами все же не были. Зато в истории книжной графики появление названных книг, иллюстрированных превосходными ксилографиями Ганса Буркмаира, Леонарда Бека и других мастеров, было несомненно событием весьма заметным.[35]
Романы Максимилиана, стремившегося прославить династию Габсбургов, по самой своей «деловой сути» были далеки от романтических тенденций эпохи Возрождения. Впрочем, нельзя сказать, что к этим тенденциям заметно тяготела немецкая «большая» литература XVI в. Развиваясь в годы Реформации, Великой Крестьянской войны, а затем феодально-католической реакции, она предпочитала жесткую сатиру, конфессиональную полемику вольному полету поэтического вымысла. Мир благородных человеческих чувств, мир самоотверженной любви и дружбы, правда, изображался в романах Иорга Викрама «История о Рейнхарте к Габриотто» (1551) и «Золотая нить» (1557), только надо иметь в виду, что Викрам опирался в них на традицию народных книг, широко известных в тогдашней Германии.
Не следует при этом думать, что народные книги возникали где-то на задворках европейской литературы XVI в. Нельзя не согласиться с А. Д. Михайловым, что они как в Германии, так и в других европейских странах являлись специфическим видом ренессанской литературы,[36] достигшей наиболее широкого развития в XVI в. Правда, народные книги Франции или Нидерландов еще как следует не изучены и не собраны, а ведь из французской народной книги «Великие и неоценимые хроники о великом и огромном великане Гаргантюа» выросло колоссальное творение Франсуа Рабле, одно из самых замечательных созданий европейской литературы эпохи Возрождения.
С немецкими народными книгами дело обстоит гораздо лучше. Со времен романтизма они прочно вошли в читательский обиход. А в XVI в… пожалуй, именно в Германии народные книги достигли наибольшего расцвета. Можно даже сказать, что как раз в народных книгах, во всяком случае в ряде народных книг, литература немецкого Возрождения обрела свои самые яркие краски. Здесь отчетливо проявились романтические тенденции, присущие эпохе, здесь разноцветными огнями переливался рыцарский миф, здесь доблесть и любовь украшают жизнь людей.
К числу ранних образцов этих книг относится «Прекрасная Мелузина», восходящая к роману Жана из Арасса, клирика герцога Беррийского, написанному в 1387–1393 гг. Героиней этой книги является очаровательная Мелузина, превращавшаяся в наяду со змеиным хвостом. Ее сыновья сражаются с рыцарями, великанами и драконами, приходят на помощь к притесняемым принцессам, а затем женятся на прекрасных девушках. Народная книга то и дело превращается в волшебную сказку. Удивительны подвиги, совершаемые доблестными богатырями, удивителен и их внешний вид. У одного из них глаза были красного и зеленого цвета, у другого на скулах росла львиная грива, а у Жоффруа, прозванного Острозубым, во рту рос только один огромный острый зуб. Встретив великана, он без промедления заявлял ему громовым голосом: «Слуга дьявола, нечего мне с тобой долго разговаривать, с помощью божией намерен я одолеть тебя и еще сегодня отсечь твою голову; посему защищайся, ибо пробил твой последний час». И последний час злокозненного великана неминуемо наступал.
К более позднему времени относится «Прекрасная Магелона» (рукопись — 1527 г., первое печатное издание — 1535 г.) — это одна из самых поэтических народных книг, посвященных любви. Так же как «Прекрасная Мелузина», восходит она к французскому рукописному оригиналу, написанному в середине XV в. Известен автор немецкого текста. Это Фейт Варбек (до 1490–1534), выходец из бюргерской семьи, изучавший в Париже право и теологию, ставший воспитателем принца и советником при саксонском дворе. В книге сохраняется рыцарский миф с его нарядными декорациями, но отсутствуют волшебные мотивы. У героини романа, дочери неаполитанского короля, Прекрасной Магелоны, нет змеиного хвоста, а рыцарям, появляющимся на страницах книги, не приходится сражаться с великанами и драконами. В этом привлекательном мире много красоты и вовсе нет уродства и злодейства. Даже сарацинские пираты, подобравшие в открытом море героя романа, сына графа Прованса, Петера Серебряные Ключи, высоко оценили его привлекательность, а Вавилонский султан, которому пираты подарили молодого рыцаря, полюбил его будто родного сына.
Никто не причинил никакой обиды Прекрасной Магелоне, внезапно очутившейся одной в дремучем незнакомом лесу, ни хищные звери, ни злые люди. Под видом паломницы ей удалось беспрепятственно добраться до острова близ берегов Прованса, где она соорудила небольшую богадельню, в которой стала самоотверженно служить людям бедным и недужным.
В романе все время подчеркивается нравственная красота героев. О Петере мы узнаем, что превосходил он «всех прочих в битвах, рыцарских состязаниях и иных деяниях, так что представлялось это скорее божественным, нежели человеческим. Он был любим и почитаем не только знатью, но и всем народом. Его подданные благодарили господа всемогущего за такого властелина, к тому же для графа, отца его, и для матери не было ни в чем иной радости, кроме как в их сыне, столь храбром, учтивом, красивом и разумном» (гл. 1). Когда же под именем Рыцарь Серебряные Ключи Петер прибыл в Неаполь на турнир, устроенный королем в честь Прекрасной Магелоны, он привлек к себе всеобщее внимание, поскольку был он «белее лилии, имел приветливый взгляд и светлые, как золото, волосы. Оттого всякий говорил, что господь отметил его многими особенными совершенствами» (гл. 12).
Говоря о Магелоне, автор неизменно отмечает ее целомудрие, стойкость, душевную красоту.
При этом в романе нравственная красота героев неизменно сочетается с их замечательной телесной красотой. Магелона не случайно названа Прекрасной Магелоной. По словам Петера, ее красота «не поддается описанию» (гл. 11). Меж красивых дам и девиц, собравшихся на рыцарский турнир в Неаполе, «Прекрасная Магелона блистала подобно утренней звезде пред восходом солнца» (гл. 12). В другом месте Магелона уподобляется дивному цветку, своей окраской и ароматом превосходящему все прекраснейшие цветы, произраставшие на лесной поляне. Не ограничиваясь этими пышными сравнениями, автор позволяет читателю увидеть алые губы красавицы и ее белоснежную грудь, «каковая своей белизной превосходила хрусталь» (гл. 16).
