– Где, как я выяснил, ваш муж служил первым секретарем британского посольства. А вот в Одессе мне удалось установить еще один чрезвычайно интересный факт.
– Да? И какой же именно?
– Мне стало известно имя главного боевика нигилистов, человека безрассудно отважного и фанатично настроенного, которому уже довольно давно удалось весьма близко сойтись с великим князем.
– Это невозможно!
– И тем не менее это правда.
Какое-то мгновение леди Майо смотрела на него, несколько утратив невозмутимое выражение лица, тем более что в этот момент колея дороги вильнула и экипаж вошел в вираж.
– Но послушайте меня, мистер Холмс. Мой дражайший Алек уже написал письмо в полицию, а если точнее – лично верховному комиссару сэру Чарльзу Уоррену.
– Благодарю за информацию, но я видел это письмо. Более того, я заметил, что скреплено оно гербовой печатью российского императорского дома.
– Кроме того, хочу повторить еще раз, – продолжала леди, – что в парке непрерывно курсируют патрули, а дом охраняют…
– И тем не менее лисе порой удается ускользнуть от целой своры гончих.
– Дело даже не в числе охранников! В эту самую минуту, мистер Холмс, наш бедняга Алек сидит в старинном зале с толстыми стенами и дверями, запертыми изнутри на два замка каждая. Окна закрыты ставнями так плотно, что внутрь и руки не просунуть. Каминная труба, тоже старинной работы, с расширением внутри, но с таким узким отверстием дымохода наверху, что в него не пролезть и ребенку, а в самом очаге разведен огонь. Каким же образом, по-вашему, враг сможет добраться до него?
– Каким? – Холмс в задумчивости закусил губу, а пальцами постукивал себя по коленке. – Что ж, вероятно, нынешней ночью он действительно находится в полной безопасности, поскольку…
Леди Майо прервала его жестом триумфатора.
– Мы не пренебрегли ни единой предосторожностью, – заявила она. – Даже крыша взята под наблюдение. Треплей – слуга Алека – невероятно быстро доставил сегодня письмо в Лондон, а потом вернулся более ранним поездом, чем ваш. В деревне он одолжил коня. И именно он сейчас дежурит на крыше, преданно оберегая покой своего хозяина.
Эффект, который возымели эти слова, оказался совершенно потрясающим. Шерлок Холмс вскочил прямо посреди ландо, его плащ нелепо раздулся во встречном потоке воздуха, а ему самому пришлось ухватиться за ручку двери, чтобы не потерять равновесие.
– На крыше? – эхом повторил он. – Этот человек дежурит на крыше?
Затем он развернулся и с силой сдавил плечо кучера.
– Гоните лошадей! – вскричал он. – Ради всего святого, гоните их что есть мочи! Нельзя терять ни секунды!
Щелк, щелк! Кнут прошелся между ушами коренной. Захрипев, лошади перешли на галоп, еще быстрее рванув вперед. Посреди смятения, в котором мы пребывали, раздался сердитый возглас леди Майо:
– Мистер Холмс, вы в своем уме? Что вы творите?
– Вы скоро сами все увидите. Мисс Форсайт, вы лично когда-либо слышали, чтобы великий князь обращался к своему слуге по фамилии – Треплей?
– Я? Н-нет! – запнувшись, ответила Селия Форсайт, охваченная тревогой. – Как я вам уже рассказывала, Чарльз… то есть что я такое говорю?! Великий князь всегда звал его «Треп», и я решила…
– В том-то и проблема, что это было только ваше предположение. А настоящая его фамилия – Трепов. Даже с ваших слов я смог распознать в нем лжеца и предателя.
Живая изгородь замелькала мимо, слившись в сплошную стену, вся упряжь и сбруя звенели и вибрировали. Мы мчались, обгоняя ветер.
– А теперь припомните, – продолжал Холмс, – с каким вероломным лицемерием этот человек повел себя, когда его хозяин публично разбил первые часы. Он ведь сделал вид, что смущен и пристыжен, не так ли? Ему хотелось, чтобы в ваших глазах мистер Чарльз Хендон выглядел безумцем. А как вам стало известно о пяти других часах, которых, кстати, никогда не существовало? О них рассказал тот же Трепов. Прятать часы или снабженную ими бомбу в собственном комоде – вот это было бы признаком истинного помешательства. Но великий князь Алексей никогда ничего подобного не делал.
– Но послушайте, Холмс, – попытался возразить я, – ведь если Трепов долго был его личным слугой…
– Гоните, кучер, гоните! Да, Уотсон? Что вы хотели сказать?
– Несомненно, у Трепова было множество возможностей убить своего хозяина ножом, например, или с помощью яда, не прибегая к таким сложным методам, как бомба.
– Этот сложный метод, как вы изволили выразиться, основной в арсенале так называемых революционеров. Простота – не в их стиле. Их жертву должно разнести на куски громким взрывом, чтобы об этом узнал и заговорил весь мир. Таким образом они обращают на себя внимание и вызывают страх от своих угроз и силы.
– Но ведь было письмо к сэру Чарльзу Уоррену! – воскликнула леди Майо.
– Не сомневаюсь, что оно покоится сейчас на дне какой-нибудь лондонской сточной канавы. А! Вот, как мне кажется, и Грокстон-Лоу-Холл показался прямо перед нами.
Признаюсь, что последовательность дальнейших событий этой ночи в некоторой степени перемешалась у меня в памяти. Припоминаю, что после того, как мы проехали по крытой гравием подъездной дорожке, перед нами возник длинный и приземистый особняк времен короля Якова, построенный из ярко-красного кирпича со сдвоенными окнами и плоской крышей. Как только ландо остановилось, мы тут же отбросили в стороны покрывала. Леди Майо, теперь уже не на шутку обеспокоенная, сразу принялась раздавать приказы группе перепуганных нашим стремительным прибытием слуг.
А мы с Холмсом спешно последовали за мисс Форсайт наверх – сначала по широкой, крытой ковром дубовой парадной лестнице из вестибюля, а дальше – по узким ступенькам, которые вели непосредственно на крышу. У их подножия Холмс на секунду задержался и сжал ладонь мисс Форсайт.
– Вам будет лучше остаться здесь, – сказал он тихо.
Когда же он снова опустил руку в карман плаща, мне послышался щелчок взводимого курка, и я понял, что на этот раз Холмс тоже вооружен.
– Следуйте за мной, Уотсон! – сказал он.
Я стоял у него за спиной на узкой лестнице, пока он крайне осторожно открывал люк, заменявший дверь на крышу.
– Если вам дорога жизнь – ни звука! – прошептал он. – Как только увидите его, стреляйте.
– Да, но как же мы его там найдем?
В наши лица снова ударил холодный ветер. Мы стали осторожно перемещаться вперед по плоской крыше. Со всех сторон нас окружали трубы: высокие призрачные столбы каминных и целые скопления более мелких и приземистых, похожих на почерневшие от сажи горшки. Все это располагалось вокруг огромного свинцового купола, отливавшего серебром в свете луны. У дальнего конца крыши, там, где на фоне неба вырисовывался силуэт деревянного фронтона, какая-то темная фигура, казалось, присела на корточки у отдельно стоявшей и отчетливо различимой при луне трубы камина.
Внезапно синей вспышкой зажглась серная спичка, потом она загорелась ровным желтым пламенем, а всего через мгновение раздалось шипение бикфордова шнура и что-то загрохотало в трубе. Холмс бросился вперед, непрерывно петляя, чтобы обогнуть очередную трубу или парапет, желая настигнуть припадавшего к крыше человека, который теперь поспешно пятился назад.
– Стреляйте, Уотсон! Стреляйте же!
Наши револьверы разрядились синхронно. Я только успел увидеть, как бледное лицо Трепова резко повернулось в нашу сторону, прежде чем вся массивная труба в прямом смысле слова взлетела на воздух посреди мощного столба белого огня. Крыша качнулась у меня под ногами, и я помню только, как упал и несколько раз перекатился по ее покрытию, а над моей головой свистели мелкие осколки и пролетали целые куски кирпича, часть которых забарабанила по металлическому куполу.
Холмс вмиг вновь оказался на ногах.
– Вы ранены, Уотсон? – спросил он, задыхаясь.
– Лишь слегка контужен, – отозвался я. – Но как же нам повезло, что мы успели упасть! Иначе…
И я указал ему на снесенную верхушку и посеченную осколками поверхность располагавшейся рядом трубы.
