Пожиратели смерти являлись абсолютными животными, которые горели желанием обглодать чьи-нибудь кости. Очевидно, одним лишь фактом своего существования Ева пробудила этот нездоровый аппетит в Алекто - невысокой коренастой англичанке с хриплым голосом, гниловатыми зубами, сутулыми плечами и короткими кривыми ногами. В больную голову женщины давно закрадывались мысли о том, как бы перекроить симпатичное личико мисс Берг. Что до ее брата, то он напротив, был не прочь до того, как приступить к изуродованию, развлечься со слизеринкой. До этого вечера студентке удавалось избегать вероятных неприятностей. Но, увы, удача не могла вечно быть на ее стороне. По случайному стечению обстоятельств, именно в этот день переменчивая леди покинула Еву, а семейству Кэрроу подвернулась возможность воплотить свои нездоровые фантазии.
Когда Алекто послала во второкурсника режущее в качестве наказания за провинность, Берг механически выставила щит перед перепуганным до онемения мальчиком. Она поднялась с места и осмелилась заметить, что случаи наказания младшекурсников разбираются лично директором, что только он может выбирать меру наказания для провинившегося. За несвойственную Слизерину смелость она и получила сполна, когда только что вошедший в зал Амикус послал Круцио ей в спину.
Не удержавшись на ногах, она упала на холодный пол, будто подкошенная. Ей было невыносимо тяжело дышать, когда все тело сковывала дикая боль. Кровь будто бы стыла в жилах, а собственный крик казался каким-то приглушённым и отдалённым. Хотя, на самом деле, он раздавался на весь Большой зал вместе со смехом Кэрроу.
Боль, только боль, одна лишь боль… она была везде, заполняя каждую клеточку ее существа. В голове не оставалось никаких мыслей, только пустота и отчаянное желание, чтобы эта пытка прекратилась.
Студенты Хогвартса, разбитые на факультеты и стоявшие стройными рядами, наблюдали за показным наказанием для Евы Берг - слизеринки, посмевшей помешать учебному процессу и оказавшей сопротивление преподавательскому составу. Некоторые из гриффиндорцев победно усмехались, а на лицах слизеринцев не было никаких эмоций, но напряженное молчание целого факультета, который обычно одобряюще поддерживал обоих Кэрроу, говорило о многом.
Горячие слёзы оставляли следы на выложенном каменной кладкой полу. Искусанные до крови губы, растрепанные волосы, поломанные ногти и извивающееся от адских мук стройное тело – во всем этом мало осталось от гордой представительницы древнего рода.
Сколько раз родителям приходилось испытывать эту же боль? Ведь пытал их никто иной, как сам Лорд, а сила его проклятий была просто нечеловеческой. Как им удавалось не сойти с ума? Сможет ли она когда-то почувствовать что-либо, кроме этой боли, уродующей душу? Они до сих пор расплачивались за ошибки прошлого, за неправильный выбор, сделанный после возвращения из Чехии, где прожили большую часть своей жизни, и где Берг училась до тринадцати лет.
Вдруг все прервалось. Темноволосая девушка издала сдавленный стон, еле дыша и не в силах пошевелиться, но при этом дрожа всем телом. Сила проклятия Круцио у Кэрроу казалась просто невероятной.
Ева роняла слезы на каменный пол, ощущая себя сломленной, когда затуманенным от боли и слез взглядом увидела, что к ней приближается её мучитель. Она сжималась в комок и зажмурилась, желая лишь одного - смерти. А через мгновение провалилась в спасительное забытье, потеряв сознание после еще одной порции Круцио.
Не все выживали после Круциатуса, не все оставались психически здоровыми. Юная девушка не обладала никакой силой, чтобы стать исключением из правил. Непростительное нанесло ей сильный удар. Находясь во власти обморока, она не чувствовала, как Амикус грубо схватил ее за локоть и потянул на себя, как он молча закинул бессознательное тело на плечо и унес из зала под испуганные ахи и косые взгляды других учеников и нескольких преподавателей.
Находясь без сознания, Ева видела свою семью. Измученного кровавыми зрелищами отца, вернувшегося с очередного собрания у Волан-де-Морта. Испуганную и очень бледную мать, которая даже не знала, за кого должна волноваться больше - за своего мужа или ребёнка, которому предстояло отучиться ещё один год в школе, находящейся под контролем Пожирателей и ближайшего последователя Лорда. В доме больше не проводились балы и званые вечера, в доме больше не было тепла, уюта и света. У каждого члена семьи была запасная палочка и чемодан, собранный на тот случай, если нужно будет бежать. Только бежать было некуда.
Неся добычу в свои комнаты, Кэрроу не переговаривался с сестрой до тех пор, пока они не оказались за закрытой дверью. Он просто смотрел на задравшуюся юбку старшекурсницы, на её стройные ноги и холеную белую кожу, и ему в голову пришла мысль, что неплохо было бы позабавиться с первой попавшейся в руки чистокровной волшебницей. Хотя обычно он не брезговал и полукровками.
– Какая нежная кожа, восхитительно, – руки Кэрроу касались тела девушки буквально везде, оставляя синяки.
Когда она очнулась, то могла лишь молча сжать зубы от отвращения и ненависти к этому чудовищу. По телу все еще проходилась дрожь. После Круцио не было сил пошевелиться или сказать хоть слово в ответ на открытые домогательства. Она чувствовала себя так, будто бы раны были не только на ее душе, но и на теле.
Мысли оказались материальны. Берг думала, что больше не сможет издать ни звука? Зря. Потому что когда заклинание Алекто рассекло кожу на ее спине, она кричала сильнее, чем когда Амикус мучил ее непростительным при толпе слизеринцев и студентов других факультетов, до которых ей не было дела. Никто из них даже не заступился за нее. Пытки однокурсницы Малфой и вся его компания встречали молчаливым бездействием.
Вскоре от рубашки остались лишь разорванные и окровавленные куски ткани. Кэрроу пожирал взглядом аккуратную небольшую грудь девушки, прикрытую кружевом, ее плоский живот и точеные плечи. От этого взгляда девушке становились противными не только Пожиратель и все происходящее, но и она сама.
Ева отлично знала, что ее ждет - изнасилование, новые пытки, еще больше унижений. Бесконечный круг того, что сломает ее навсегда. Все то, что больше никогда не даст ей нормально уснуть. В какой-то момент она решила, что больше не была непорочна, больше не заслуживала любви и семейной жизни, о которых мечтала. Кто возьмет ее замуж с такими шрамами? Кто захочет трогать ее после того, как Амикус осквернил тело, коснувшись его? От обиды, горечи и злости Берг молча плакала, до боли стиснув зубы и вздрагивая от беззвучных рыданий.
Она уже почти с полным безразличием наблюдала, как рвётся ткань юбки и зажмурилась только когда дверь слетела с петель, а в проеме появился темный силуэт профессора Снейпа. Она с трудом понимала, что он говорил - из-за крови, шумевшей в ушах, и того, что сосредоточиться в этом состоянии было выше ее сил. Через пару мгновений, оказавшись в руках директора, она не понимала, действительно ли он пришел за тем, чтобы ее спасти. Стоило ли ей бояться Снейпа? Измученный мозг решил, что пока ее не начнут пытать снова, Ева может доверять директору.
Берг находилась на самом краю сознания, периодически проваливаясь в темноту и снова приходя в себя. Ее взгляд, направленный в никуда, прерывистое дыхание и молчание многое говорили о состоянии ученицы. Она мучилась от перенапряжения мышц, то и дело ощущая болезненные судороги, кусая губы и не переставая плакать. Волны ментальной и физической боли все еще накатывали волнами.
Профессор шел куда-то. И все, что оставалось ей - покорно находиться в его руках, уткнуться носом в его плечо, изредка всхлипывая, и прятать лицо от встречающихся на пути однокурсников.
Когда Ева открыла глаза и пришла в себя в очередной раз, то почувствовала кожей холодный кафель и осторожно уперлась в него ладонями, стараясь удержать равновесие и остаться сидящей. Она снова прикрыла глаза на несколько мгновений и в очередной раз потеряла связь с реальностью, очнувшись уже от прикосновений зельевара к своей коже. Он раздевал ее. Испуганно вздрогнув, брюнетка тихо простонала и начала пятиться назад, пока не прижалась спиной к стене. Тут же отпрянув от нее, она всхлипнула от острой боли. Все тело ныло, а рассеченная заклинанием кожа на спине будто бы горела. Не выдержав свалившихся на нее испытаний, Ева снова заплакала, тихо поскуливая и прикрывая худыми белыми руками грудь и оголенный живот. Она попыталась что-то сказать, но голос сел, да и двигать губами было тяжело.
