Тема как-то сама собой вернулась только в начале пятого курса, когда в разговоре о перспективах трудоустройства сына после окончания учебы тот радостно проинформировал, что какая-то там адвокатская контора («Рогов и Копытов»? — съязвил я; не читавший «Золотого теленка» ребенок серьезно ответил, что не помнит, но уточнит) якобы готова забронировать для него место в случае, если молодой юрист сможет выйти на работу не позже первого июня. «Какого года?» — поинтересовался я. «Следующего, естественно, — с ироничной улыбкой снисходительно отразил батину шутку без пяти минут молодой специалист. — Первое июня этого года некоторое время назад прошло». В искреннем недоумении я поинтересовался, куда присутствующий здесь специалист по течению времени дел год своей армейской службы? Вопрос «К-какой службы?» Кирилл вслух не задал, но он явно читался в его недоуменном взгляде. Суть последовавшего короткого, но экспрессивного диалога можно выразить словами: «А я думал, что вы с мамой…», а отчаяние, поселившееся в глазах студента-выпускника после того, как он выяснил, что «мы с мамой» его надежд не оправдали, было вполне сравнимо с аналогичным чувством Кисы Воробьянинова, вопиющего над пустым нутром последнего гамбсовского стула. «Мы с мамой что? — взорвался я. — Мы с мамой пять лет назад говорили тебе: иди в институт с кафедрой! (маму, тогда занявшую в этом вопросе соглашательскую позицию, я сейчас брал в союзники для создания среди мальца иллюзии нерушимого родительского единства в вопросах его воспитания, единства, которого, к сожалению, не было). Ты что говорил? Что четкие пацаны армии не боятся? Так вот поди-тко, послужи!» Ответом на мое предложение было недоумение, — такое я прежде видел только один раз, в глазах парижского официанта из пафосного Le Diane, наблюдавшего, как посетитель за соседним столиком (тоже из России) разбирался с эскарго с помощью щипцов для лобстера — кстати, не без успеха. «Па, служить — это жесть!» — со слезами в голосе проревел наш отпрыск, у которого представление о предмете за последнюю пятилетку радикально изменились. Вбивая осиновый кол в грудь умирающей коалиции, в голос зарыдала Марина. Не имея никаких сил противостоять столь неожиданно открывшемуся против меня второму фронту (в который раз!), я про себя покрыл остальных участников собрания пятистопным ямбоматом, и ушел, в душе, разумеется, уже сдавшись. Пришлось задействовать все имеющиеся связи в военно-медицинской области человеческой деятельности, что привело к обнаружению у призывника Кирилла Костренева серьезного заболевания. В очередной раз сработало даже уже не обсуждающееся нами с Мариной засранцево везение — три года назад в институте проводили какой-то разовый, акционный медосмотр, в который оказалось вовлечено, процентов двадцать студентов, в числе которых каким-то непостижимым образом выловили и Кирилла. На осмотр он попал (сам признавался!) с похмелья, после часа стрит-баскетбола и трех чашек эспрессо, чтобы «отбить запах». Все это привело к тому, что на медосмотре у него было зафиксировано давление 160 на 115, а молодая врачиха хотела чуть не сразу отправить студента «по скорой». Студент категорически воспротивился, сошлись на том, что он посидит в коридоре полчасика, подышит, после чего давление ему измерят вновь. Не будь дурак, Кирилл из коридорчика слинял, о нем в результате благополучно забыли, но запись-то в амбулаторной карте осталась! На ее счастливом основании, наглотавшись задираюшего АД под потолок гептамила, отпрыск прошел несколько суб-медкомиссий, обзаведшись в результате диагнозом «гипертония», поставленным при том три года назад — не подкопаешься! Результатом стал военный билет со штампом «Не годен в мирное время». Вся эта душе- и телоспасательная эскапада заставила наш семейный бюджет оскудеть на десять тысяч евро. Ребенок прочувственно басил: «Спасибо, па, спасибо, ма!», неуклюже лез обниматься и поспешил удрать с церемонии вручения премии «Отмаза» навстречу новым приключениям.

В честь окончания института ребенку нужно было что-то подарить, есть такая нормальная совершенно традиция. Мне в 1983-м по аналогичному случаю за безумные 150 тогдашиних «рэ» купили джинсы «Super Rifle», и я был просто счастлив. Сейчас аналогичным «гифтом» никого не удивишь даже где-нибудь в Ербогачёне, и мы решили купить ребенку машину. Я выбрал авто — жутко популярный Хёндэ Солярис в топовой комплектации, с автоматической коробкой, кондиционером, на литых дисках — не «лакшери», конечно, но и далеко, я бы сказал, «не хрен собачий» ценой под полмиллиона (доллар тогда стоил меньше 30 «деревянных»). Кирилл взял деньги, поехал в салон, и через полдня вернулся на… Ford Focus GT оранжевого цвета, не новом, с приличным пробегом, на совершенно «лысой» резине, со стучащими стойками передних амортизаторов и подозрительно пахнущим горелым маслом сизом выхлопом из труб. Первым моим движением было лететь к автопродавцам, «впарившим» «лоху» рухлядь, но Кирилл удержал меня, заверив, что покупка была совершена им абсолютно взвешенно. На мои технические замечания, не сводя восхищенного взгляда с машины, счастливый обладатель раритета отвечал, что про замену стоек он знает, и на это ему сделали скидку аж в десять тысяч; что дым — следствие того, что прежний хозяин по ошибке залил 80-й бензин, а резина до зимы еще точно проходит. Ведь протектор, по сути, не нужен: знаю ли я, что на гонках Формулы-1 ездят на так называемых сликах, то есть покрышках без протектора? Совершенно офигевший от того, с какой густой перфорацией распределены в мозгу сына технические знания и, главное, насколько высока в нем уверенность в них, я спросил, как он посмел нарушить мое прямое указание? Кирилл набрал в грудь воздуха (в мозги — наглости), и выпалил, что его — молодого специалиста не возьмут ни в одно «приличное» место, как только узнают, что он ездит на Солярисе, а сказать это сразу прямо он не имел никакой возможности, потому что я не согласился бы, верно? «Ну, да, девки, опять же, давать «лоху на Солярисе» будут считать ниже своего переднего достоинства?» — задумчиво продолжил я аналогию, высматривая на лице сына точку, куда было бы оптимально, как когда-то, приложить родительскую длань. «А-дназначна, па!» — искренне радуясь моему неожиданному пониманию, заголосил Кирилл. Я почувствовал слабость в коленках и опустошенно оперся пятой точкой на горячее крыло Форда. Пропиленная чуть не до корда резина, не вынеся неожиданной нагрузки, с сочным шипом, похожим на открытие сразу дюжины бутылок «Пепси», отдала богу душу. Машина осела одним боком, ее улыбчивая фальшрешетка сразу словно тоже слегка перекосилась, как человеческая физиономия, «подрихтованная» флюсом. «Во, блин!» — озадаченно произнес ребенок, чеша коротко стриженный затылок. «Сын, ты дурак!» — простонал я, ощущая полную пустоту внутри, и закрыл глаза. Потом кое-как взял себя в руки, подробно объяснил дилетанту, что установка новых гоночных газовых «амиков» обойдется ему тысяч в сорок, новая резина 19-го радиуса — еще минимум во столько же, а замена маслосъемных колец, о необходимости чего с вероятностью в 99,9 процента говорит сизый дым — это в любом случае переборка двигателя с непредсказуемыми последствиями в ценовой области. С удовлетворением резюмировав напоследок с интонациями Луспекаева-Верещагина из «Белого солнца пустыни»: «А вот денег на это я тебе не дам!», я оставил незадачливого автовладельца наедине со своим разочарованием, и поплелся домой, сам себе напоминая в этот момент несчастного, маленького, уморительно-грустного Чарли Чаплина из «Огней большого города». Марины, к счастью, не было, и я, не раздеваясь, упал на постель и зарыдал, пряча всхлипы в подушку. Этот человек, мой биологический сын, меня не понимал, не любил и даже (на очень худой конец!) не боялся, и не было ни одного шанса на исправление этой ситуации. Он вырос в наглого, с плохим уровнем общей образованности, очень самоуверенного и не очень умного человека, с каким бы я, не будь он столь плотно связан со мной генетически, не стал бы нужду справлять на одном квадратном километре. Не помню точно, что я испытывал двадцать с лишним лет назад, впервые взяв на руки маленький пищащий комочек в белых простынях, но эти чувства отличались от того комплекса эмоций, которые я питал к этому человеку сейчас, как черный Инь от белого Яня.