- Тебе нравится? - спросила она, изящно повернувшись, чтобы я мог лучше её рассмотреть. Не получив ответа, она направилась ко мне. - В чем дело, Джокко? Ты себя плохо чувствуешь?

- Все в порядке, - проквакал я, судорожно сглотнув.

- А в чем дело?

- Ни в чем. Просто мне показалось, что ты выглядишь как-то странно.

- Катись к черту, - прорычал я, сам не зная, почему, и в ту же секунду Франс порхнула через всю комнату прямо в мои объятья.

- Дорогой, с тобой действительно что-то не так. - Ее прелестное лицо выражало глубокую озабоченность. Сквозь ткань одежды тепло её тела опалило меня, как раскаленное железо, её острые юные грудки упирались в мою грудь, её стройные бедра тесно прижались к моим. Мой зверек предательски затрепетал и начал выпрямляться. Прежде чем я успел остановить её, она поднялась на цыпочки и приблизила свои пухленькие нетерпеливые губки к моим губам, застигнутым врасплох. Я прижал её к себе, упиваясь её щедростью и ненавидя себя в то же время. Трезвый голос моего подсознания твердил мне, что я трижды дурак. И я грубо оттолкнул её, не обращая внимания на выражение обиженного удивления на лице девочки. Я не мог допустить, чтобы это далеко зашло. В мои планы не входило серьезное увлечение кем-то. А особенно Франс Лоран, которая - если я правильно её понял - отдаст все, отдаст от чистого сердца и навсегда. Мона и Нэн, Фэй, Дэррис и Элла - вот это были женщины для меня. Женщины, которые довольствуются короткими встречами, на одну ночь, случайными партнерами. Но не такая девушка, как Франс Лоран.

- Сядь, - резко сказал я ей. - Нам с тобой нужно кое о чем поговорить.

- О, - произнесла она тоном маленькой девочки.

Но она не могла меня обмануть. Лучше, чем кто-либо другой я знал, что она не была больше маленькой девочкой. Ее поцелуй сказал мне об этом. Она была взрослой женщиной и её желания были желаниями взрослой женщины. Хотя, как явствовало из сцены, случившейся в конторе окружного прокурора, она и была девственницей.

Франс села на кушетку около приемника, поджав под себя ноги, а я начал мерить шагами комнату. Не знаю, почему, но мне лучше думается, когда я хожу. Она не проронила ни звука с тех пор, как я оттолкнул её - просто сидела и пожирала меня глазами.

Наконец она сказала:

- Но, Джокко, я ведь уже женщина. - В её голосе я уловил легкое лукавство.

- Послушай, - сказал я, как будто не слыша её, - с тех пор, как я нашел тебя под дождем прошлой ночью, я убил четверых, в меня стреляли и у меня на шее висит окружной прокурор. Может быть я не слишком умен, но логика подсказывает мне, что прежде всего должна быть причина, почему тебя похитили. - Я ударил кулаком по своей ладони. - Это как пить дать.

- Я не могу представить, какая может быть причина, Джокко, - ответила она серьезно. - У меня нет врагов.

- Если у тебя нет врагов, то я, пожалуй, не хотел бы встретиться с твоими друзьями. Эти парни прошлой ночью оказались на улице не ради своего удовольствия. Это была их работа. Убийство людей - вот их главный способ зарабатывать себе на хлеб и на виски. Скорее всего сюда пришлют новую команду, и на этот раз за нами обоими. Но у меня есть план...возможно. Как бы то ни было, это только начало. Ты мне поможешь?

- Что нужно делать? - выражение её лица ничуть не изменилось.

- Как ты собираешься уладить свои дела в больнице? Они очень строго следят за дисциплиной своего персонала.

- Я позаботилась об этом, пока ты уходил куда-то. Я позвонила Самуэлю Гинсбергу в Нью-Йорк. Это мой адвокат. И попросила его сообщить в больницу, что умерла моя тетя и я уехала на несколько дней.

- Они в это поверят?

- Я не знаю. - Она пожала плечами. - Я не уверена, что останусь там работать. - Она подалась ко мне. - Мне кажется, я нашла кое-что поинтереснее.

Я пропустил её реплику мимо ушей, понимая, что она имела в виду.

- Вот что я придумал, - сказал я ей. - Ты не побоишься снова пойти в тот дом к Анджело Фатиззо?

- Одна? - спросила она, глаза её широко раскрылись.

- Конечно, нет. Я пойду с тобой как твой приятель. Он поверит? Ведь у нас такая разница в возрасте...

- Кстати, а сколько тебе лет? - спросила она. Когда я ответил, она слегка нахмурилась. - Ты старше меня на каких-то четырнадцать лет. И я не вижу, почему он не поверит. Он намного старше Лолы, а она лишь на два года старше меня. А кроме того, он и Эл одного возраста.

- Кто такой Эл? - Она опустила глаза и взрогнула, затем посмотрела мне прямо в лицо и с неприязнью в голосе ответила: - Он что-то вроде телохранителя Анджело. По-крайней мере, он так говорит.

- Хорошо, котенок, выкладывай. Что из себя представляет этот Эл?

- Ну, в общем так. Анджело - это приятель Лолы, а Гресис - приятель Мэри, и он... я тогда не знала, но меня пригласили, чтобы я подружилась с Элом. Он... он... - Франс снова вздрогнула. - Мне хотелось каждый раз вымыться после того, как он прикасался ко мне.

- Ты уверена, что никогда не видела никого из тех парней, которых я убил прошлой ночью? Никто из них не околачивался раньше около дома Фатиззо?

Франс покачала головой.

- Куда они тебя повезли, чтобы заняться тобой?

- Они ездили по каким-то темным улицам. - Она замолчала и глубоко вздохнула. - Что я должна сделать, Джокко? Если ты со мной, то мне абсолютно все равно. Я согласна на все.

- Тогда свяжись с Лолой или Мэри и выясни, когда они будут у Фатиззо. Напросись на приглашение. Расскажи им обо всем, что произошло прошлой ночью и скажи им обо мне. Поняла?

- Я попрошу Лолу принести мои вещи к Анджело и мы сможем там их забрать, - сказала она, идя к телефону.

Пока она разговаривала по телефону, я достал из холодильника два ломтя вырезки, положил их на решетку, затем засунул разогреваться в духовку пакетик картофеля-фри, размышляя при этом о том, что мне нужно посетить миссис Джон Л. Стоун, чтобы отыскать её сына Родни, иначе Старик в Вашингтоне подумает, что я совсем забросил свою работу. К тому времени, когда Франс закончила разговаривать по телефону, еда была уже на столе.

- Я разговаривала с Лолой, - сказала Франс, с большим аппетитом налегая на бифштекс. - Она беспокоилась обо мне, и Мэри тоже. Очевидно, консьержка нашего общежития не рассказала им о моей бедной умершей тете. Лола никому не проболтается, что я здесь, а впрочем, мне все равно, если и проболтается.