Но все это время всех занимал и беспокоил один вопрос: где же король Этны, Фалько Фальконе? Где могущественный Фалько, в продолжение двадцати пяти лет владевший Этной? Он написал вдове дона Ферранте, что она не должна строить железную дорогу. Что хотел он сказать своей угрозой? Почему он не подает признаков жизни, когда нарушают его запрещение? Почему он не перестреляет бедняков с Корвайя, когда они проходят ночью с лопатами и тачками? Почему он не переловит в каменоломне слепых певцов и не изобьет их? Почему он не похитит донну Микаэлу из летнего дворца и не потребует в виде высокого выкупа за ее жизнь прекращения постройки?

Донна Микаэла тоже спрашивала себя: «Забыл ли Фалько Фалькне свои слова, или он выжидает время и хочет нанести удар, когда это будет чувствительнее всего?»

И все жители Диаманте думали то же самое:

«Когда же разразится гнев Этны на железную дорогу? Когда же Монджибелло поглотить ее в своем извержении? Когда решит разрушить ее могущественный Фалько Фальконе?»

И все это время все только и заняты разговорами о Фалько Фальконе и о том, что он предпримет, особенно же это заботило рабочих, работавших под началом синьора Альфредо.

Рассказывали, что как раз против церкви Сан-Паскале, на голой отвесной скале стоит маленький домик, такой узкий и высокий, что он похож на дымовую трубу, сохранившуюся на пожарище. Он такой узкий, что лестницы не могут поместиться внутри и идут с наружной стороны. Тут и там по стенам лепились как гнезда балкончики и разные пристройки.

В этом доме родился Фалько Фальконе. Родители его были бедные рабочие. Но в этой-то бедной хижине и научился Фальконе своему высокомерию.

Его мать была несчастная женщина, потому что в первые годы брака она имела только дочерей. Ее муж и все соседи презирали ее за это.

Единственной мечтой этой женщины стало рождение сына. Когда она ждала пятого ребенка, она каждый день сыпала соль на порог и сидела у дверей, высматривая, кто пройдет первый: мужчина или женщина? Родится ли у нее сын или дочь?

Целыми днями сидела она и считала. Она считала буквы в имени мужа и своем, потом складывала и делила их. Если выходило четное число — она радовалась: это означало, что родится сын. А на следующий день она снова принималась считать.

— Может быть я ошиблась вчера, — говорила она.

Когда же Фалько родился, то мать его окружили таким почетом, что уже за одно это она полюбила его больше других детей. Когда отец, вернувшись домой, узнал, что у него родился сын, о снял шляпу и низко поклонился.

Над дверями дома повесили шляпу, как почетный знак. Воду, в которой купали ребенка, вылили за порог и дали ей течь по улице. Когда Фалько понесли в церковь, его положили на правую руку крестной матери, а соседки, приходившие навестить его мать, низко кланялись ребенку, спавшему в колыбели.

Он был крупнее и сильнее, чем другие дети его возраста. Он родился с жесткими волосами, а восьми дней у него появился уже первый зуб. А когда мать прикладывала его к груди, он начинал так сильно сосать, что она смеялась и говорила:

— Уж не родила ли я героя!

Она ожидала от Фалько великих дел и этим внушала ему высокомерие. Но разве можно было чего-нибудь ждать от него? Фалько не мог даже выучиться читать. Мать взяла книгу и начала учить его буквам. Она показывала ему А и говорила, что оно похоже на большую шляпу, В — похоже на очки, а С — на змею. Это он понимал. Но потом мать сказала:

— Если ты возьмешь очки и большую шляпу, то это будет «Ва». Этого он не мог понять. Он рассердился и побил мать. И тогда она оставила его в покое.

— Из тебя все равно выйдет великий человек, — сказала она.

В детстве и юности Фалько был ленивый и злой. Ребенком он не любил играть, а юношей никогда не танцевал. И у него не было возлюбленной. Он охотно ходил только туда, где можно было ожидать ссоры и драки.

У Фалько было два брата, они были люди обыкновенные и ценили их гораздо больше, чем его. Фалько чувствовал себя оскорбленным преимуществом своих братьев, но он был слишком горд, чтобы это показать. Да и мать всегда была на его стороне. После смерти отца она сажала его на почетное место за столом и не позволяла задевать его.

— Мой старший сын важнее вас всех здесь, — говорила она.

Вспоминая случаи из его жизни, все говорили, что Фалько высокомерен. Он поставил себе за честь разрушить железную дорогу.

И как только начали этого бояться, вспомнили про него и другие истории.

Целых тридцать лет Фалько прожил так, как и другой рабочий люд на Этне. По понедельникам он вместе с братьями отправлялся работать в поля. Он забирал в мешок хлеба на целую неделю, а суп варил себе из бобов и риса, как и все другие. И он радовался, когда по субботам возвращался домой и находил там приготовленные макароны и вино и постель с мягкими подушками.

Это было в один из субботних вечеров. Фалько с братьями возвращались домой, и по обыкновению шел несколько в отдалении от них — у него была неповоротливая и медленная походка. Но, когда братья вошли в дом, стол не был накрыт, постели не приготовлены, и на пороге лежал толстый слой пыли. Уж не вымерли ли все дома? Тут они увидали, что мать их сидит на полу в темном углу. Волосы ее были растрепаны, и она водила пальцами по земле.

— Что случилось? — спросили братья.

Она не подняла головы и произнесла, словно разговаривая с землей:

— Мы разорены, мы нищие!

— У нас хотят отнять дом? — воскликнули братья.

— У нас отнимают хлеб и честь!

И она рассказала:

— Ваша старшая сестра служила у булочника Гаспаро. Это было очень хорошее место. Синьор Гаспаро отдавал Пепе весь хлеб, какой оставался по вечерам после продажи, и она приносила его мне домой. Его было так много, что хватало на нас всех. Я так радовалась, что Пена поступила на место. Теперь мне не надо заботиться на старости лет, думала я. Но в понедельник Пена в слезах вернулась домой. Синьора Гаспаро прогнала ее.

— Что же сделала Пена? — спросил Нино, старший после Фалько.

— Синьора Гаспаро обвиняла Пепу, что она ворует хлеб. Я пошла к синьоре Гаспаро и просила ее взять Пепу обратно.

— Нет, сказала она, она не честная девушка.

— Синьор Гаспаро сам отдавал хлеб Пене, сказала я, спросите его самого!

— Я не могу спросить его, — отвечала синьора, он уехал и вернется только через месяц.

— Синьора, — сказала я, — мы очень бедны, возьмите Пепу назад на службу!

— Нет, сказала она, я уеду, если синьор Гаспаро опять возьмет эту девку.

— Берегитесь, сказала я, вы отнимаете у меня хлеб, я отниму у вас жизнь. — Она испугалась и позвала своих людей, и мне пришлось уйти.

— Что же теперь делать? — сказал Нино. — Пепа должна поискать другого места!

— Нино, — сказала мать, — ты не знаешь, что эта женщина рассказывала всем соседям про Пепу и синьора Гаспаро.

— Кто может запретить женщинам распускать клеветы? — сказал Нино.

— Если Пепа не может найти места, пусть она варить еду нам самим, — сказал Турридо.

— Синьора Гаспаро сказала, что ее муж позволял Пепе брать хлеб за то, что она…

— Мать! — перебил ее Нино, вспыхнув. — Я вовсе не желаю из-за Пепы идти на галеры.

— На галерах живут и крещеные! — сказала мать Дзиа.

— Нино, — сказал тогда Турридо, — пойдем в город за едой.

Когда он это говорил, он услыхал, что кто-то смеется сзади него. Это был Фалько.

Немного спустя Фалько вошел в лавку синьоры Гаспаро купить хлеба. Бедная женщина испугалась, увидя, что в давку вошел брат Пепы. Но потом она подумала: «Он идет с работы. Он еще не был дома и, пожалуй, ничего не знает».

— Беппо, — сказала она ему, — тогда еще его не звали Фалько, — хорошо ли идет у вас сбор винограда? — Она не ожидала, что он что-нибудь ответит ей.

На Фалько оказался разговорчивее обыкновенного и сейчас же рассказал, сколько винограда они уже положили под пресс.

— Вы слышали, — продолжал он, — что вчера убили нашего арендатора?