– Говорят, эта эльфийская дрянь очень плохо отражается на здоровье, – с явным беспокойством в голосе сказал Бруно.
– Говорят? – фыркнула Тереса. – Пишут, наверное. В тех же самых газетенках, что читает твоя бабка.
– Тереса! – обеспокоенно воскликнула мама.
– Что – Тереса? Надоели. Лезут со всякой ерундой! У меня что, хвост вырос? – требовательно спросила она у Бруно.
– Нет, но… – растерялся он.
– Вот когда расти начнет, тогда и полезешь со своими советами. Смотрите ваши розы без меня!
Она развернулась и вошла обратно в дом. Бруно было направился за ней, но она сказала что-то резкое, и он вскоре опять присоединился к нам, совершенно расстроенный. Даниэль тут же завел с ним беседу, делая вид, что ничего особенного не случилось. Я же пребывала в полнейшем недоумении. Я не понимала жениха. Как можно позволять так с собой обращаться?
Возможно, с утра розы были диво как хороши. Но сейчас, после не так давно прошедшего ливня, они еще не оправились и впечатление производили несколько подмоченное. Но каждый из нас счел своим долгом высказать восхищение. Даже Бруно сказал что-то высокопарно-поэтическое, процитировав известное стихотворение про деву-розу. Правда, думал он при этом скорее про Тересу, чем про цветок, так как вид имел довольно отстраненный и все время посматривал в сторону дома. Жених был настолько зависим от своей невесты, что намеки старшей Берлисенсис, естественно ли его чувство, казались уже и не намеками. Когда мы направились назад, Бруно оживился. Видно было, что он сдерживался из последних сил, чтобы не бежать и не извиняться перед Тересой. Извиняться непонятно за что…
В гостиной никого не оказалось. Сестра, скорее всего, прямиком прошла в свою комнату, не желая составлять компанию фьординам, которым и без нее было о чем поговорить. Хотя любящая мамочка Нильте наверняка была столь навязчива, что фьордина Берлисенсис скорее отправилась бы рассматривать розы, чем продолжила вести давно надоевшую ей беседу.
– Тереса… – расстроенно сказал Бруно.
– Она непременно скоро спустится, – попыталась его поддержать мама. – Мы прямо сейчас к ней с Патрисией сходим. Может, вы пока в карты поиграете? Мы как раз купили недавно чудный карточный столик.
Предложение ни у кого не вызвало энтузиазма. Мне не хотелось идти уговаривать Тересу, которая вела себя сегодня отвратительно, да и мои уговоры на нее не повлияют. Кроме того, я боялась, что Даниэль непременно сцепится с Андресом и Бруно им в этом никак не помешает. Слишком мало его интересовало все, что не относится к невесте. А эти молодые люди к ней никак не относились – Тереса же не выказала в них никакой заинтересованности. Но мама упорно делала вид, что ничего особенного не происходит, усадила их за карты и повела меня наверх.
– Есть надежда, что не передерутся, – сказала она мне тихо, – пока мы с тобой попытаемся привести в чувство Тересу. Эта свадьба ее совсем из себя вывела. Мне кажется, она жалеет, что так поспешно согласилась.
– Так пусть отложит, – предложила я. – А сколько они знакомы?
– Месяц, – огорошила меня мама. – Буквально на следующий день после знакомства он приехал сюда и предложил твоей сестре руку, так как, по его словам, сердце она уже успела забрать.
– Как романтично, – протянула я, вспоминая намеки Берлисенсис-старшей в столовой. – Внезапно вспыхнувшая страсть. Тебе не кажется все это несколько неестественным?
– Тереса – красивая девушка, – гордо ответила мама. – И это не первый случай, когда на ней хотят жениться сразу после знакомства, ты же знаешь.
– Но жених очень уж странно себя ведет…
– Мы не знаем, как он вел себя до знакомства с Тересой, – парировала мама. – Может, это его обычное состояние? Он так умилительно нежно относится к твоей сестре, что смотреть на них – одно удовольствие.
Я хотела сказать, что бабушка жениха такого удовольствия не испытывает, но мы уже подошли к двери Тересиной спальни. Я даже за ручку взялась, но мама меня остановила:
– Сначала постучим. Тереса такая нервная.
Но постучать мы не успели. В замке два раза провернулся ключ, показывая тем самым, что хозяйка комнаты не желает ни с кем разговаривать.
– Тереса, да что такого случилось? – встревоженно сказала мама.
– Да оставьте вы меня все в покое! – раздался из-за двери злой голос. – Видеть никого не хочу.
– Но Брунито так расстроен.
– Сама его успокаивай!
В голосе сестры появились несвойственные ему ранее визгливые нотки, а в дверь полетело что-то хрупкое и бьющееся. Осколки с веселым звоном посыпались на пол, а из-под двери вылилось немного воды.
– Ваза синьского фарфора, – с горечью сказала мама. – Утром в ней такой букет стоял… Пойдем, дорогая, Тересе нужно успокоиться.
Но пошли мы не в гостиную, как я ожидала, а в папин кабинет, где мама начала сетовать на поведение Тересы, выходящее из всех рамок в последние дни. Мне показалось, что больше всего ей было жалко вазу – остальное подлежало исправлению, а это уже нет. Даже собранный заново с помощью магии, предмет сильно терял в цене, хотя мест скреплений обычным взглядом не было видно, но эксперты на такое обращали внимание всегда. А уж стоило такое восстановление столько, что по цене практически сравнивалось с новой вазой.
– Вы ей всегда слишком много позволяли, – напомнила я.
– Она такая ранимая, – расстроенно сказала мама. – Чуть что – сразу в слезы. А мне так больно видеть ваши с сестрой слезы, Патти.
Легкость и мягкость характера мамы привели к тому, что истеричность, которую она стыдливо именовала «ранимостью», и достигла у Тересы таких размеров. А еще вседозволенность. Что сестра хотела, то рано или поздно получала, ей всегда удавалось добиться того, что ей нужно. Но говорить это маме бесполезно – что получилось, то получилось, ничего уже не исправить. За размышлениями я перестала следить за тем, что говорит мама, поэтому когда опять попыталась включиться в разговор, ее слова меня ужасно удивили.
– Он нам всегда был как сын, понимаешь?
– Бруно? – недоуменно переспросила я.
– О боги, Патрисия, ты чем слушаешь? Я с тобой сейчас разве про Бруно говорю? Речь о Даниэле.
– Мама, давай о нем не будем, – безнадежно сказала я.
– Как не будем? Ты хочешь выгнать его из дома, а это неправильно, – убежденно сказала она.
– Неправильно, что он сейчас у нас находится и в любой момент может сцепиться с Андресом, – резко ответила я. – Он обязан был покинуть дом, если хоть немного нас уважает. Не нужно было его приглашать.
– Я хотела, чтобы у тебя была возможность поставить своих кавалеров рядом и сравнить, – хитро улыбнулась мама. – Если ты еще не заметила, Андрес во всем сильно проигрывает Даниэлю.
– В самом деле? – Я невольно рассмеялась. – Мне пока кажется, что проигрывает Даниэль. Но ты меня прости, мама, у меня нет никакого желания устраивать здесь соревнования.
– Ты правда не хочешь вернуть Даниэля? – недоверчиво спросила мама. – Он ведь действительно тебя любит. А тогда… тогда во всем была виновата Тереса.
Ее слова настолько меня поразили, что я не сразу нашлась что ответить. До сих пор еще ни разу мама не говорила, что ее любимица в чем-то там виновата. Видно было, что и сейчас эти слова даются маме необычайно тяжело.
– Мама, прошел целый год, – напомнила я.
– Да, целый год, – оживилась она. – Ты должна была успокоиться, все обдумать.
– Я обдумала, – резко сказала я. – Это была детская влюбленность, не более.
Я была абсолютно убеждена в том, что это так. При взгляде на Даниэля у меня еще что-то горестно свербело в груди, но когда его не было рядом, я о нем даже не вспоминала.
– Неужели у бедняги совсем никаких шансов? – разочарованно сказала мама. – Он просил меня с тобой поговорить. Знаешь, не отвергай его так сразу. Пожалуйста, подожди хоть пару дней. Вдруг твоя детская влюбленность не увяла, а еще способна расцвести пышным цветом нам на радость?
– Мама, ты хоть понимаешь, что даже если бы я согласилась за него выйти, Тереса отравила бы нам всю жизнь? Один ее вид постоянно напоминал бы о том, что я видела, – резко ответила я. – Что в таких условиях вырасти может? Колючка какая-нибудь. А колючки не цветут. Нет, Даниэлю лучше уехать. Ты должна поговорить с ним об этом прямо сейчас, пока не случилось ничего непоправимого.
