- А где мы будем? Я первый его тогда начну воспитывать... - Делая ударение на последнем слове, Кузьмин складывал вместе большие пальцы рук, что означало нажим на гашетки пулемета.

- Да пойми, - говорил уже более настойчиво Гаврилов, - нам не расстреливать своих летчиков нужно, а воспитывать. Надо добиться, чтобы они в воздухе держались друг за друга так, как держатся на земле. Вот что нужно.

Споры заканчивались обычно победой комиссара.

Я чувствовал, что Кузьмин в результате таких разговоров лучше постигает истину, становится тверже, убежденнее.

Инспекция потребовала двух командиров эскадрилий для проверки по комплексному полету. Выделили меня и Рыбакова. Мы должны были пройти по треугольнику на высоте трехсот метров и, выйдя на полигон, поразить мишень. Все надлежало выполнить с точностью до одной минуты.

Как и всякое ответственное задание, да еще в присутствии высокого начальства, вылет этот заставлял волноваться, хотя я и старался взять себя в руки. Самолет в воздухе. Развернувшись в точно назначенное время, прохожу над аэродромом. Разыгравшийся еще с ночи ветер сносит машину влево. Подобрав угол сноса, ввожу поправку в курс. Последний поворотный пункт - и самолет над полигоном стрельб. Беру ручку управления на себя, чтобы набрать необходимую высоту, но машина не слушается, а ручка без усилий срывается на меня.

"Рули глубины", - как молния обожгла мысль. И тут же передаю по радио:

- Отказали рули глубины...

Левая рука почти машинально дала полный газ.

В одну секунду выкрутил штурвал триммера руля глубины, затем открыл кабину, отстегнул плечевые ремни, приготовясь к прыжку. За несколько секунд самолет снизился до двухсот метров. Вот она, земля... Но за счет максимальной тяги самолет начал выходить из планирования и перешел в набор высоты. Стрелка высотомера поползла вверх.

Непосредственная опасность для летчика миновала, но далеко не исчезла. Сесть все равно нельзя. Рано или поздно, но прыгать обязательно. Может быть, можно установить хотя бы причину аварии? Решаю летать, пока не выработается до последней капли топливо, чтобы самолет при ударе о землю не загорелся. И когда в баках не остается горючего, отворачиваю машину от аэродрома и выбрасываюсь за борт.

Словно чьи-то невидимые и сильные руки схватывают меня и швыряют к хвосту самолета. Чувствую свободное падение и пытаюсь поймать кольцо, сейчас единственно существующий для меня предмет, но рука не находит его. Земля где-то далеко внизу, совсем не похожая на ту, что видишь из кабины. Наконец нахожу вытяжное кольцо. Рывок... Шуршание шелка, а затем динамический удар заполненного воздухом парашюта.

Теперь можно осмотреться. Аэродром остался в стороне, ветром меня относит еще дальше. Нужно рассчитать приземление на ровное поле. Развернувшись лицом по ветру и подобрав стропы, скольжу в расчете опуститься на пашню, которая оказывается невдалеке. Перед самым приземлением понесло быстрее. Напрягаю все мышцы, встречаю землю вытянутыми вперед ногами и падаю на правый бок, как требует инструкция. Надутый ветром парашют безжалостно волочит по пашне.

Я стараюсь поймать нижнюю стропу, но удается это не сразу. Наконец, стропа поймана и парашют укрощен.

Самолет, упав без бензина, не загорелся. Комиссия установила, что на машину чьей-то злой рукой на заводе был поставлен надпиленный болт. В полете он разорвался, и тяги рулей глубины разъединились.

Начали проверять остальные самолеты этой серии.

Оказалось, что такие же болты стояли и на некоторых других машинах. Диверсия была продумана: внешне дефектный болт абсолютно ничем не отличался от исправного, с одной стороны была головка, с другой законтренная гайка, а под шарниром надрез.

Как важна бдительность и особенно в нашем деле, где действительно ошибаться можно лишь один раз.

ФАШИСТСКИЙ РАЗВЕДЧИК УНИЧТОЖЕН

5 мая на аэродром для передачи нам боевых самолетов приехали колхозники Тамбовской области. На свои сбережения они купили истребители Яковлева. Состоялся митинг. Колхозники произносили напутственные речи, мы давали заверения бить врага на самолетах-подарках еще лучше, полностью оправдать надежды нашего народа.

После митинга художник взял трафарет, и надпись "Тамбовский колхозник" красивым полукругом легла на левом борту моего самолета. А через полчаса, провожаемые сердечными рукопожатиями и теплыми поцелуями гостей, истребители улетали на фронт.

Моя эскадрилья взлетела первой. Построившись в установленный порядок, мы сделали прощальный круг и пошли на запад. Место сосредоточения аэродром, на котором мы стояли осенью сорок второго года.

Быстро прошли четыреста километров. На аэродроме нас встречали механики, прибывшие с передовой командой по железной дороге. Радостные, в приподнятом настроении, они спешили к своим самолетам. Немцевич поздравил нас с благополучным перелетом и сообщил, что до перебазирования еще одного полка мы будем заниматься дальнейшей тренировкой.

С первого же дня на аэродроме началась напряженная жизнь. Маршрутные полеты сопровождались воздушными боями, причем "противник" встречался, как правило, неожиданно, а после боя следовала штурмовка наземных целей на полигоне.

Однажды после посадки эскадрильи в небе показался фашистский разведчик. "Юнкерс" шел на высоте 5000 метров. Заметили мы его уже поздно, взлетать не было никакого смысла. На следующий день гитлеровец появился над аэродромом снова, но на час раньше. Он шел на той же высоте и с тем же курсом. До линии фронта было не менее трехсот пятидесяти километров, очевидно, экипаж ведет стратегическую разведку. А назавтра - фашист снова в небе. И снова тот же курс, та же высота, только время на один час раньше. Ага, тут уже есть определенная закономерность. И у меня созрел план уничтожения фашистского разведчика.

Я решил, что на следующий день поднимусь в воздух за несколько минут до предполагаемого появления вражеского самолета и вступлю с ним в бой. Бой постараюсь провести показательный для молодого пополнения и, коль улыбнется счастье, захвачу в плен экипаж "юнкерса".

Разрешение командования было получено. 8 мая в 8 часов 50 минут я отправился в воздушную засаду, приказав летчикам наблюдать за боем. Взлетаю один, без напарника - хочу провести бой, как поединок, чтобы летчики убедились в превосходстве советского истребителя над немецким разведчиком.

Набирая высоту, внимательно вглядываюсь в сторону ожидаемого противника. Когда высотомер показал 5000 метров, я занял исходную позицию со стороны солнца. Вскоре с запада показалась маленькая точка.

"Юнкерс"! Чтобы не потерять его при сближении, помещаю силуэт разведчика в уголок фонаря, теперь он у меня, как на экране. Фашист заметил мой самолет, когда до него оставалось не более двух тысяч метров. "Юнкерс" как будто вздрогнул от неожиданности. Под ним слой облачности. Мгновенно гитлеровец перешел в крутое пикирование. Я понимаю, что отрезать его от облачности не успею, значит, надо ловить под облаками.

"Юнкерс" нырнул в облака с левым разворотом. Чтобы уйти от преследования, ему придется развернуться в противоположную от меня сторону в облаках или под облаками. Подворачиваю свой истребитель вправо и пробив тонкую кромку облачности, лицом к лицу встречаюсь с противником. Делать фашисту нечего. Потеряв надежду уйти, он вынужден принять бой.

Враг понимал, что поединок может закончиться только тогда, когда один из противников будет уничтожен, и сразу же ощетинился пулеметными очередями. С бортов "юнкерса" навстречу мне потянулись длинные синеватые трассы. Было ясно, что экипаж разведчика опытный, стрелки отборные. Решаю действовать короткими атаками с переходом на самой минимальной дистанции с одной стороны на другую, чтобы лишить противника возможности вести огонь на участке сближения.

"Юнкерс", облегченный и специально приспособленный для разведки, делал головокружительные развороты, виражи и даже перевороты. Да, не только стрелки, но и весь экипаж, а больше всего летчик, оказались людьми бывалыми! Дрались двадцать пять минут. "Юнкерс", несмотря на мои прицельные очереди, продолжал яростно сопротивляться.