– Какую ещё комнату?

– Звонил твой продюсер, сказал, экономит на гостинице и еде, и по всем городам ты будешь жить и питаться у друзей. Я ж понимаю, у вас в России совсем нет денег!

А на следующий день я узнала от писательницы, провезённой этим продюсером по Америке, как он таскал её из штата в штат на машине, кормил пакетами из Макдоналдса и спихивал на ночлег «к своим». Поняв, с кем имеет дело, писательница требовала гонорар перед каждым выступлением.

– Вы шо мне не вегите пго деньги?

– Не верю!

– Остановите любого гуского на Бгайтоне и спгосите его за меня!

– Деньги, или я не выйду на сцену!

– Но я не дегжу с собой такой кгупной суммы, мы, амегиканцы газмещаем такие суммы на кагточке!

– Отменяйте вечер!

– Ну, хогошо-хогошо, вот вам деньги, но только потому, что вы гусская и я гусский!!

Я отказалась от гастрольного тура, и продюсер заголосил в телефон:

– А шо вы хотели, догогая? Это ногмальная амегиканская пгактика! Наши гусские, в смысле – евгеи, в смысле – уже амегиканцы, очень гостепгиимны! Они все гехнулись от скуки! Шо им за тгуд потегпеть в доме пагу ночей известного человека, столик накгыть и погогдиться пегед знакомыми? Мы с вами сделаем на этом хогошие деньги! Вы шо думаете, наши, в смысле – ваши, когда пгиезжают, делают по-дгугому? Они экономят каждый цент, шобы купить жене на гаспгодаже лишний лифчик! Я и птицу покгупней вас к знакомым селил!

Эта прививка уберегла от сотни подобных предложений, несмотря на то, что Америка для бывшей хиппи всё равно, что для мусульманина хадж в Мекку. Но было понятно, что, если страна посылает за мной таких проводников, ехать не стоит.

А однажды писательница Ольга Славникова удивилась:

– Ты ни разу не была в Нью-Йорке? Поехали на Книжную ярмарку – в этом году Россия главный гость!

– В Нью-Йорк? Муж – гражданин Индии, это засада с визой в любом посольстве!

– Как член жюри, оформишь с мужем визы в делегации премии «Дебют».

Ольга Славникова координировала работу литературной премии «Дебют», делающей для молодых писателей в сто раз больше, чем минкульт, минпечать, литинститут и шесть тянущих друг с друга оделяло союзов писателей. В описываемом году я была членом ротируемого жюри в номинации «крупная проза», прочитала уйму текстов и имела как формальное, так и моральное право ехать от «Дебюта». И появилось ощущение, что ехать надо.

– Боюсь, тебе не понравится Нью-Йорк, – предупредила Ольга. – Я – уральский человек, люблю, когда в городе много железа, а в Нью-Йорке сплошное железо.

И мы с мужем оказались писателями, едущими на Книжную ярмарку сбоку припека от министерского списка. Тем более что после Книжной ярмарки в Израиле министерство вычеркивало меня из «ярмарочных» писателей, даже если в ярмарочной стране только что вышла моя книга.

С Израилем у меня не сложилось, как ни уверяли, что пепел Клааса застучит в еврейскую половину моего сердца прямо в аэропорту Бен-Гурион. Но то ли не застучал, то ли его заглушили обступившие советский бардак, хамство, пофигизм и непрофессионализм, а Книжная ярмарка показалась такой местечковой, словно её строили под ключ и начиняли под потолок конченые антисемиты.

Толпу российских писателей таскали по аудиториям, набитым пожилыми эмигрантами, пришедшими досыта наговориться по-русски и объяснить выступающим «как им обустроить Россию». А я не умею вести себя как профессионалы по сшибанию ностальгической деньги:

– Хочешь на них заработать? Говори, что в России всё ужасно! Денег нет, еды нет, медицины нет! Нет будущего, мы им завидуем, но эмигрировать не получается…

В одной из аудиторий несколько пафосных бабушек объявили себя политическими эмигрантками и обиделись, когда я стала нудно разъяснять, чем экономический эмигрант отличается от политического. И что называть страну эмиграции «историческая родина» такая же бессмыслица, как называть «историческими» приёмных родителей, имея при этом биологических. А ещё честно ответила, что считаю Израиль бесперспективным западным проектом, на который несколько моих предков положили жизнь.

Я действительно считаю, что все колонии, находящиеся далеко от их метрополий, ждёт одинаковая судьба, хотя мой прадед по материнской линии Йосеф Айзенштадт, честно говоривший и писавший об еврейской колонизации Палестины «Хиббат Ционом», баллотировался с этой программой в белорусскую думу. Он был арестован и просидел в тюрьме все выборы. При этом, будучи социалистом-атеистом, как все его соратники, не подклеивал к теме колонизации Палестины цитат из литературных памятников о земле, принадлежащей евреям в лохматые времена.

Но в Израиле нельзя говорить, что думаешь, тебя тут же объявят засланной антисемиткой… И это пожаром понесётся по всей стране, расположившейся на площади вдвое меньше Московской области с населением втрое меньше московского и амбициями величиной с Мировой океан. Интернет-ресурсы тотчас оккупировали кликуши, поклявшиеся сжечь мои книги на центральной площади Иерусалима и собрать подписи за запрет моего следующего въезда.

А что может выглядеть печальней с трудом эмигрировавшего еврея, грозящего закрыть границу своего государства? И что может выглядеть позорней еврея, копирующего фашистов, сжигавших на берлинской площади Оперы книги, «чуждые арийскому духу»? Я ожидала объятий маленькой страны с «близкими-родными-умными-чуткими-тонкоорганизованными евреями», помещёнными в теплицу, но на меня пёрли крикливые совки, объяснявшие, как, где, с кем и зачем я должна жить, что думать и как чувствовать.

Это казалось путешествием на машине времени по худшим опциям социализма. Да ещё истерическая атмосфера «факта кольца, обстрелов и терактов». И бесконечные заявления о «богоизбранности» в сочетании с отвращением к иудейской традиции и ивриту. Да ещё наблюдаемые на родине в полном советском шоколаде, исступленно рассказывающие о зверствах антисемитизма, словно понаехали не из нашей страны, а из Российской империи восемнадцатого-девятнадцатого века.

Полностью ощущение бесперспективности Израиля накрыло, когда попросила на рецепции иерусалимского отеля вызвать такси, а служащий ответил:

– Придётся ждать! Вы же не поедете с арабом!

– Почему я не поеду с арабом?

– Вы поедете с арабом? – гаркнул он на всё фойе, и оно с изумлением обернулось на меня.

– А чем араб за рулём отличается от еврея?

– Тем… что он – араб… – прошипел служащий, и фойе закивало.

Тогда я потребовала такси исключительно с арабом. Именно с арабом, и только с арабом. Хотя до сих пор не понимаю, как они различают друг друга?

Но стоило арабу газануть и услышать, что я из России, он заявил на прекрасном русском:

– Я учился в Москве! Знайте, это наша земля, и евреев здесь не будет, даже если на это уйдёт жизнь нескольких поколений моей семьи! Так я воспитываю сыновей и внуков!

Страна, воюющая в стольких поколениях, делает войну национальной идеей и постепенно становится военной базой с менталитетом военной базы. И уже не может и не хочет выйти из агрессивного сценария, чтобы стать частью решения, а всё шире и глубже становится частью проблемы. Но, как говорил один мудрый соратник Милошевича, трагедию Сербии подтолкнуло то, что Милошевич не осознавал масштаба страны и примерял имперскую мантию.

Я безуспешно искала на этом агрессивном лоскутке израильской земли своё пронзительное, подкожное, генетическое… но никто в Иерусалиме и Тель-Авиве не знал, как найти среди населения в 8 000 000 человек потомков моей небезызвестной родни, чтоб я привязалась к этой земле хоть какими-то тонкими ниточками.

Мой прадед Йосеф Айзенштадт отдал жизнь пропаганде построения города Солнца и умер в 1939 году на Арбате, пропитав сионизмом сердца пятерых сыновей. Старший сын – Самуил Айзенштадт – тот самый гебраист, что создал в Румянцевском музее отдел литературы на идише и иврите и спас от уничтожения коллекцию Шнеерсона.

В 1925 году он уехал в Палестину и после создания Государства Израиль заведовал Центральной канцелярией Совета по ивриту, был профессором Тель-Авивского университета, организовывал Высшую Школу Юриспруденции и Экономики, а также Архив труда при Всеобщей Федерации Трудящихся. Он представлял на международных конгрессах Движение Мира в Израиле и неудачно баллотировался от Компартии Израиля в президенты после смерти Хаима Вейцмана. Книги Самуила Айзенштадта выходили в Израиле, Великобритании, Польше и России, а его фотография висит на сайте главной библиотеки нашей страны.