Путь к месту назначения занял у Полины не более получаса. Дежурная при входе окатила её ледяным взглядом, когда она зашла через тяжёлые дубовые двери в подъезд. Ей по роду службы следовало быть бдительной, а тем более в десять часов вечера, когда жильцы в большинстве своём уже дома и готовятся ко сну.

– Вы к кому, девушка?

– К товарищу Енукидзе, мне назначено.

Дежурная с видом человека, от которого зависит всё, пролистала какой-то журнал и уже немного поприветливее сообщила:

– Да, меня предупредили. По лестнице на третий этаж и там направо. Квартира номер двенадцать.

Полина пошла в сторону ступеней, спиной чувствуя, как та сверлит её глазами.

Дверь открылась практически сразу, и она увидела перед собой совершенно другого человека – не вчерашнего чиновника, а по-домашнему одетого грузина. На нём была какая-то национальная жилетка и шерстяная серая шапочка с кисточкой.

– О родине напоминает, знаете ли… – сказал хозяин, обратив внимание на несколько удивлённый взгляд девушки. – Проходите, дорогуша, проходите.

К удивлению Полины, квартира оказалась не такой уж и большой, как она себе представляла, глядя на большие окна с улицы. Довольно скромно обставленная, без изысков, всё говорило о том, что здесь проживает холостяк.

– Позвольте, я поухаживаю. – Авель помог ей снять пальто и пригласил в комнату. Там уже стояла корзинка с фруктами и два бокала рядом с графином красного вина.

– Что же вы всё молчите? Не робейте, в этой квартире других женщин нет. Идите сюда, усаживайтесь, – Авель отодвинул стул. – Ну скажите же хоть слово! Полина, так вас зовут? Я не ошибся?

Полина кивнула и присела на краешек кресла.

– У меня феноменальная память. Если я увидел красивую девушку, то обязательно её запомню.

Тут Полина обратила внимание на то, что графин не полный, а один из бокалов уже использовался. «Боженьки, он ещё и пьяный…» – но отступать было уже некуда.

– Авель Сафронович, моё дело касается мужа.

– Ммм… так вы замужем? – Авель разлил вино в бокалы и подал один Полине.

– Простите, но я не переношу алкоголь…

– Знаете ли, это не алкоголь. Это дар моих родных виноградников. В этом вине тепло рук нескольких поколений виноградарей и всё солнце Мегрелии. Хотите обидеть грузина – назовите вино алкоголем. Я вас прощаю, конечно, но только взамен на то, что вы составите мне компанию.

Полина взяла бокал и пригубила вино, которое оказалось действительно очень достойным.

– Рассказывайте, милочка. – Авель Сафронович расположился напротив и изобразил полное внимание. – Только сначала – допейте до конца, это моё требование.

– Я много времени не займу, моя просьба совершенно конкретна – я уже больше двух лет не могу выяснить судьбу мужа. Знаю только, что его содержат на Лубянке, и всё. Ни обвинений не знаю, ни срока. Он был сотрудником ВЧК, теперь это, кажется, называется ГПУ.

– Если вы Полина Черепанова, то вашего мужа фамилия Черепанов. Что-то знакомое…

Енукидзе встал и налил ещё по бокалу вина.

– Да, совершенно верно, Павел Черепанов. Он был ординарцем товарища Сергеева…

– Да. Память у меня действительно феноменальная. Это единственный человек, который был арестован по делу о крушении аэровагона.

– Авель Сафронович, умоляю, расскажите! Он и пропал как раз после этого проклятого крушения. Его в чём-то обвиняют? – Полина сложила руки.

– Пейте, пейте… Там длинная история и в ней много непонятного…

– Но его в чём обвиняют? Насколько это серьёзно?

– Знаете, душечка, мне нужно восстановить в памяти подробности.

– Вы же говорили, что у вас память феноменальная? – Полина осмелела от выпитого вина.

– Всего не удержишь, память, она откладывает в свою кладовку самое яркое, самое нужное и красивое. Вот вы мне сразу запомнились. Сразу. – Авель встал и подошёл к девушке со спины.

– Выпейте этот благородный напиток, его букет достоин вашей красоты. – Рука коснулась шеи Полины, отчего её передёрнуло. – Вы не стесняйтесь, это вино не оставляет похмелья, утром голова болеть не будет.

Следующим движением он опустил ладонь в разрез ее платья и пробормотал ей сзади в ухо:

– Не бывает нерешаемых неприятностей, бывает недостаточно усилий. Приходится часто идти на некоторые компромиссы… – Он уже гладил её грудь и дышал в шею.

Какое-то помутнение нашло на Полину, и она вскочила настолько резко, что плечом ударила его снизу в подбородок. Тут же она отвесила товарищу Енукидзе такую пощёчину, что его валяная шапочка слетела с головы.

– Ах ты, паршивка! – Авель прикусил от удара язык и произнёс это шепеляво.

Поля не стала ждать продолжения любовных прелюдий и побежала к входной двери, прихватив с собой с вешалки пальто и забыв головной убор.

– Ты сейчас сделала самую большую ошибку в своей жизни! Теперь я точно найду твоего муженька! – услышала она вслед.

По лестнице она бежала на носочках, чтобы каблук не сломался, и ревущая, с пальто в руках, промчалась мимо дежурной.

«Что же я наделала, что же я наделала…» – только одна мысль сверлила ей голову, пока она бежала до трамвая.

«Странные какие-то нынче барышни пошли… Как будто не знала, зачем к Авелю ходят на ночь глядя…» – Дежурная ухмыльнулась и уткнулась в утреннюю газету.

Утром Авель Сафронович с больной головой прибыл в рабочий кабинет. Голова болела внутри от лишнего литра вчерашнего вина, снизу – оттого, что он получил удар плечом, и слева – от затрещины Полины.

– Соедините меня с ОГПУ. Мне нужен Ремизов. – Телефонная трубка утвердительно ответила и попросила подождать.

К вечеру, когда уже стемнело, Кузьма Ильич прибыл в приёмную секретаря ЦИК СССР, снял шинель, сдал шашку и ожидал вызова в кабинет. К тому времени Ремизов дослужился до помощника начальника Секретно-оперативного управления ГПУ и имел на левом рукаве мундира три ромба.

Авель Сафронович общаться с Дзержинским лично не любил ввиду резкости и бескомпромиссности главного чекиста. Даже в бытность того народным комиссаром путей сообщения СССР колкий взгляд Дзержинского выводил Авеля из равновесия. Казалось бы, подчинённый, а всё равно колкий и ершистый. Енукидзе всегда его опасался, старался дистанцироваться, и Дзержинский это заметил. Теперь же, когда часто возникала необходимость решения межведомственных вопросов между ОГПУ и ВЦИК, стал вопрос, кто «гора», а кто «Магомет». Для снятия напряжения в вопросах самолюбия руководителей контактёром был определён Кузьма Ремизов. Авелю так было проще и удобней, а Дзержинский одобрил негласное назначение Кузьмы Ильича, справедливо рассудив, что Секретному отделу будет нелишним присутствие в этой высокой инстанции и личный доступ к Секретарю. Не всегда полезно писать письма и ждать ответной телеграммы. Бумага не передаст ни озабоченности, ни нервозности, ни дрожи в руках, а в их работе такие наблюдения первостепенны.

– Пройдите, пожалуйста, Авель Сафронович вас ждёт. – Секретарь встала и открыла первую дверь.

– Товарищ Ремизов! Рад вас приветствовать. – Авель как-то не по ранжиру начал первым и протянул руку. После ответного и сдержанного приветствия офицера Авель продолжил:

– Помните, Кузьма Ильич, дело о крушении аэровагона?

– Да, конечно. – Ремизов смотрел на Енукидзе прямо, не отводя взгляда.

– Я тогда долго не мог убедить комиссию, что первые результаты вашего расследования ошибочны и следователи сбились с пути.

Ремизов ещё не понимал, куда клонит Секретарь ЦИК.

– Я тогда приложил массу усилий, чтобы поддержать авторитет ваш и ваших товарищей. Факт исчезновения материалов дела вообще не предавался огласке.

– Так точно. Это осталось исключительно нашей проблемой. – Кузьма Ильич заставил свою память срочно восстановить хронологию всех событий и тонкости следствия.

– Попытаюсь опять помочь вам, – многозначительно заявил Енукидзе, наблюдая за реакцией собеседника.

Реакции не последовало, только вопросительный взгляд. «А что взамен?» – тон подтолкнул Ремизова к мысли, что интерес свой Енукидзе ещё не обозначил, а в том, что он есть, чекист уже не сомневался.