Общее значение слов с корнем дом- можно было бы описать как ‘искусственно выстроенное и для каких-либо определенных целей предназначенное сооружение’: домик – пчелиный улей, домник – чан для варки пива, домушка – будка для собаки, домовище, или домовина, – гроб, сруб над могилой, домовка – дом, жилище, домовина – дом, жилище, домовина – дом, постоянное жилье (в отличие от летних или зимних времянок). С помощью суффикса каждый раз активируется исходное значение общего для всех слов корня или уточняется одно из многих, очень конкретное его значение: домик значит одно, а домовище – уже другое. Суффикс тут – будто лакмусовая бумажка в химических опытах, с его помощью возможное значение корня как бы проявляет себя и становится ясным для всех фактом языка.
С помощью суффикса возникали различные слова с новым значением, связанным с домашним хозяйством, материальным воплощением хозяйственной жизни «дома»: домаство, домачность, домашество, домовье, доможира и др.; слова же домовка, домачка, домаха, домашна, домовня, домовица, домовитка и др. обозначают хозяйку, которая таким хозяйством распоряжается.
Третья группа слов – как бы следствие второй, она определяет «домачность» с другой стороны. На основании этих слов можно судить о том, что домашнее хозяйство словно изолирует человека от всего остального мира: старая дева – домаха или домашка, домосед – домач, домажир, скупая одинокая женщина – домова, скряга – доможир; человек, остающийся дома для присмотра во время отсутствия хозяев, – домашник, домовник, домоводка, домовуха, домовщица и др.; даже одинокий злой дух дома (мифологические пределы сознания) – домовушка, домовид, домовик, домовитель, доможил и т. д. Идея одиночества, отверженности, замкнутости в пределах дома несомненно является поздней у русских крестьян, на это указывает и способ образования слов – уже не с помощью старинных суффиксов, а путем осложнения двух корней. Но не только хозяина изолирует дом от всего остального мира, изолирован и дом от дома, а граница между ними проходит как раз по тому, что называют двором.
Если бы мы захотели выразить самое общее представление о слове дом по тем приметам, которые собраны в СРНГ, получилось бы следующее: дом – построенное (созданное человеком) постоянное и специализированное жилье; населяющие его хозяева важнее и самого хозяйства, и возможных случайных посетителей дома (гостей; это понятие противопоставлено идее одиночества, изолированности хозяина от внешнего мира). Значит, в основе народного представления о доме лежит не понятие о здании, а понятие о чем-то созданном, постоянном, общем для всех «своих», которые объединяются кровом такого дома. Именно это значение дома и отражено в Словаре Даля: дом – родной кров; разумеется, со всеми припасами (хозяйством), со всем населением, объединенным родственными узами.
Исторические словари не противоречат такому выводу о смысле древнего слова. Древнейшие славянские производные от корня *dom- отчасти находят подтверждение в русских народных говорах, доказывая древность последних: домарь, домачь, домажир, домовик, домовище и пр. (ЭССЯ, вып. 5, с. 66, 73). Они обозначают нечто домашнее, свое, родное и связаны с постоянным местом обитания человека. Древнейшее из наречий дома представляет собой остаток падежной формы слова дом, теперь уже не известной русскому склонению, – отложительного падежа, означающего буквально ‘от дома’ или ‘из дома’. Наречия (и особенно древний их пласт) сохраняют то значение корня, которое было им свойственно в момент образования изолированных форм. Дома значит ‘у себя’, ‘среди своих’. «Быть как дома» можно и не обязательно «в доме», т. е. в здании, но всегда чувствовать себя равным со всеми остальными обитателями дома, одним из близких. Неопределенность наречия дома подтверждает, что в те времена, когда отложительный падеж был живой синтаксической формой имени, нерасторжимая цельность человеческого коллектива, положения людей, их хозяйство, состояние их дел в общем доме как нераздельное понятие о домашнем быте еще были слиты в этом старинном корне. «А сии подруга моя, живет съ мною въ единомъ дому, и понеже родихомъ вмҍсте, и родихъ сыны, а мы токмо меж собою, и не бысть никогоже с нами» (Памятники, 1, с. 267). Общее хозяйство ведут и наследуют, его ведут все родичи совместно, потому домъ значит одновременно еще и ‘семья, домашние’ – те, кто живет со мной вместе («и чада вся и весь домъ свой» – Похв. Влад., с. 143). «Въ дому дҍти малы», – говорится в «Русской Правде» (с. 58), однако предпочтительным оказывается другое обозначение семьи: домашьные (с. 49) или, как в других законодательных текстах, домовьные («аще кто домовьный или рабъ» – Кн. закон., с. 67) в соответствии с греческим oikiakós ‘домочадец, домашний’. Последнее значение не очень характерно для древнерусского, как и значение ‘род, поколение’ (например, у Илариона, л. 178а: «и овцам дому Израилева»), они несвойственны нашим предкам, непривычны для них. Подобное (внешнее) определение рода, «рождения» родственников через «дом» не годилось, потому что при этом смешивались разные понятия: одно дело – родичи по рождению, другое – по совместному жительству, по дому; в первом содержится идея времени, во втором – пространства.
Напротив, значение слова домъ ‘имущество; имение’ очень распространено в Древней Руси. «Аще кто умирая роздҍлить домъ [своим детям], на томъ же стояти» (Пр. Русск., с. 45), т. е. быть тому так, как решил завещатель. И «Повесть временных лет», и «Моление» Даниила Заточника, и многие другие памятники древнерусского быта также выражают эту идею: домъ – хозяйство, а значит, имущество и богатство, материальное обеспечение рода. Русский переводчик «Пандектов» делает такое примечание: «и пограбиша домы цҍлы, мало же даси» (с. 304); болгарин же в соответствии с греческим оригиналом исправляет: «и похитиши иманья многа». Летописец неоднократно описывает действия мятежной толпы, которая очищает «весь дом» боярина или торговца (ср.: «а домы ихъ пограбиша» – Ипат. лет., с. 209, 1175 г.); конечно же, здание при этом остается, но все остальное – деньги, имущество – исчезает.
Так создается расхождение между родом (семьей) и домом, между родственными и имущественными отношениями, которые складывались, надо думать, еще в отдаленные времена, потому что на Руси в XI в. подобные различия уже известны. Феодализм наступает на родовой быт, и в языке происходят соответствующие изменения.
В древнерусских текстах слово домъ как ‘здание’ известно уже в 1230 г., как ‘жилище’ – тоже в XIII в., но как ‘хозяйство’ или ‘общее для всех имущество’ – только начиная с «Русской Правды», т. е. со времени осознания русской государственности и права.
Только в архаических по слогу текстах еще сохраняется в начале XIII в. старинное распределение значений слова домъ. Так, в «Печерском патерике» домом одинаково называется и гражданское строение, и церковь (домъ господень, домъ божий, домъ пречистые, молитвенный домъ). Все древнерусские тексты, начиная с сочинений Илариона, называют храмы и церкви домами и этим отличаются от текстов других славян. Например, в «Кормчей» противопоставление «въ домъ или в церковь» обычно. Правда, церковные писатели всегда уточняют, что речь идет о доме Божьем, молитвенном или церковном, но уже само избегание общепринятого наименования (церковь) характерно: «домъ» в качестве понятия и термина столь же важен, как и «церковь». Еще в «Слове о погибели Русской земли» говорится о том, что земля Русская «удивлена домы церковными», а этот текст относят к XIII в. и только в конце XIII в. церковный дом окончательно становится храмом. До того хоромами (т. е. храмом) могли назвать только языческий храм, что особенно часто встречается в рассказах о князе Владимире («храмы идольские и требища»). В переводах XIII в. уже вполне различают «два домы: храмъ господень и домъ царевъ» (Памятники, I, с. 257). Представление о нарядном языческом храме полностью перенесено на храм христианский: такой же нарядный и столь же полезный.
