Под 862 годом летописец, упоминая Рюрика, говорит, что «бяста у него 2 мужа не племени его» (Лавр. лет., с. 7) – Аскольд и Дир, которые не были родственниками новгородских князей; читателя исподволь готовили к мысли о том, что с этими мужами можно расправиться, как с чужаками, присвоив их владения.

Поскольку на Руси колҍно – ‘поколение, потомство’, в разговорной речи слово племя утратило такое значение, оно всегда обозначало родичей. Это – родня, близкие, свои, их защищает сила рода, родовая месть – «Род». Все остальные обозначались словом иноплеменники: слово это новое и книжное, потому что, во-первых, буквально передает значение греческого allogenēs и, во-вторых, связано лишь с одним значением корня -ин- – ‘другой’ (в глубокой древности корень этот означал одновременно и ‘один’, и ‘другой’). Значит, в праславянское время иноплеменник был бы и соплеменником, и чужаком одновременно. В новом значении ииоплеменникъ отмечается, например, в записи под 1068 г. (Лавр. лет., с. 56 об.), но только в период Батыева нашествия оно вошло в активный обиход: «Придоша иноплеменници, глаголемии татарове, на землю рязаньскую» «Новг. лет, с. 74, 1238 г.); «Не порабощени быхомъ оставше горкою си работою отъ иноплеменнихъ» (Серапион, с. 5). Характерно использование при именовании врагов слова, когда-то обозначавшего этническое родство: не «поганые», не «иновҍрнии» или как-то еще (по религиозной или культурной характеристике, отличавшей врагов от славян), а «иные роды», «иное племя», т. е. чужие. Это все еще высшая степень языческого неприятия врага: противник по крови, а не по вере. И притом не «другое», а «иное», т. е. в корне, начисто враждебное, исключающее всякие дружеские отношения. Между тем возможности для выражения идеологических противоположностей уже были; оценочное отталкивание от чужой веры представлено, например, в древнерусском переводе «Пчелы», в котором слово bárbaros ‘варвар, чужеземец’ переведено как иноплеменьникъ (Пчела, с. 31), да и слово поганый (из латинского paganus ‘деревенщина’, а позднее ‘язычник’) было уже известно. Степных врагов с востока стали называть варварами и погаными позднее, когда возникла необходимость в символическом обозначении единения Руси против общих врагов, а физической силы рода для подобного выражения стало уже недостаточно.

Греческое genea ‘род, происхождение’, ‘родина’, ‘рождение’, ‘возраст’, а также génos переводятся словами племя, колҍно, но чаще – родъ; parembolé ‘боевой порядок, размещение в бою, лагерь’ – родъ, племя, но также и пълкъ (Патарск.), что точнее выражает суть греческого языка, в котором «племя» понимали как боевой лагерь рода. Соотнесение рода с походным полком весьма характерно, потому что в самом греческом слове нет никаких указаний на род или племя; этот образ целиком принадлежит переводчику, воззрения которого восходят к представлениям эпохи военной демократии у древних славян: род в движении, род – полк.

Но сначала определим, что такое род.

В начале своего повествования, говоря о расселении библейских племен, летописец упоминает языци, земли и страны: «языци рассеяни по странамъ земли», и древние славянские племена «нарекошася по землям их, кождо своимъ именемъ», хотя путники, посещавшие эти давние племена, видят «словҍньскую землю». Но вот излагается история самой Руси, различная на Севере и на Юге. На Юге, в Киеве, «полемъ же живше особҍ и володҍющемъ роды своими... и живяху кождо съ своимъ родомъ и на своихъ мҍстҍхъ, владеюще кождо родомъ своимъ» (Лавр. лет., с. 3б); также и Кий «княжаше в родҍ своемъ», но на Дунае «хотяше сҍсти с родомъ своимъ» (с. 4), да не позволили ему это сделать «ту живущим», и родъ Кия начал «держать княжение» у полян, на Днепре; у других восточных славян в то время были свои князья. Соседи славян, иные племена, называются словом языци, ибо говорят они иначе, не по-славянски. Угров и болгар, также обров, пришедших на Дунай с востока, называют тоже языци, а не роды, и когда погибли обры за жестокость свою, «ихъ же нҍсть племени ни наслҍдка» (с. 46), т. е. не осталось никакого потомства. Однако все они чужды славянам – не роды, а только языци, потому что роды всегда – свои, близкие, «наши». «Поляне же суще от рода славеньска», как и остальные восточнославянские племена, скрупулезно перечисленные летописцем и хорошо изученные современными историками: древляне, поляне, словене, дреговичи, вятичи, северяне и прочие.

На Севере же, в Новгороде, в 862 г., как рассказывает легенда, после изгнания пришельцев-варягов за море «въста родъ на родъ», только после того, как «избраша з братья с роды своими... все отъ рода варяжьска» (Лавр. лет., с. 7), настало здесь спокойствие. И часто еще повествует летописец о том, что каждый князь «приходитъ» обязательно с «родомъ своимъ» (германский корень *kuning-, к которому восходит русское слово кънязь, и значит ‘родовой вождь’, ‘предводитель племени’). Но вот что любопытно: слово родъ употребляется только по отношению к своим. Стоило появиться легенде о «призвании варягов» на Русь, как и варяги стали «своими», и у них появились «роды». Всех прочих называли: языци, иноземци, тъземци (той земли жители).

«Род» – это корень, из которого выходят ветви-«племена»; но «род» – также и воинское единство племени, что обозначается словом пълкъ (германский корень этого слова *folk- значит ‘род’, ‘народ’). Отметим и разницу словоупотребления: славяне живут с «родомъ своимъ», или, как предпочитали говорить некоторые древнерусские книжники, «со своимъ роженьемъ», а вот варяги приходят «съ роды своими». Форма множественного числа возникает неожиданно, потому что свой род – всегда один, и притом один и тот же. Роды в последнем выражении – это родичи, которые связаны кровными узами с общим предком, родоначальником; в начале летописи есть указание на то, что кроме «рода» были также и «роды».

Уже в старославянских текстах слово родъ многозначно, что соответствует многозначности его греческих эквивалентов. Это и ‘рождение’, и ‘происхождение’, и ‘плоды урожая’, и ‘родня’, и ‘поколения’, и ‘племя’, и ‘народ’, и ‘порода (вид)’, и ‘характер’, и ‘родство’; также родъ огньнъ – ‘ад’, даже ‘пекло’, ‘геенна’ (это выражение попало к нам из болгарских переводов и было в книжном языке до XIII в.). Первые переводчики смешали два греческих слова (géenna ‘ад’ и genea ‘род’), и появилось у славян неведомо как сочетание родъ огньнъ, а позже также и порода в значении ‘рай’ (соответствует греческому parádeisos; ср. парадиз). Патриархальные родовые отношения с их тяготением к языческому быту в глазах христианского писателя как нельзя лучше соответствовали этой игре слов (родъ – родьство), и, быть может, такое употребление поддерживалось искусственно в символических описаниях. Во всяком случае, у Кирилла Туровского порода встречается часто, но в XII в., сочетания родъ огненъ уже не знают, говорят лишь о родьстве или съродьстве, это тоже ‘ад’. Понятия о рае и аде незаметно вплетались в представление о роде, хотя самим славянам такая символика была неизвестна; она осталась чуждой народу, никогда не вышла за пределы книжной культуры: «родство» не могло быть адом, это не укладывалось в сознании, привыкшем к другим представлениям о роде.

Множество значений слова родъ не должно удивлять. Тем более что и в самом греческом языке, откуда, по-видимому, пришла к нам подобная многозначность, она была представлена разными словами и формами общего корня *gen-. Новые условия, возникавшие в русской культуре ХІ–ХІІ вв., способствовали перенесению некоторых значений слова родъ из греческого в древнерусский. Каково же представление о роде у самих славян?

Греческому genea свойственны значения ‘род’ и ‘рождение (порождение)’, они указывают на общность происхождения, принадлежность к одному племени. Племя существует реально, а род возобновляют его колена, которые растут «из рода въ родъ». Библейская последовательность родов такова: Иродовъ родъ, родъ Давыдовъ, затем шире – родъ еврҍискъ и еще шире – родъ чловҍческъ. Последнее выражение дошло до нашего времени, когда-то оно означало ‘множество’, ‘неисчислимость людских сил’ (см.: Иларион, с. 171а, также Чтен. Борис. Глеб., Флавий). У Серапиона Владимирского в конце XIII в. сочетание родъ чловҍческъ заменяется сочетанием родъ христианский, позже и у других писателей широко используется сочетание, противопоставляющее славян язычникам-варварам, тем самым сужаются границы рода пределами «своих», родственных душ (т. е. это книжное выражение соотносится со славянским значением слова), что позволяло опираться на известные славянам образы; род – всегда только свои: родичи, единомышленники, друзья. Род – та граница сцепления людей в общество, за которую не допускаются супостаты. То, что находится вне, – отродъ, породъ, т. е. исчадие, отродие, ‘бастард, ублюдок, мразь’ (Ковтун, 1963, с. 222, 247, 425); и в переводных текстах русские писатели XII в. еще больше сужают смысл слова родъ.