«Вы знаете, что произойдет на “Уэмбли”? — фантазировал Клейн, злорадно ухмыляясь. — Джордж объявит, что собирается дать концерт, так? За две недели до концерта Ринго скажет: “Я тоже там буду играть”. Потом об этом же заявит Джон. И тогда все увидят, каков Пол. Я прижму ему хвост, будьте уверены!»

С такими мыслями Аллен Клейн с головой ушел в подготовку самого ослепительного зрелища, которое когда-либо видели нью-йоркские поклонники рока. Джордж обзвонил своих друзей-музыкантов во всех концах страны и собрал грандиозный рок-ансамбль.

За трое суток до начала продажи билетов у касс уже шло столпотворение. Очередь выстроилась такой длины, что кассы пришлось открыть на день раньше. Билеты были раскуплены за два часа. Все сорок тысяч.

Дождливым августовским вечером у «Мэдисон Сквер Гарден» собрались охотники за билетами — почти столько же, сколько было их счастливых обладателей. Впервые за многие годы по улицам нью-йоркского Ист-Виллиджа можно было пройти, не опасаясь нападения: его обитатели покинули свои насиженные места и собрались возле «Гардена». Отчаянные попытки проникнуть в зал без билета не имели успеха: прорваться через четыре полицейских кордона было делом практически безнадежным. Спекулянты взвинтили цены до нескольких сот долларов за один билет.

Рядом с безбилетной молодежью стояли не менее разочарованные продавцы флажков и значков с надписью: «Мы любим вас, Beatles» — которые никто не покупал. Незадачливые торговцы не прочувствовали момента: здесь не было безумной толпы, встречавшей Beatles дикими воплями в 1964 году. Эта публика хотела просто послушать хорошую музыку.

Рок-сцена только что пережила серьезный кризис. После провала бесплатного концерта Rolling Stones в Алтамонте^[3], воспоминания о котором были еще живы, поклонники рока стали с подозрением и даже со страхом относиться к крупным музыкальным событиям. Фактически такие концерты стали большой редкостью. Состоявшееся неделей раньше выступление группы Grand Funk Railroad на стадионе «Ши» едва ли можно было назвать музыкальным. Растущая популярность таких псевдомузыкальных явлений, как Grand Funk, сопровождалась широкой торговлей дешевым героином около концертных площадок. Само существование «живой» музыки находилось под угрозой. Всего лишь несколько недель назад дирекция театра «Филлмор-Ист» в Сан-Франциско приняла решение навсегда закрыть двери своего зала, потому что его постоянная публика «сильно испортилась». «Иногда после концертов весь пол в стекле от разбитых бутылок, — сказал директор “Филлмор-Ист” Кип Коэн. — Люди, которые сюда приходят, в культурном отношении недалеко ушли от неандертальцев».

Короче говоря, «рок», «смэк»^[4] и «смерть» становились чуть ли не синонимами. Поэтому неудивительно, что в «Мэдисон Сквер Гарден» царила тревожная атмосфера напряженного ожидания, пока на сцену не вышел Джордж Харрисон. Он подождал, когда стихнут овации. Толпа глубоко вздохнула и села на свои места, чтобы терпеливо внимать звукам индийских раг и народных мелодий. Но и пока играл Рави Шанкар, и пока шел показ документального фильма о страданиях народа Бангладеш, волнение в зале продолжалось. Когда потускнел свет, публика замерла в напряженном ожидании. За кулисами команда Джорджа перестала сосать ломтики апельсинов и приготовилась к выходу.

Когда в полумраке зала раздались первые аккорды песни Джорджа «Wah-Wah», огни прожекторов устремились на сцену, осветив самый блестящий ансамбль рок-музыкантов, который когда-либо собирался на одной площадке. Джордж успел переодеться, сменив сорочку с открытым воротом и куртку «в елочку» на костюм из белого шелка. Его окружали Эрик Клэптон, Леон Рассел, Джесси Эд Дэвис, Клаус Вурман, Билли Престон, а позади, рядом со своим коллегой Джимом Келтнером, сидел Ринго в длиннополом черном сюртуке. Хор из девяти голосов, семь духовых инструментов и три акустические гитары довершали этот необыкновенный ансамбль звезд рока. Но у Джорджа оставался еще один козырь в запасе. Когда были отыграны две трети концерта, он спокойно подошел к микрофону и объявил: «Я бы хотел представить вам нашего друга Боба Дилана». Неожиданное появление Дилана вызвало всеобщий вздох изумления.

После пяти лет воздержания от публичных выступлений два битла вместе со своими друзьями собрали многотысячную толпу поклонников. Нью-Йорк понял, что это большое событие, и отнесся к этому соответственно. Аллену Клейну страшно хотелось, чтобы все шло гладко. Президент АВКСО так усердно готовил этот концерт, что даже растянул себе ахиллово сухожилие. Опираясь на трость, он ковылял вокруг сцены, проверяя направление освещения и давая указания кинооператору. Только после двухминутной овации, устроенной Дилану, исполнившему пять своих песен, Клейн наконец успокоился, отбросил трость и стал аплодировать вместе со всеми.

Участники концерта, их гости и помощники отметили событие на вечеринке, которую устроила жена Джорджа, Патти, в «Таверне Джимми Вестона». Пришел даже отшельник Дилан. Его привлек Пит Беннет, крепыш довольно устрашающего вида, который проталкивал подопечных Клейна на радио и, кроме того, подрабатывал в газетном концерне Ганнета^[5], ведя рубрику происшествий. Беннет показался Дилану весьма занятным человеком и отличным телохранителем. «Не подпускай ко мне Эла Ароновица!» — попросил его Дилан. Беннет прекрасно справился и в награду за услугу стал единственным человеком, который в тот вечер сфотографировался вместе с застенчивым Диланом.

Приняв изрядную дозу спиртного, Фил Спектор^[6], пыхтя, сел за фортепьяно и стал молотить на нем свои старые хиты вроде «Da Doo Ron Ron». В таверну зашел Энди Уильямс. Окинув быстрым взглядом буйную компанию, он поспешил удалиться, несмотря на настойчивые просьбы захмелевшего Спектора спеть что-нибудь. Гуляли до утра. К сожалению, репортеров либо вовсе не пустили на это празднество, либо заставили молчать, так что все газетные репортажи о том вечере заканчивались на последней ноте концерта. Но пресса была единодушна в своем приговоре. Даже New York Times (газета, которая скорее заботится о том, чтобы дать скрупулезную хронику текущих событий истории, чем о том, чтобы скрасить скучную поездку в метро каким-нибудь захватывающим рассказом), восхищенная великолепным исполнительским мастерством и блеском задуманной идеи, признала бангладешский концерт событием, заслуживающим подробного освещения на первой полосе. Рецензии изобиловали прилагательными и наречиями в превосходной степени, и роль Джорджа в проведении этого вечера была оценена по достоинству. Рецензенты отмечали, что ему помогла приятная перемена в реакции публики на «живое» выступление двух участников Beatles. На этот раз было заметно отсутствие истошных воплей, которые в 60-е годы омрачили не один концерт группы. Не было ни дикого штурма сцены, ни отчаянных попыток прикоснуться к битлу. Видимо, детишки повзрослели.

Впервые за десять бурных лет появление битла не вызывало истерию. Только в самом начале 60-х в Ливерпуле и Гамбурге Beatles могли без помех исполнять свою музыку. В те годы белые шелковые костюмы и черные сюртуки были бы совсем не к месту. В скромном ливерпульском квартале пакгаузов не могло быть и речи о блеске и шике, о хорах и рекламе. Четырем парням, одетым в черные кожаные куртки и засаленные джинсы, приходилось пробираться на допотопную сцену сквозь дыру в стене мрачного погреба, волоча за собой аппаратуру.

В участниках группы не было и намека на утонченность или изысканность. Один из них был долговязый парень с наглым длинным носом и зачесанными назад волосами. Он имел вид вечно голодного уличного бродяги. Да таким он и был — настоящим уличным мальчишкой, гордящимся своей репутацией отчаянного хулигана. Два других гитариста выглядели чуть-чуть приличнее, но этого «чуть-чуть» было достаточно, чтобы в них по уши влюблялись местные девчонки. Красивый ударник с хмурым выражением на лице оставался на заднем плане. «Хулиган» готовится играть.

— Заткни рот, красотка! — кричит он. — Не мешай мне настраивать гитару.