Откидываю доску в сторону, которая укрыла всю мою левую сторону, а затем смотрю в сторону лестницы, где из проема исходит еще больший свет, чем прежде.

— Алексис? — слышу я.

Слишком тихо. Это похоже на шепот.

— Алексис? — снова этот голос. Он не шепчет, он выкрикивает мое имя.

Я не могу ответить, потому что весь мой рот заполнен песком, который я пытаюсь тихо выкашлять.

— Алексис? — снова зовут меня, но уже слишком близко.

Я оборачиваю голову влево и замечаю Гослинг, а, прижатого шкафом к земле. Но это не Гослинг, это Том.

Он пытается повернуть голову на звук чужого мужского голоса, когда он звучит снова и замечает железную веревку для повешенья. В его глазах пробегает страх, а по щекам скатываются слезы.

Шаги над нами заполняют тишину, и я пытаюсь выкарабкаться из-под груза, который свалился на меня во время взрыва. Пытаюсь встать на ногу, но боль не дает мне этого сделать, поэтому я громко стону.

Шаги замирают.

— Алексис? — снова зовут меня.

Я падаю на землю, хмурясь от боли и смотрю в наполненные слезами глаза.

— Можешь мне кое-что пообещать? — спрашивает он, тяжело сглатывая песок, который так же наполняет его рот.

Я еле заметно киваю.

— Равенна Гослинг, — шепчет он. — Это имя моей настоящей матери, — Том переводит дыхание, — я пообещал себе, что возложу на её могилу цветы, но так и не появился у нее. Он не позволил мне.

Его глаза закрываются с каждым шагом чужих ног, но он продолжает:

— Если тебе будет не сложно, я прошу…

Я снова киваю ему, хотя он этого не видит.

— А можно я попрошу у тебя кое-что?

Он открывает глаза.

— Постарайся справиться с ним и обрести покой, — выдыхаю я и утыкаюсь лицом в землю, потому что делать что-либо у меня больше нет сил.

Чужие шаги наполняют пространство, в котором мы находимся, затем я слышу крик, похоже, он моей матери. Пытаюсь открыть глаза, но слишком яркий свет убеждает меня в том, что я не готова сделать этого. Вокруг меня много людей. Все мужчины. Хотя, нет, есть одна женщина и она светит фонариком в мои глаза.

Чувствую, как игла впивается в левую руку, затем в ногу. А позже, я не чувствую ничего.

Пустота и тишина, в которой мне действительно уютно до момента, пока в мое сознание не начинает проникать сигнал.

Он похож на стук моего сердца.

Я открываю глаза и вижу белый потолок. Слева от меня стоит пустое белое кресло, а за окном я вижу зеленые деревья и лавочку, на которой сидит маленькая девочка и читает книгу. Я чувствую, как по моим щекам стекают слезы и не могу поверить в то, что это правда.

— Алексис? — голос Дэниела я бы узнала из тысячи.

Я оборачиваюсь в его сторону в то время, как он тянет руки к моему лицо.

— Все в порядке, слышишь? — спрашивает он. — Ты в безопасности.

Его большие пальцы поглаживают мое лицо.

— Все кончено. Теперь все будет хорошо, — уверяет меня он.

Впервые за долгое время я выдыхаю с облегчением и прикрываю глаза погружаясь в сон.

 Семь месяцев спустя.

— Тебе не обязательно делать это, Алексис, — в который раз убеждает меня мама.

— Я обещала ему, — снова повторяю я и оборачиваюсь назад, потянувшись левой рукой за букетом роз. Замираю, снова всматриваясь в шрамы на ней и замечаю, как она начинает дрожать.

Я обещала. Я сделаю это.

— Я пойду с тобой, — отстегивает она ремень.

— Нет, — тут же останавливаю я её. — Я справлюсь.

— Дело не в этом, — начинает мать.

— Дело только в этом, мам, я в порядке.

Она поджимает губы, и я знаю, что как только я выйду из машины, она достанет свой бинокль и будет наблюдать за мной.

Я открываю дверь машины и ступаю на влажный асфальт. Сегодня ровно семь месяцев с того дня, когда я уснула в больничной палате с мыслью о том, что все кончено.

И это так.

Сегодня утром у меня был последний прием у психотерапевта. Так же, сегодняшним утром я решила, что хочу учиться в Оксфорде, чтобы находиться как можно больше с отцом. Мама согласилась и поэтому, в скором времени мы переезжаем.

Моего собственного брата Джея стало больше в моей жизни. После того, что произошло семь месяцев назад, он почти всегда рядом со мной. Почти. В последнее время он часто зависает с сестрой Дэниела — Бьянкой. Я подозреваю, это одна из причин, почему два последних месяца он прилетает к нам на выходные.

Что насчет Дэниела, он единственный из парней, которому я могу доверять. С которым я вообще хочу разговаривать. Остальных же, я обхожу стороной. Да и сами люди не особо норовят со мной общаться. Они знают кто я и через что я прошла.

Две недели телевизор трубил, что я пропала, что, возможно, уже мертва, но поиски продолжались.

Позже, телевизор трубил о Томе.

Это было моим личным адом, когда за обеденным столом я слышала его имя из телевизора. Видела, как его вели в оранжевой форме вдоль стены, а репортёр снова и снова повторял количество жертв.

«Постарайся запомнить мою лучшую сторону, потому что это настоящий я.»

И я стараюсь.

Изо дня в день.

Дома, на приеме у психотерапевта, каждый раз, когда вижу его по телевизору.

Я все еще помню того мальчика из школы, но чудовище, который мучил меня две недели, я забыть не смогу никогда.

Я останавливаюсь возле старой могилы, на которой нет ни единого цветка и понимаю, что это она.

Равенна Гослинг.

Наклоняюсь, положив букет роз на могилу и выравниваюсь, смотря на белый камень.

Сегодня утром доктор сказал мне, что Том все еще борется. Что таблетки больше не помогают, и они применяют каждый раз что-то новое. Его плохая сторона возвращается снова и снова и боюсь, может остаться в его теле навсегда.

Телефон вибрирует у меня в кармане, и я знаю, что это мама. Так она дает мне знать, что её терпение лопнуло и, если я сейчас же не вернусь, она примет меры.

Я еще раз смотрю на выгравированные буквы на белом камне и опустив голову направляюсь к машине. Это первый и последний раз, когда я здесь и я надеюсь забыть этот поход и то, что произошло семь месяцев назад, как страшный сон.